Стиш. Вроде юморной

[Liza]

***
Страницы милые опять персты раскрыли;
Я снова умилен и трепетать готов,
Чтоб ветер иль рука чужая не сронили
Засохших, одному мне ведомых цветов.

О, как ничтожно всё! От жертвы жизни целой,
От этих пылких жертв и подвигов святых -
Лишь тайная тоска в душе осиротелой
Да тени бледные у лепестков сухих.

Но ими дорожит мое воспоминанье;
Без них все прошлое - один жестокий бред,
Без них - один укор, без них - одно терзанье,
И нет прощения, и примиренья нет!

А.Фет

[Liza]

На столетие Анны Ахматовой

Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры острие и усеченный волос -
Бог сохраняет все; особенно - слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.

В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст,
и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,
затем что жизнь - одна, они из смертных уст
звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.

Великая душа, поклон через моря
за то, что их нашла, - тебе и части тленной,
что спит в родной земле, тебе благодаря
обретшей речи дар в глухонемой вселенной.

И.Бродский

[Sullen]

Ах какая была Держава,
Ах какие в ней люди были...
Как торжественно-величаво
Звуки гимна над миром плыли!

Ах, как были открыты лица,
Как наполнены светом взгляды!
Как красива была столица!
Как величественны парады!

Проходя триумфальным маршем,
Безупречно красивым строем,
Молодежь присягала старшим,
Закаленным в боях героям -

Не деляги и прохиндеи
Попадали у нас в кумиры...
Ибо в людях жила - идея!
Жажда быть в авангарде мира

Что же было такого злого
В том, что мы понимали твердо,
Что "товарищ" - не просто слово,
И звучит это слово гордо?

В том, что были одним народом,
Крепко спаянным общей верой,
Что достоинства - не доходом,
А иной измеряли мерой?

В том, что пошлости на потребу
Не топили в грязи искусство?
Что мальчишек манило небо?
Что у девушек были чувства?

Ах, насколько все нынче гаже,
Хуже, ниже и даже реже:
Пусть мелодия гимна - та же,
Но порыв и идея - где же?

И всего нестерпимей горе
В невозможности примирений
Не с утратою территорий,
Но с потерею поколений!

Как ни пыжатся эти рожи,
Разве место при них надежде?
Ах, как все это непохоже
На страну, что мы знали прежде!

Что была молода, крылата,
Силы множила год за годом,
Где народ уважал солдата
И гордился солдат народом.

Ту, где светлыми были дали,
Ту, где были чисты просторы...
А какое кино снимали
Наши лучшие режиссеры!

А какие звенели песни!
Как от них расправлялись плечи!
Как под них мы шагали вместе
Ранним утром заре навстречу!

Эти песни - о главном в жизни:
О свободе, мечте, полете,
О любви к дорогой отчизне,
О труде, что всегда в почете,

И о девушках, что цветами
Расцветают под солнцем мая,
И о ждущей нас дома маме,
И о с детства знакомом крае,

И о чести, и об отваге,
И о верном, надежном друге...
И алели над нами флаги
С черной свастикой в белом круге.
Автор - Юрий Нестеренко

[Liza]

дорога в небо

Этот след на заброшенной всеми дороге
запорошило снегом, который растаял,
не дождавшись апреля... Промокшие ноги-
не причина забыть про родные пороги
и вернуться Домой с ускользающей стаей

Белых Птиц... Одиночество старых конвертов
лишь на время заполнят тактичные смайлы,
но прохладной весной затеряются с ветром
даже Те, что не знали цепей-километров,
и в надежде на Лето, довольствуясь малым,

берегли отпечатки в желтеющих дюнах.
Шла реальность, дорогу считала шагами,
осторожной рукою гадала на рунах,
где остатки веревочных лестниц - причудой
затерялись средь бурь, снегопадов, цунами...

Этот след - как дорога в уставшее небо,
васильковая пустынь в закладках у Бога...
_________Где-то в травах кузнечик стрекочет нелепо,
_________будто в силах построить он Счастье из веток,
_________и продлить ощущения сна ненадолго...

Н Д

[Liza]

С. К.

