Стиш. Вроде юморной

[Liza]

* * *

Покуда Мельпомена и Евтерпа
настраивали дудочки свои,
и дирижер выныривал, как нерпа,
из светлой оркестровой полыньи,
и дрейфовал на сцене, как на льдине,
пингвином принаряженный солист,
и бегала старушка-капельдинер
с листовками, как старый нигилист,
улавливая ухом труляля,
я в то же время погружался взглядом
в мерцающую груду хрусталя,
нависшую застывшим водопадом:
там умирал последний огонек,
и я его спасти уже не мог.

На сцене барин корчил мужика,
тряслась кулиса, лампочка мигала,
и музыка, как будто мы--зека,
командовала нами, помыкала,
на сцене дама руки изломала,
она в ушах производила звон,
она производила в душах шмон
и острые предметы изымала.

Послы, министры, генералитет
застыли в ложах. Смолкли разговоры.
Буфетчица читала "Алитет
уходит в горы". Снег. Уходит в горы.
Салфетка. Глетчер. Мраморный буфет.
Хрусталь--фужеры. Снежные заторы.
И льдинами украшенных конфет
с медведями пред ней лежали горы.
Как я любил холодные просторы
пустых фойе в начале января,
когда ревет сопрано: "Я твоя!",
и солнце гладит бархатные шторы.

Там, за окном, в Михайловском саду
лишь снегири в суворовских мундирах,
два льва при них гуляют в командирах
с нашлепкой снега--здесь и на заду,
А дальше--заторошена Нева,
Карелия и Баренцева лужа,
откуда к нам приходит эта стужа,
что нашего основа естества.
Все, как задумал медный наш творец,--
у нас чем холоднее, тем интимней,
когда растаял Ледяной дворец,
мы навсегда другой воздвигли--Зимний.

И все же, откровенно говоря,
от оперного мерного прибоя
мне кажется порою с перепоя--
нужны России теплые моря!

Лев Лосев

[stas666]

Поэт всегда двулик, как Янус,
И, странным бременем томим,
Наносит на стихи свой грим
Пьеро и Арлекина спьяну.

Пьеро печален постоянно,
Любовью жалостной гоним,
А Арлекин живёт другим,
Ему любовь - по барабану.

Бросая женщин в дебрях сна,
Он убегает. И стена
Под утро - лучшая награда.

Но тот, другой, печальный клон
Мешает жизни, он влюблён
И ходит, тихий, где-то рядом...

А. Трудлер

[Liza]

Вещи в себе

Опять сижу за Кантом по ночам,
и ночь течет медлительно и трудно.
Как горячо, должно быть, мотылькам,
к моей свече летящим безрассудно.
Какая напряженность в тишине!
Жилье – живет, и утварь знает много
такого исковерканно-смешного,
что злым и глупым кажется вдвойне.

О жалкий наш гостиничный уют!
Здесь всё для нас – для отдыха и бденья,
покуда нас к себе не позовут
растенья, тени, темень и забвенье.
О жалкий наш кладбищенский уют!
Мы с роскошью хороним дорогое,
но в ящиках для вечного покоя –
пора бы знать – в них души не живут.

Но кажется, потеряно не всё,
когда осталась хоть щепотка пыли,
хоть карандаш, хоть ветхое тряпьё,
хоть что-нибудь – от тех, кого любили.
И нет вещей для нас – лишь Вещь в Себе
смеется и отбрасывает блики
на замыслы, деяния и книги…
А мы, как дети, спорим – о судьбе.

Спасибо Вам, мой добрый господин,
за эти ночи ужаса и света,
когда ко мне выходят из глубин
Вас пережившие на столько лет предметы.
И пусть Ваш дом меня переживет,
и не беда, что душу потеряет.
Так свет соцветья в зеркало роняет
– и сам себя потом не узнаёт.

Л.Кириллина

[Liza]

* * *
Непогода - осень - куришь,
Куришь - все как будто мало.
Хоть читал бы - только чтенье
Подвигается так вяло.

Серый день ползет лениво,
И болтают нестерпимо
На стене часы стенные
Языком неутомимо.

Сердце стынет понемногу,
И у жаркого камина
Лезет в голову больную
Все такая чертовщина!

Над дымящимся стаканом
Остывающего чаю,
Слава богу, понемногу,
Будто вечер, засыпаю...

А.Фет

[Liza]

* * *
Кот поет, глаза прищуря,
Мальчик дремлет на ковре,
На дворе играет буря,
Ветер свищет на дворе.

"Полно тут тебе валяться,
Спрячь игрушки да вставай!
Подойди ко мне прощаться,
Да и спать себе ступай".