И, наконец, остановка "Кладбище".
Нищий, надувшийся, словно клопище,
в куртке-москвичке сидит у ворот.
Денег даю ему - он не берет.

Как же, твержу, мне поставлен в аллейке
памятник в виде стола и скамейки,
с кружкой, поллитрой, вкрутую яйцом,
следом за дедом моим и отцом.

Слушай, мы оба с тобой обнищали,
оба вернуться сюда обещали,
ты уж по списку проверь, я же ваш,
ты уж, пожалуйста, ты уж уважь.

Нет, говорит, тебе места в аллейке,
нету оградки, бетонной бадейки,
фото в овале, сирени куста,
столбика нету и нету креста.

Словно я Мистер какой-нибудь Твистер,
не подпускает на пушечный выстрел,
под козырек, издеваясь, берет,
что ни даю -- ничего не берет.

Лев Лосев

[Liza]

ОДИН ДЕНЬ ЛЬВА ВЛАДИМИРОВИЧА

Перемещен из Северной и Новой
Пальмиры и Голландии, живу
здесь нелюдимо в Северной и Новой
Америке и Англии. Жую
из тостера изъятый хлеб изгнанья
и ежеутренне взбираюсь по крутым
ступеням белокаменного зданья,
где пробавляюсь языком родным.
Развешиваю уши. Каждый звук
калечит мой язык или позорит.

Когда состарюсь, я на старый юг
уеду, если пенсия позволит.
У моря над тарелкой макарон
дней скоротать остаток по-латински,
слезою увлажняя окоем, как Бродский,
как, скорее, Баратынский.
Когда последний покидал Марсель,
как пар пыхтел и как пилась марсала,
как провожала пылкая мамзель,
как мысль плясала, как перо писало,
как в стих вливался моря мерный шум,
как в нем синела дальняя дорога,
как не входило в восхищенный ум,
как оставалось жить уже немного,

Однако что зевать по сторонам.
Передо мною сочинений горка.
"Тургенев любит написать роман
Отцы с Ребенками". Отлично, Джо, пятерка!
Тургенев любит поглядеть в окно.
Увидеть нив зеленое рядно.
Рысистый бег лошадки тонконогой.
Горячей пыли пленку над дорогой.
Ездок устал, в кабак он завернет.
Не евши, опрокинет там косушку...
И я в окно -- а за окном Вермонт,
соседний штат, закрытый на ремонт,
на долгую весеннюю просушку.
Среди покрытых влагою холмов
каких не понапрятано домов,
какую не увидишь там обитель:
в одной укрылся нелюдимый дед,
он в бороду толстовскую одет
и в сталинский полувоенный китель.
В другой живет поближе к небесам
кто, словеса плетя витиевато,
с глубоким пониманьем описал
лирическую жизнь дегенерата.

Задавши студиозусам урок,
берем газету (глупая привычка).
Ага, стишки. Конечно, "уголок",
"колонка" или, сю-сю-сю, "страничка".
По Сеньке шапка. Сенькин перепрыг
из комсомольцев прямо в богомольцы
свершен. Чем нынче потчуют нас в рыг-
аловке? Угодно ль гонобольцы?
Все постненькое, Божий рабы?
Дурные рифмы. Краденые шутки.
Накушались. Спасибо. Как бобы
шевелятся холодные в желудке.

Смеркается. Пора домой. Журнал
московский, что ли, взять как веронал.
Там олух размечтался о былом,
когда ходили наши напролом
и сокрушали нечисть помелом,
а эмигранта отдаленный предок
деревню одарял полуведром.
Крути, как хочешь, русский палиндром
барин и раб, читай хоть так, хоть эдак,
не может раб существовать без бар.
Сегодня стороной обходим бар. .

Там хорошо. Там стелется, слоист,
сигарный дым. Но там сидит славист.
Опасно. До того опять допьюсь,
что перед ним начну метать свой бисер
и от коллеги я опять добьюсь,
чтоб он опять в ответ мне пошлость ....:
"Ирония не нужно казаку,
you sure could use some domestication *,
недаром в вашем русском языку
такого слова нет--sophistication"**.
Есть слово "истина". Есть слово "воля".
Есть из трех букв--"уют". И "хамство" есть.
Как хорошо в ночи без алкоголя
слова, что невозможно перевесть,
бредя, пространству бормотать пустому.
На слове "падло" мы подходим к дому.