Мальчик встал. А кот глазами
Поводил и все поет;
В окна снег валит клоками,
Буря свищет у ворот.

А.Фет

[stas666]

Куплена страшная тайна "ценой одного рандеву",
Германн, еще не родившись, уже обречен на безумство,
Дама понтует, и руки московской Венеры трясутся.
Страшно живется на свете, коль видела смерть наяву.

Долго ж придется прожить в ожиданье прихода конца.
Вы проигрались в конец, так прошу Вас, оставим манеры:
Граф Сен-Жермен засыпает в объятьях московской Венеры
Сделку скрепляя любовью в глухих лабиринтах дворца.

Утром проснется один. Так какой у нас век на дворе?
Чья-то каморка, и девушка молит о суженом Бога,
Юная дама с портрета глядит непреклонно и строго,
Дама на карте смеется, суля неудачу в игре.

Пиковой дамой слывешь, засыпаешь на шумных балах,
Бога блюдешь и закон, в дом игорный давно ни ногою.
Бродишь вдоль Зимней канавки, оглянешься: кто здесь, с тобою? -
Все незнакомые лица, как будто сто лет проспала.

Так и проводишь свой день, вспоминая ушедших подруг.
Думаешь, смерть позабыла тебя в этой новой столице?..
Граф Сен-Жермен засыпает, так пусть ему нынче приснится
Мостик на Зимней канавке, далекий чужой Петербург.

Лиза, мой ангел, послушай: покрепче запри свою дверь:
Черти сегодня в ударе, уже на пороге их свора.
Тройка, семерка и туз завладели сознаньем бретера,
Дама смеется, суля череду неудач и потерь.

Выпадет - замуж пойдешь, а не выпадет - в омут с моста,
Только вот разницы нет, все одно - заберут твою душу...
Я прихожу на галерку, я очень люблю ее слушать,
Странную оперу эту, и повесть ночами листать.

Вероника Полянская
25-28 октября 2010 г.


--------------------------------------------------------------------------------

[stas666]

Довольно в заморской манере петь,
Даешь историю в русском стиле!
На днях из цирка сбежал медведь,
Наверно, плохо его кормили.

Он мысль о свободе носил в крови,
Хотя родился сей зверь в неволе.
Медведю от роду года три
Или четыре было, не боле.

Ну что мы знаем про медведЕй?
С три короба выдумаем - и верим.
И вот пошла гулять средь людей
Легенда о злом и коварном звере.

Мол, рыщет, словно тать, по ночам,
Пугая прохожих в пустынных скверах,
И отбирает, грозно рыча,
Кефир и хлеб у пенсионеров.

Я тоже слышала этот слух,
И вроде верила, и не очень,
И даже видела двух старух,
Чьи сумки он разорвал на клочья...

В тот зимний будничный полумрак,
когда я встретилась с ним нос к носу,
Мне было пофиг: медведь, маньяк,
малец, стреляющий папиросы,

И не было в общем-то даже сил
на помощь звать в пустоте ненастной...
О нет, даже и не просил,
Но голод читался в глазах так ясно.

Страшней человека животных нет,
Медведь же, в сущности, - зверь хороший.
И я отдала ему свой обед
И "китикет" для бродячих кошек.

От этой дерзости ошалев,
Взглянув доверчиво, словно дети
Он стал вдруг маленьким, заревев,
Захлеб, как плачут одни медведи.

О том, как краток медвежий век,
Собаки - злы, особенно лайки,
А пьяный бомж - тот был человек,
Медведю он подарил балалайку.

И как берлогу рыл в холода,
И как глушил с рыбаками водку,
И все твердил, что с медом - беда,
А у малины сезон короткий.

Не хватит слов, чтобы описать,
Как он ревел: протяжно и жутко,
И все просил его называть,
Как мама в детстве звала - Мишуткой.

О цирке он отзывался зло,
Не знавший вкуса любви и детства.
Медведю тоже нужно тепло,
И чье-то плечо, чтобы опереться.

И так хотелось ему подвыть
Навек заклятым тамбовским волком:
О, эта вечная ненасыть,
Нет времени даже влюбиться толком...

Но разве можно об этом вслух?
Сомнут на раз и не вспомнят даже.
Он плакал, выросший Винни Пух,
Затерян в дебрях многоэтажек.

Он снова и снова твердил про мед,
И что зимою сильнее голод,
Что злые мы, он от нас уйдет
Искать другой, милосердный город.

Мы разбрелись, чтоб дальше нести
Взаимную радость - тепло доверья,
И если Вы встретитесь с ним в пути,
Прошу Вас, не обижайте зверя.

Задвинута в угол пустая клеть.
Держи себя в лапах, товарищ зритель!
И все ж по России ходит медведь...
А вы не знаете - не говорите!

Вероника Полянская

[Liza]

Осень

Веют осенние ветры
В мрачной дубраве;
С шумом на землю валятся
Желтые листья.
Поле и сад опустели;
Сетуют холмы;
Пение в рощах умолкло –
Скрылися птички.
Поздние гуси станицей
К югу стремятся,
Плавным полетом несяся
В горних пределах.
Вьются седые туманы
В тихой долине;
С дымом в деревне мешаясь,
К небу восходят.
Странник, стоящий на холме,
Взором унылым
Смотрит не бледную осень,
Томно вздыхая.
Странник печальный, утешься!
Вянет природа
Только на малое время;
Все оживится,
Все обновится весною;
С гордой улыбкой
Снова природа восстанет
В брачной одежде.
Смертный, ах! вянет навеки!
Старец весною
Чувствует хладную зиму
Ветхия жизни.

Н.Карамзин

[Liza]

Странность любви, или бессонница

Кто для сердца всех страшнее?
Кто на свете всех милее?
Знаю: милая моя!
«Кто же милая твоя?»
Я стыжусь; мне, право, больно
Странность чувств моих открыть
И предметом шуток быть.
Сердце в выборе не вольно!..
Что сказать? Она… она…
Ах! нимало не важна
И талантов за собою
Не имеет никаких;
Не блистает остротою,
И движеньем глаз своих
Не умеет изъясняться;
Не умеет восхищаться
Аполлоновым огнем;
Филосо´фов не читает
И в невежестве своем
Всю ученость презирает.
Знайте также, что она
Не Венера красотою –
Так худа, бледна собою,
Так эфирна и томна,
Что без жалости не можно
Бросить взора на нее.
Странно!.. я люблю ее!

Н.Карамзин

[Liza]

* * *

вот красное время в аорте бежит
джон леннон убитый в могиле лежит
на пражском орлое вертящийся жид
все той же мамоне привержен

измерена лет пролетевших длина
где юность медведем на льдине видна
а в юности рубль на покупку вина
и леннон поющий imagine

все это не то чтобы музыка сфер
отдельной беды кругосветный пример
но нынче к тебе обращаются сэр
бутылку пакуя у кассы

по-прежнему жидкости алчут тела
чья жизнь до черты горизонта бела
выходит что это она и была
пусть в лучшие выбилась классы

нам дела все меньше какая она
печальней что в каждые руки одна
на мир поредевший взгляни из окна
там пьют постепенно другие

и хочется к ним со стаканом но ведь
на оба ослепшему не окриветь
ты сам себе сущий на льдине медведь
и леннон поющий в могиле

А.Цветков

[Liza]

друзья

на обратном пути изогнемся два над плетнем
то ли песню выплеснет всю то ли харч метнем

это жили мы уж не вспомню кто и когда
только жуть в той местности крепкие холода

и один из них кто-то был я а другой мой друг
ну и хватишь лишку а кто не хватал вокруг

я наверное тот у кого гармонь на ремне
ну а друг который с другой стороны на мне

то висит как сельдь то с разбега жабрами в снег
и наверное звали нас именами как всех

только как теперь отыскать свои имена
за плетнем на этих камнях его и меня

и покуда один сквозь пургу совершает шаг
у другого сбоку изморозь на ушах

там еще в хибаре у клуба жила одна
вроде слабость питала к кому-то из двух она

кто-то был из обоих нас ей мил и хорош
но наутро не вспомнишь а к вечеру хрен поймешь

пожила разок а потом как и мы умерла
лейся песня или там что еще из горла

А.Цветков

[Liza]

* * *

знаешь давай убежим в макао в рио
эта нужда и служба такая проза
будем я бык а ты белоснежка ио
или наоборот я вред ты польза
или вообще не будем никто на свете
из пустоты не выпятить сочетаний

телу навязло висеть бельём на скелете
фикция слова не больше чем прочерк тайный

ты например пространство я время что ли
всё что останется если сомкнутся шторы

знаешь давай никогда друг друга не встретим
от исполненья желаний в мускулах вялость
кто остаётся может и жил за этим
чтобы гадать по кому всегда тосковалось
в рио в макао выбраться порознь разве
в жизни животных уйма живых картинок
дачный участок можно вскопать на клязьме
с силами зла за судьбу вступить в поединок
раз ты заглазно веришь в меня хромого
мне всё равно что ты может быть корова

поздно сгустившимся норовить не рождаться
раз не спросили кто в ноздри вдевали кольца
тысячам вовсе участи не дождаться
от громовержца с огнивом молотобойца
если меня на земле никогда не станет
новый возникнет в сызрани или ницце
или кто книгу значений за нас листает
с воплем ослепнет на самой пустой странице
точен двоичный код орёл или решка
да или нет никогда не грусти белоснежка

А.Цветков

[Liza]

В КЛИНИКЕ

Мне доктор что-то бормотал про почку
и прятал взгляд. Мне было жаль врача.
Я думал: жизнь прорвала оболочку
и потекла, легка и горяча.