Дверь за собой плотней прикрыть, дабы
в дом не прокрались духи перекрестков.
В разношенные шлепанцы стопы
вставляй, поэт, пять скрюченных отростков.
Еще проверь цепочку на двери.
Приветом обменяйся с Пенелопой.
Вздохни. В глубины логова прошлепай.
И свет включи. И вздрогни. И замри
... А это что еще такое?

А это--зеркало, такое стеклецо,
чтоб увидать со щеткой за щекою
судьбы перемещенное лицо.
-----------
* "you sure could use some domestication",-- "уж вам бы пошло на пользу
малость дрессировки" (англ.).
** sophistication -- очень приблизительно: "изысканность" (англ.).

Лев Лосев

[Liza]

Датская легенда

Немцы заняли город без боя, легко, на бегу,
и лишь горстка гвардейцев, свой пост у дворца не покинув,
в черных шапках медвежьих открыла огонь по врагу
из нелепых своих, из старинных своих карабинов.

Копенгаген притих. Вздорожали продукты и газ.
В обезлюдевший порт субмарины заходят во мраке.
Отпечатан по форме и за ночь расклеен приказ:
всем евреям надеть нарукавные желтые знаки.

Это было для них, говорили, началом конца.
И в назначенный день, в тот, что ныне становится сказкой,
на прогулку по городу вышел король из дворца
и неспешно пошел с нарукавною желтой повязкой.

Копенгагенцы приняли этот безмолвный сигнал.
Сам начальник гестапо гонял неприметный "фольксваген"
по Торговой, на площадь, за ратушу, в порт, на канал -
с нарукавной повязкой ходил уже весь Копенгаген!

Может, было такое, а может быть, вовсе и нет,
но легенду об этом я вам рассказал не напрасно,
ибо светится в ней золотой андерсеновский свет
и в двадцатом столетье она, как надежда, прекрасна.

В.Лифшиц

[Liza]

ОТСТУПЛЕНИЕ В АРДЕННАХ

Ах как нам было весело,
Когда швырять нас начало!
Жизнь ничего не весила,
Смерть ничего не значила.
Нас оставалось пятеро
В промозглом блиндаже.
Командованье спятило
И драпало уже.
Мы из консервной банки
По кругу пили виски,
Уничтожали бланки,
Приказы, карты, списки,
И, отдаленный слыша бой,
Я - жалкий раб господен -
Впервые был самим собой,
Впервые был свободен!
Я был свободен, видит бог,
От всех сомнений и тревог,
Меня поймавших в сети,
Я был свободен, черт возьми,
От вашей суетной возни
И от всего на свете!..
Я позабуду мокрый лес,
И тот рассвет, - он был белес,
И как средь призрачных стволов
Текло людское месиво,
Но не забуду никогда,
Как мы срывали провода,
Как в блиндаже приказы жгли,
Как все крушили, что могли,
И как нам было весело!

В.Лифшиц

[Liza]

МНЕ СТАЛО ИЗВЕСТНО

Мне стало известно, что я никогда не умру.
О нет, не в стихах - понимать меня нужно буквально.
Был вечер. Темнело. И дуб на холодном ветру
Угрюмые ветви качал тяжело и печально.

От всех навсегда отделен я незримой стеной.
Вы все - не на век, а мои бесконечны ступени.
Останутся тени от тех, кто сегодня со мной,
А время пройдет - постепенно исчезнут и тени.

И ты, дорогая, ты тоже покинешь меня.
И, все испытав и уж сердца ничем не согрея,
Пойду по земле - никому на земле не родня,
Ни к чему не стремясь, никого не любя, не старея.

Мне как-то приснилось, что я никогда не умру,
И помнится мне, я во сне проклинал эту милость.
Как бедная птица, что плачет в осеннем бору,
Сознаньем бессмертья душа моя тяжко томилась.