Диплом на стенке. Врач. Его неловкость.
Косой рецепт строчащая рука.
A я дивился: о, какая легкость,
как оказалась эта весть легка!

Где демоны, что век за мной гонялись?
Я новым, легким воздухом дышу.
Сейчас пойду, и кровь сдам на анализ,
и эти строчки кровью подпишу.

Л.Лосев

[Liza]

НЕТ

Вы русский? Нет, я вирус СПИДа,
как чашка жизнь моя разбита,
я пьянь на выходных ролях,
я просто вырос в тех краях.

Вы Лосев? Нет, скорее Лифшиц,
мудак, влюблявшийся в отличниц,
в очаровательных зануд
с чернильным пятнышком вот тут.

Вы человек? Нет, я осколок,
голландской печки черепок –
запруда, мельница, проселок...
а что там дальше, знает Бог.

Л.Лосев

[Liza]

ГУСИ

Гуси летят по вечернему небу...
Гуси прощайте, прощайте!
Осень пройдет, зиму прозимуем,
к лету опять прилетайте!
Гуси, летите в низовые страны,
к теплому морю летите,
стая за стаей вытянитесь, гуси,
с криком в багровой заре,
да ведь от холода только уйдешь-то
а от тоски никуда.
Небо стемнело, заря побледнела,
в луже звезда отразилась;
ветер стихает, ночь наступает,
гуси всё тянутся с криком.

М.Кузмин

[Liza]

* * *
Похожа-ли моя любовь
на первую или на последнюю,
я не знаю,
я знаю только,
что иначе не может быть.
Разве Венерина звезда
может не восходить,
хотя не видная,
за тучей,
каждый вечер?
Разве хвост Юнониной птицы,
хотя бы сложенный,
не носит на себе
все изумруды и сафиры востока?
Моя любовь — проста и доверчива,
она неизбежна и потому спокойна.
Она не даст
тайных свиданий, лестниц и фонарей,
серенад и беглых разговоров на бале,
она чужда намеков и масок,
почти безмолвна;
она соединяет в себе
нежность брата,
верность друга
и страстность любовника,—
каким же языком ей говорить?
Поэтому она молчит.
Она не романтична,
лишена милых прикрас,
прелестных побрякушек,
она бедна в своем богатстве,
потому что она полна.
Я знаю,
что это — не любовь юноши,
но ребенка — мужа
(может быть, старца).
Это так просто,
так мало,
(может быть скучно?)
но это — весь я.
Разве можно хвалить человека
за то, что он дышит,
движется, смотрит?
От другой любви мне осталась
черная ревность,
но она бессильна,
когда я знаю,
что ничто,
ни она,
ни даже Вы сами,
не может нас разделить.
Это так просто,
как пить, когда жаждешь,
не правда-ли?

М.Кузмин

[Liza]

***
Блажен, кто соблюдал диету,
Кто не бросался словом «честь»,
Кто понимал, что Бога нету,
Но вел себя, как будто есть!

Д.Быков

[Liza]

* * *
Бывают мгновенья,
когда не требуешь последних ласк,
а радостно сидеть,
обнявшись крепко,
крепко прижавшись друг к другу.
И тогда все равно,
что будет,
что исполнится,
что не удастся.
Сердце
(не дрянное, прямое, родное мужское сердце)
близко бьется,
так успокоительно,
так надежно,
как тиканье часов в темноте,
и говорит:
"все хорошо,
все спокойно,
все стоит на своем месте".
Твои руки и грудь
нежны, оттого что молоды,
но сильны и надежны;
твои глаза
доверчивы, правдивы,
не обманчивы,
и я знаю,
что мои и твои поцелуи —
одинаковы,
неприторны,
достойны друг друга,
зачем же тогда целовать?
Сидеть, как потерпевшим кораблекрушение,
как сиротам,
как верным друзьям,
единственным,
у которых нет никого, кроме них
в целом мире;
сидеть,
обнявшись крепко,
крепко прижавшись друг к другу!..
сердце
близко бьется
успокоительно,
как часы в темноте,
а голос
густой и нежный,
как голос старшего брата,
шепчет:
"успокойтесь:
все хорошо,
спокойно,
надежно,
когда вы вместе".

М.Кузмин

[Liza]

НЕ СОШЛИСЬ ХАРАКТЕРАМИ
шутка
(Елене Лерак Маркеловой)


Я говорил: «Люблю! давай ещё немножко,
Хотя бы поцелуй, хотя бы обними!»
Она же мне в ответ лущила свой горошек,
Шепча издалека: «Жё-тем-лав-мон-ами!».

Я говорил: «Хочу!» и всякое такое,
«Иди уже давай – нам будет хорошо!» -
Она же мне в ответ испачканной рукою
Терзала круассан, гнобила артишок,

Вскрывала лягушат безжалостно и точно,
А я дрожал душой, забывши про лямур…
Всё! Решено! Сбегу! Сегодня тёмной ночью.
к Заремке с Гюльчатай, жа-дор-твою-ту-жур!!!


А ЭТО СТИХ-Е ЛЕНЫ:

***
Пардон, мон шер ами. О чем вы говорите?
Какой пердимонокль на чувствов бланманже!
Меня Вы ни за что в адьЮльтере вините.
А сами с Гюльчатай лямурите уже.
Я Вам пекла фондю. Варила круассаны.
Батила де воляй и делала крюшон.
А Вы сменяли всё на шашлыки с лагманом.
Такая селяви, поверьте - моветон.
Я, не жалея рук, лущила Вам горошек.
Тушила делисьез с подливой а ля мод.
От плова с шаурмой протянете Вы ножки.
И с ейной хашламы Вас точно пронесёт.
Мне в душу наплевав, жуёте чебуреки.
У Вас же, мон ами, больной панкреатит.
Раз гоните - уйду. Адью, увы, навеки...
Звоните завтра в семь. Я Вас жадор, ма пти.

Два Паскаля
http://www.stihi.ru/2010/11/27/2332

[Liza]

Ода греческой вазе

О, чистая невеста немоты,
Дочь времени и молчаливой нимфы,
Лесной историк, излагаешь ты
Диковинный рассказ вернее рифмы.
Что в лиственной легенде этих форм –
Божеств и смертных отраженья, где вы?
В Аркадии иль средь темпийских рощ,
Кто эти боги, люди, эти девы?
Погони клич, внезапной схватки шторм?
Что за свирель, чьего экстаза мощь?

Мелодий сладок звук, но звук немой
Нам слаще, потому играйте, флейты
Не чувственному уху, но самой
Духовной сущности, без звука в ней ты.
О, юноша в лесу, ты не прервешь
Мелодию, не обнажатся ветки.
Любовник дерзкий, поцелуй твой пуст,
Но ты у цели, губ желанных дрожь –
Она здесь навсегда у самых уст,
В кого влюблен, она твоя навеки.

Счастливые побеги! С вас листва
Не облетит, весна вас не оставит,
И музыкант, чья музыка жива
Всегда, и эту зелень вечно славит.
И счастлива без времени любовь,
Что горяча и тленью неподвластна,
Вся дышит юностью, всегда чиста.
Здесь страстью смертной согревает кровь,
Чья сердцу речь печальна и прекрасна –
Горящий лоб и лихорадка рта.

Кто к алтарю подводит жертву там
Зеленому, - незримый жрец, куда он
Ведет телицу робкую, к бокам
Ее атласным льнут цветы, как саван?
Что за село лежит там у воды,
Иль мирный форт, на склоне поджидая,
Но жителей, ушедших к жертве, нет?
Вовек пребудут улицы пусты
И молчаливы – ни душа живая
Не возвратится приоткрыть секрет.

Аттическая форма! Эта рать
Античных тел, что в мраморе зависли,
Лесные сучья, травяная гладь -
Все нас уводит за пределы мысли
И к вечности. О пастораль без звука!
Когда наш век исчезнет без следа,
Пребудешь ты иному, как наука,
Не нашему, и объяснишь ему:
«Вся правда – красота, а красота
Есть правда – больше знать вам ни к чему».

Джон Китс

[Liza]

СОНЕТ К ФОРМЕ

Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе.

Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.

И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты.

Пускай мой друг, разрезав том поэта,
Упьется в нем и стройностью сонета,
И буквами спокойной красоты!

В.Брюсов

[Liza]

***
Так ощутима эта нежность,
вещественных полна примет.
И нежность обретает внешность
и воплощается в предмет.

Старинной вазою зеленой
вдруг станет на краю стола,
и ты склонишься удивленный
над чистым омутом стекла.