Д.Клиффорд

[Liza]

ПРОЩАНИЕ С КЛИФФОРДОМ

Good bye, my friend!.. С тобой наедине
Ночей бессонных я провел немало.
Ты по-британски сдержан был сначала
И неохотно открывался мне.

Прости за то, что по моей вине
Не в полный голос речь твоя звучала
О той, что не ждала и не встречала,
О рухнувших надеждах и войне.

Мы оба не стояли в стороне,
Одною непогодой нас хлестало,
Но хвастаться мужчинам не пристало.

Ведь до сих пор устроен не вполне
Мир, о котором ты поведал мне,
Покинувший толкучку зазывала.

В. Лифшиц

[stas666]

Час придет, и я умру,
И меня не будет.
Будет солнце поутру,
А меня не будет.
Будет свет и будет тьма,
Будет лето и зима,
Будут кошки и дома,
А меня не будет.
Но явлений череда,
Знаю, бесконечна,
И когда-нибудь сюда
Я вернусь, конечно.
Тех же атомов набор
В сочетанье прежнем.
Будет тот же самый взор,
Как и прежде, нежным.
Так же буду жить в Москве,
Те же видеть лица.
Те же мысли в голове
Станут копошиться.
Те же самые грехи
Совершу привычно.
Те же самые стихи
Напишу вторично.
Ничего судьба моя
В прошлом не забудет.
Тем же самым буду я...
А меня не будет.
Владимир Лившиц

[stas666]

Когда моя любовь просила хлеба
Под окнами другой - твоей - любви,
Ты медный грошик в пасмурное небо
Смеясь, подбросил и сказал: "Лови!"

В тот миг судьба, пригревшаяся где-то,
Сентиментально всхлипнула во сне -
И тусклою, истертою монетой
Твоя душа в ладонь скользнула мне.

И понеслись года в мельканье спором...
Среди невзгод - в нужде, порой в бреду -
Мне было слаще сдохнуть под забором,
Чем на медяк тот выменять еду.

Когда же мною жизнь вертеть устала
И в дом ввела, где шелк и зеркала,
Твоя душа - простой кусок металла -
На дно шкатулки бронзовой легла.

Менялся мир, скрипя остовом ржавым.
Покой мой креп. Яснел небесный свод.
Все дальше рубежи моей державы
Отодвигались от моих ворот.

Сверкали шпили так, что больно глазу,
И ветер белый тюль трепал в окне...
Прости, что я припомнила не сразу
Тебя, когда ты сам пришел ко мне.

Но что с тобой? Дрожишь, неровно дышишь...
Как? Любишь?! Что? Клянешься на крови...
- Верни мне душу! Душу, ведьма, слышишь?
- Да слышу, слышу... Вот она. Лови!

М?

[Liza]

море качается

море качается раз море кончается два
море смерзается три нас стерегут декабри
горько к зимовью причаливать
голос поднять до молчания

где ты волнуется раз где ты волнуется два
голос себя перерос солнце откинуло хвост
где же мы как же мы кто же мы
больше весны не положено

море ссыхается в ноль в горле спекается соль
в гавани паруса кляп звёзды как зубы болят
поздно по воздуху крабами
поздно без воздуха жабрами

море в зыбучих песках жажда в иссякших руках
лбом о последнее дно переродилось давно
юное звёздное пастбище
в старое звёздное кладбище

звёзды качаются раз звёзды кончаются два
звёзды отвинчены три где приводные ремни
мир потерял управление
сны отгорают ступенями

сны забываются раз сны исчезают из глаз
шёпот в зыбучей траве больно луна в голове
бьётся колотится трещина
между дождями мерещится

море качается раз это не песня о нас
море сползает с плеча лужи умеют молчать
в крик до зубовного скрежета
кто же мы как же мы где же мы

Лотта Фогель

[Liza]

Между черным и белым

*
Белые крылышки, снежные бабочки,
Ангел, что вас лепил,
Как и другие, нездешние мальчики,
Был бесконечно мил.
Сел на уютное облачко с краешку,
Мякиш в ладошках мял,
Думал слепить себе, сняв свои варежки,
Парус или коня.
*
Скорбные бабочки, крылышки черные,
Демон, что вас лепил,
Как все забытые и непрощенные,
Горькие слезы лил.
С облака черного в тихой истерике
Пепельный тряс дурман.
И прорастал из-под черного берега
Гибельный злой туман.
*
А между черной и белою пропастью
Алым цвела заря.
Белые радости, черные горести
Небо крошило зря.
Двое влюбленных у алого облака
Клятвы чертили знак.
Жизни не знали и смерти не помнили.
И не хотели знать.
*

Лотта Фогель

[stas666]

Кошки не ходят строем, у кошек нет документов.
Им не нужна прописка и даже билеты в кино.
Они сидят без работы или служат в числе агентов
Высших цивилизаций, но чаще им все равно.

Кошки не голосуют, рекламе они не верят,
Лукьяненко и Донцова для них не авторитет.
Кошки - это не люди, но кошки - это не звери,
Они - разумные монстры с весьма далеких планет.

Кошки масс не боятся и мыслят вполне свободно,
С корпоративной культурой кошкам не по пути.
Кошки всегда одеты, как кошки, а не как модно.
Навесьте ярлык на кошку - и кошка вам не простит.

Кошки не верят в бога, а если верят - то тайно,
И не в такого бога, в которого верим мы.
Все, что мы знаем о кошках, узнать удалось случайно,
Их мифы упоминают про ядерный свет зимы.

Но есть и у кошек слабость: им нравится чай в стакане -
Не пить чтоб, а любоваться, - заваренный крепко чай.
Они стучат телеграммы о стороже-ветеране,
Работающем на стройке: "Рекомендован в рай".
Михайлова

[Liza]

Колыбельная

Родила тебя в пустыне
я не зря.
Потому что нет в помине
в ней царя.

В ней искать тебя напрасно.
В ней зимой
стужи больше, чем пространства
в ней самой.

У одних - игрушки, мячик,
дом высок.
У тебя для игр ребячьих
- весь песок.

Привыкай, сынок, к пустыне
как к судьбе.
Где б ты ни был, жить отныне
в ней тебе.

Я тебя кормила грудью.
А она
приучила взгляд к безлюдью,
им полна.

Той звезде - на расстояньи
страшном - в ней
твоего чела сиянье,
знать, видней.

Привыкай, сынок, к пустыне,
под ногой,
окромя нее, твердыни
нет другой.

В ней судьба открыта взору.
За версту
в ней легко признаешь гору
по кресту.

Не людские, знать, в ней тропы!
Велика
и безлюдна она, чтобы
шли века.

Привыкай, сынок, к пустыне,
как щепоть
к ветру, чувствуя, что ты не
только плоть.

Привыкай жить с этой тайной:
чувства те
пригодятся, знать, в бескрайней
пустоте.

Не хужей она, чем эта:
лишь длинней,
и любовь к тебе - примета
места в ней.

Привыкай к пустыне, милый,
и к звезде,
льющей свет с такою силой
в ней везде,

будто лампу жжет, о сыне
в поздний час
вспомнив, тот, кто сам в пустыне
дольше нас.

И.Бродский

[Liza]

Ангел

Белый хлопчатобумажный ангел,
до сих пор висящий в моем чулане
на металлических плечиках. Благодаря ему,
ничего дурного за эти годы
не стряслось: ни со мной, ни - тем более - с помещеньем.
Скромный радиус, скажут мне; но зато
четко очерченный. Будучи сотворены
не как мы, по образу и подобью,
но бесплотными, ангелы обладают
только цветом и скоростью. Последнее позволяет
быть везде. Поэтому до сих пор
ты со мной. Крылышки и бретельки
в состояньи действительно обойтись без торса,
стройных конечностей, не говоря - любви,
дорожа безыменностью и предоставляя телу
расширяться от счастья в диаметре где-то в теплой
Калифорнии.

И.Бродский

[stas666]

Эй, солдат, смелее в путь-дорожку!
Путь-дорожка огибает мир.
Все мы дети Оловянной Ложки,
и ведет нас Юный Командир.

Гремят наши пушки,
штыки блестят!
Хорошая игрушка,
дешевая игрушка —
коробочка солдат.