Встревожится квартира ваша,
и будут все поражены.
- Откуда появилась ваза?-
ты строго спросишь у жены.-

И антиквар какую плату
спросил?-
О, не кори жену -
то просто я смеюсь и плачу
и в отдалении живу.

И слезы мои так стеклянны,
так их паденья тяжелы,
они звенят, как бы стаканы,
разбитые средь тишины.

За то, что мне тебя не видно,
а видно - так на полчаса,
я безобидно и невинно
свершаю эти чудеса.

Вдруг облаком тебя покроет,
как в горних высях повелось.
Ты закричишь: - Мне нет покою!
Откуда облако взялось?

Но суеверно, как крестьянин,
не бойся, "чур" не говори -
то нежности моей кристаллы
осели на плечи твои.

Я так немудрено и нежно
наколдовала в стороне,
и вот образовалось нечто,
напоминая обо мне.

Но по привычке добрых бестий,
опять играя в эту власть,
я сохраню тебя от бедствий
и тем себя утешу всласть.

Прощай! И занимайся делом!
Забудется игра моя.
Но сказки твоим малым детям
останутся после меня.

Б.Ахмадулина

[Liza]

* * *
Завидна мне извечная привычка
быть женщиной и мужнею женою,
но уж таков присмотр небес за мною,
что ничего из этого не вышло.

Храни меня, прищур неумолимый,
в сохранности от всех благополучий,
но обойди твоей опекой жгучей
двух девочек, замаранных малиной.

Еще смеются, рыщут в листьях ягод
и вдруг, как я, глядят с такой же грустью.
Как все, хотела — и поила грудью,
хотела — медом, а вспоила — ядом.

Непоправима и невероятна
в их лицах мета нашего единства.
Уж коль ворона белой уродится,
не дай ей бог, чтоб были воронята.

Белеть — нелепо, а чернеть — не ново,
чернеть — недолго, а белеть — безбрежно.
Все более я пред людьми безгрешна,
все более я пред детьми виновна.

Б.Ахмадулина

[Liza]

* * *
Какое блаженство, что блещут снега,
что холод окреп, а с утра моросило,
что дико и нежно сверкает фольга
на каждом углу и в окне магазина.

Пока серпантин, мишура, канитель
восходят над скукою прочих имуществ,
томительность предновогодних недель
терпеть и сносить - что за дивная участь!

Какая удача, что тени легли
вкруг елок и елей, цветущих повсюду,
и вечнозеленая новость любви
душе внушена и прибавлена к чуду.

Откуда нагрянули нежность и ель,
где прежде таились и как сговорились!
Как дети, что ждут у заветных дверей,
я ждать позабыла, а двери открылись.

Какое блаженство, что надо решать,
где краше затеплится шарик стеклянный,
и только любить, только ель наряжать
и созерцать этот мир несказанный...

Б.Ахмадулина

[Liza]

***

вся смертная любовь как плач как крик
по самому себе потерянному раньше
когда - живым - из ничего возник
без ненависти без пустоты без фальши

и ночь прошла и чай уже остыл
и холод дня мурашками по коже
не бойся - все кого ты не любил (любил)
тебя не любят (любят) тоже

отмеренное выпить из горла
с чужим лицом но прежнему подобным
не надо врать - любовь не умерла
она как карамель в ладошке детской потной

ведь свойство рук - помимо линий вен -
беречь тепло и узнавать наощупь
что ты ещё не превратился в тлен
(хотя и мог вполне прошедшей ночью)

А.Цветкова

[Liza]

Прощанье, запрещающее грусть

Как праведники в смертный час
Стараются шепнуть душе:
"Ступай!" - и не спускают глаз
Друзья с них, говоря "уже"

Иль "нет еще" - так в скорбный миг
И мы не обнажим страстей,
Чтоб встречи не принизил лик
Свидетеля Разлуки сей.

Землетрясенье взор страшит,
Ввергает в темноту умы.
Когда ж небесный свод дрожит,
Беспечны и спокойны мы.

Так и любовь земных сердец:
Ей не принять, не побороть
Отсутствия. Оно - конец
Всего, к чему взывает плоть.

Но мы -- мы, любящие столь
Утонченно, что наших чувств
Не в силах потревожить боль
И скорбь разъединенных уст,-

Простимся. Ибо мы - одно.
Двух наших душ не расчленить,
Как слиток драгоценный. Но
Отъезд мой их растянет в нить.

Как циркуля игла, дрожа,
Те будет озирать края,
Не двигаясь, твоя душа,
где движется душа моя.

И станешь ты вперяться в ночь
Здесь, в центре, начиная вдруг
Крениться, выпрямляться вновь,
Чем больше или меньше круг.