Командир моложе всех в квартире,
но храбрей не сыщешь молодца!
При таком хорошем командире
рады мы сражаться до конца.

Гремят наши пушки,
штыки блестят!
Отличная игрушка,
любимая игрушка —
коробочка солдат.

Всех врагов мы сломим понемножку,
все углы мы к вечеру займем,
и тогда об Оловянной Ложке
и о Командире мы споем.

Гремят наши пушки,
штыки блестят!
Первейшая игрушка,
храбрейшая игрушка —
коробочка солдат!

*.....*
...*
Ольга Берггольц
100 лет...

[Liza]

* * *

Над усталою пустыней
Развернулся полог синий,
В небо вышел месяц ясный.
Нетревожный и нестрастный.

Низошла к земле прохлада,
И повеяла отрада.
В мой шатер, в объятья сна,
Тишина низведена.

С внешней жизнью я прощаюсь,
И в забвенье погружаюсь.
Предо мною мир нездешний,
Где ликует друг мой вешний,
Где безгрешное светило,
Не склоняясь, озарило
Тот нетленный, юный сад,
Где хвалы его звучат.

Ф.Сологуб

[Liza]

* * *

Час ночной отраден
Для бесстрашного душой.
Воздух нежен и прохладен,
Темен мрак ночной.

Только звезд узоры,
Да вдали кой-где огни
Различают смутно взоры.
Грусть моя, усни!

Вся обычность скрыта,
Тьмою скрыты все черты.
Ночь - безмолвная защита
Мне от суеты.

Кто-то близко ходит,
Кто-то нежно стережет,
Чутких глаз с меня не сводит,
Но не подойдет.

Ф.Сологуб

[Liza]

* * *

Ты не бойся, что темно.
Слушай, я тебе открою, -
Все невинно, все смешно,
Все Божественной игрою
Рождено и суждено.

Для торжественной забавы
Я порою к вам схожу,
Собираю ваши травы,
И над ними ворожу,
И варю для вас отравы.

Мой напиток пей до дна.
В нем забвенье всех томлений;
Глубина его ясна,
Но великих утолений
Преисполнена она.

Вспомни, как тебя блаженно
Забавляли в жизни сны.
Все иное - неизменно,
Нет спасенья, нет вины,
Все легко и все забвенно.

Ф.Сологуб

[выхухоль]

* * *
Дожди глистогонят. С утра на дорожке
лежат враскоряку с полсотни червей;
приделать бы им, бедолагам, ножки,
запрячь им в карету четверку коней…
Ну, разве не диво! как в кордебалете
застыли гвардейцы, столицы, века.
— Дорогу! Дорогу! Дорогу карете!
Живого везут во дворец червяка.

Король наш не старый, ему только тридцать,
а может быть, сорок иль все пятьдесят,
он может народу еще пригодиться,
когда червяка во дворец пригласят.
....................................

Я нежно с асфальта беру бедолагу
и в землю кладу, и мне шепчет земля:
от имени кладбищ, полей и оврагов
спасибо за то, что ты спас короля.

В.Александров

[выхухоль]

* * *
Ходит важно крейсер-утка,
уважающая труд,
это, господа, не шутка —
завершать собою пруд,
рассекая грудью волны,
освещением рябя,
мироздание заполнить
ожиданием себя.
Это вам не пять копеек,
не гостинец овсяной,
у засиженных скамеек
оставаться госпожой.
Мокрую отведай крошку,
пропусти в себя беду,
может быть, тогда немножко
уткой станешь на пруду
и украсишь мирозданье
ожиданием себя,
проживая без названья,
освещением рябя.

В.Александров

[Liza]

Ищи поэта...

Ищи поэта по стихам,
как по оставленному следу.
И пусть давно его рукам
ни карандаш, ни лист неведом.
И пусть давно с его страниц
не льётся мёд и яд не плещет.
Ищи по трепету ресниц
его навзрыд любивших женщин.
Ищи и путь благослови
и верь теплеющему свету...
Ищи поэта по любви,
как по оставленному следу.

Свет Мой

[Liza]

Миражи

То полудня пламень синий,
То рассвета пламень алый,
Я ль устал от четких линий
Солнце ль самое устало...