Но если ты всегда тверда
Там, в центре, то должна вернуть
Меня с моих кругов туда,
Откуда я пустился в путь.

Джон Донн

[Liza]

СЕДЬМОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ


Сияньем луны
все ночью озарено.
Сверчок на стене
ткать теплое платье зовет.

Ручка Ковша
повернулась к началу зимы.
Множество звезд
так отчетливо-ясно видны!

От белой росы
намокла трава на лугах:
Времени года
смениться пришла пора.

Осенних цикад
в деревьях разносится крик.
Черная ласточка
умчалась от нас куда?

Те, что когда-то
росли и учились со мной,
В выси взлетели
и крыльями машут там.

Они и не вспомнят
о дружбе руки в руке,
Кинув меня,
как оставленный след шагов.

На юге Корзина,
на севере Ковш - для небес.
Небесной Корове
ярма не наденешь вовек.

И друг, если нет
нерушимости камня в нем, -
Пустое названье:
что он доброго принесет!

Старинное китайское

[Liza]

СВИТОК С ИЗОБРАЖЕНИЕМ ПЕЙЗАЖА


Чуть приметно деревья колышутся в дымке седой.
Светит луна над неровной горной грядой.
У дальнего берега обратная лодка видна.
Слева и справа утесы стоят над водой.
Является мысль от мирских соблазнов уйти,
С дровосеками и рыбаками дружбу отныне вести.
Обширное озеро, синие горы вдали.
В эту страну, увы, не знаю пути.

Цзе Сисы

[Liza]

* * *

Снег затеял порошить.
Непогода бесится.
Чтобы зиму пережить,
нужно меньше месяца.

Чтоб с пришествием весны —
своенравной, северной —
не было у белизны
шансов на спасение.

Станет всё серым-серо,
как в рассветных сумерках.
Разразится хор сорок
на окрестных мусорках.

Вдоль обочин забурлит
ледяная кашица.
Снова сердце заболит.
Выживаем, кажется.

В.Куллэ

[Liza]

ДЕСЯТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ


Далеко, далеко
в выси неба звезда Пастух,
И светла, и светла
ночью Дева, где Млечный Путь.

И легки, и легки
взмахи белых прелестных рук.
И снует, и снует
там на ткацком станке челнок.

День пройдет, а она
не успеет соткать ничего,
И от плача ее
слезы падают, точно дождь.

Млечный Путь - Хань-река
с неглубокой прозрачной водой
Так ли непроходим
меж Ткачихою и Пастухом?

Но ровна и ровна
полоса этой чистой воды...
Друг на друга глядят,
и ни слова не слышно от них!

Древнее китайское

[Liza]

Сонет 14

Я не по звездам мыслю и сужу;
Хотя я астрономию и знаю,
Ни счастья, ни беды не предскажу,
Ни засухи, ни язв, ни урожая.
--
И не могу вести я счет дождям,
Громам, ветрам, сулить счастливый жребий,
Предсказывать удачу королям,
Вычитывая предвещанья в небе.
--
Все знания мои в твоих глазах,
Из этих звезд я черпаю сужденье,
Что живы Правда с Красотой в веках,
Коль ты им дашь в потомстве продолженье.
--
Иначе будет час последний твой
Последним часом Правды с Красотой.

У.Шекспир

[Liza]

* * *
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
На головах царей божественная пена,-
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

О.Мандельштам

[Liza]

"Я И СТАРАЯ ДАМА"
(Норвич, 1987 - 1997)

Жертва козней собеса, маразма, невроза,
в сальном ватнике цвета "пыльная роза",
с рюкзаком за спиной, полным грязного хлама,
в знойный полдень проходит под окном моим дама.
Так задумчиво, что и жара ей не в тягость.

Десять лет (т.е. лет - с июня по август)
после утренних лекций под окном ровно в полдень
наблюдал я цветочек этот Господень.
Будь я Зощенкой, Шварцем или Олешей,
я б сумел прочитать в этой всаднице пешей,
в этом ангеле, бледном от серого пота,
сладкозвучный оракул: "Нищета есть свобода".

Только где те писатели? где тот оракул?
где то чтение знаков? где тот кот, что наплакал
веры? Нету. Писатели тихо скончались.
Вместе с ними религия, психоанализ,
символизм и вермонтская летняя школа.
Лишь осталась картина, на манер протокола -
занесенная в память: "Я и старая дама".

Обрамляет картину белая рама
от упавшего в прошлое чужого окна.

И другая картина пока не видна.

Л.Лосев

[Liza]

25 декабря 1997 года

В сенях помойная застыла лужица. В слюду стучится снегопад.
Корова телится, ребенок серится, портянки сушатся, щи кипят.

Вот этой жизнью, вот этим способом существования белковых тел
живем и радуемся, что Господом ниспослан нам живой удел.

Над миром черное торчит поветрие, гуляет белая галиматья.
В снежинках чудная симметрия небытия и бытия.

Л.Лосев

[Liza]

***

День ото дня всё глуше крики чаек.
Сырой туман все звуки поглощает.

Всё тише поступь времени.
Неслышно
Приходят и уходят вещи, люди.

У них нет тени.
Только осязанью
Я доверяю.

— Стало быть, не призрак, —
я говорю себе, —
погладив кошку.

Потрогав ветку.

И твою улыбку...

— Вот наш автобус с ясными глазами,
что перевозит души сквозь туман.

В.Гоммерштадт

[Liza]

***

Серебряное мое молчание
Нечаянное...

Молчу.

Вздохну ли —
В плену отчаяния
Беззвучное
Лепечу.

И чутко, и чисто —
Хрустальное,
Неведомое —
Звенит...

Задумчивое,
Печальное,
Нежнее листвы молитв.

Причудой небесного зодчества
Окажешься —
Пусть на миг —

Соборности одиночества
Единственный
Ученик.

В.Гоммерштадт

[Liza]

Итальянский ноктюрн

Ничего не меняется. Мимо плывут корабли.
Мимо носятся волны. Бессмертие пляшет в ответ
На абстракцию прожитой жизни. А где-то вдали
Регулярно о чем-то горит антрацитовый свет.

Перспективы подводной Италии радуют глаз.
Это может быть даже Венеция. Значит, вот-вот
Остановятся воды. Они почему-то сейчас
Не совсем соответствуют статусу медленных вод.

Здесь на всех языках как-то странно звучит тишина,
Как-то очень по-разному. Дело, конечно, не в ней…
Здесь причалам и пристаням рыбы дают имена
Микеланджело и Брунеллески. Здесь формы теней

Соответствуют их содержанию только на треть.
Потому что бессмертие искренне пляшет в ответ
На абстракцию смерти. Поэтому больно смотреть,
Как о чем-то все реже горит антрацитовый свет.

В белом шуме прибоя молчание черного дна
Затерялось, забылось. И ветер давно замолчал…
И у самой заброшенной пристани вспомнит волна,
Что пора возвращаться на самый забытый причал.

Это вряд ли Венеция. Это считается дном.
Ни динамики жизни, ни статики смерти. И вот —
Остановятся быстрые воды на чем-то одном,
Формируя модель поведения медленных вод.

Ничего не меняется здесь. И горчит тишина
На любом языке одинаково в быстрой воде,
Где причалы и пристани рыбам дают имена
Микеланджело и Брунеллески. Обычное де…

А.Вавилов

[Liza]

Вечером

Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: "Я верный друг!"
И моего коснулся платья...
Как не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
Под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса
Поют за стелющимся дымом:
"Благослови же небеса -
Ты первый раз одна с любимым".

А.Ахматова

[Liza]

Гость

Все как раньше: в окна столовой
Бьется мелкий метельный снег,
И сама я не стала новой,
А ко мне приходил человек.

Я спросила: "Чего ты хочешь?"
Он сказал: "Быть с тобой в аду".
Я смеялась: "Ах, напророчишь
Нам обоим, пожалуй, беду".

Но, поднявши руку сухую,
Он слегка потрогал цветы:
"Расскажи, как тебя целуют,
Расскажи, как целуешь ты".

И глаза, глядевшие тускло,
Не сводил с моего кольца.
Ни один не двинулся мускул
Просветленно-злого лица.

О, я знаю: его отрада -
Напряженно и страстно знать,
Что ему ничего не надо,
Что мне не в чем ему отказать.

А.Ахматова

[Liza]

CXXXVI. ПЛАВАНЬЕ.


Максиму Дю Кану

I

Для отрока, в ночи глядящего эстампы,
За каждым валом - даль, за каждой далью - вал.
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах - как бесконечно мал!

В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль, и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.

Что нас толкает в путь? Тех - ненависть к отчизне,
Тех - скука очага, еще иных - в тени
Цирцеиных ресниц оставивших полжизни -
Надежда отстоять оставшиеся дни.

В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами,
Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств,
Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя
Не вытравят следов волшебницыных уст.

Но истые пловцы - те, что плывут без цели:
Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт,
Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час еще твердят: - Вперед!

На облако взгляни: вот облик их желаний!
Как отроку - любовь, как рекруту - картечь,
Так край желанен им, которому названья
Доселе не нашла еще людская речь.