Но чрез полог темнолистый
Я дождусь другого солнца
Цвета мальвы золотистой
Или розы и червонца.

Будет взорам так приятно
Утопать в сетях зеленых,
А потом на темных кленах
Зажигать цветные пятна.

Пусть миражного круженья
Через миг погаснут светы...
Пусть я - радость отраженья,
Но не то ль и вы, поэты?

И.Анненский

[Liza]

Небо звёздами в тумане...

Небо звездами в тумане не расцветится,
Робкий вечер их сегодня не зажег...
Только томные по окнам елки светятся,
Да, кружася, заметает нас снежок.

Мех ресниц твоих пушинки закидавшие
Не дают тебе в глаза мои смотреть,
Сами слезы, только сердца не сжигавшие,
Сами звезды, но уставшие гореть...

Это их любви безумною обидою
Против воли твои звезды залиты...
И мучительно снежинкам я завидую,
Потому что ими плачешь ты...

А.Анненский

[Liza]

Не могу понять, не знаю...

Не могу понять, не знаю...
Это сон или Верлен?..
Я люблю иль умираю?
Это чары или плен?

Из разбитого фиала
Всюду в мире разлита
Или мука идеала,
Или муки красота.

Пусть мечта не угадала,
Та она или не та,
Перед светом идеала,
Пусть мечта не угадала,
Это сон или Верлен?
Это чары или плен?

Но дохнули розы плена
На замолкшие уста,
И под музыку Верлена
Будет петь моя мечта.

И.Анненский

[Liza]

Бронзовый поэт

На синем куполе белеют облака,
И четко ввысь ушли кудрявые вершины,
Но пыль уж светится, а тени стали длинны,
И к сердцу призраки плывут издалека.

Не знаю, повесть ли была так коротка,
Иль я не дочитал последней половины?..
На бледном куполе погасли облака,
И ночь уже идет сквозь черные вершины...

И стали - и скамья и человек на ней
В недвижном сумраке тяжеле и страшней.
Не шевелись - сейчас гвоздики засверкают,

Воздушные кусты сольются и растают,
И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет,
С подставки на траву росистую спрыгнёт.

И.Анненский

[Liza]

***

Если больше не плачешь, то слезы сотри:
Зажигаясь, бегут по столбам фонари,
Стали дымы в огнях веселее
И следы золотыми в аллее...
Только веток еще безнадежнее сеть,
Только небу, чернея, над ними висеть...

Если можешь не плакать, то слезы сотри:
Забелелись далеко во мгле фонари.
На лице твоем, ласково-зыбкий,
Белый луч притворился улыбкой...
Лишь теней все темнее за ним череда,
Только сердцу от дум не уйти никуда.

И.Анненский

[Liza]

Не жду

Не жду тебя!
Ты, знаю, где-то есть...
Но всё на этом свете преходяще...
И с губ роняю шёпотом всё чаще
спокойное
и ровное:
«Не здесь».

Не жду тебя.
В застенках тишины
нас друг от друга неизбежность прячет.
И время
наших встреч не обозначит,
и памяти
мы - двое - не нужны.

Не жду тебя...
Иллюзий больше нет...
И небо облаками не тревожит -
теперь лишь на себя они похожи:
растаял в них роденовский сюжет...

Осеннее Небо

[Liza]

дорога в небо

Этот след на заброшенной всеми дороге
запорошило снегом, который растаял,
не дождавшись апреля... Промокшие ноги-
не причина забыть про родные пороги
и вернуться Домой с ускользающей стаей

Белых Птиц... Одиночество старых конвертов
лишь на время заполнят тактичные смайлы,
но прохладной весной затеряются с ветром
даже Те, что не знали цепей-километров,
и в надежде на Лето, довольствуясь малым,

берегли отпечатки в желтеющих дюнах.
Шла реальность, дорогу считала шагами,
осторожной рукою гадала на рунах,
где остатки веревочных лестниц - причудой
затерялись средь бурь, снегопадов, цунами...

Этот след - как дорога в уставшее небо,
васильковая пустынь в закладках у Бога...
_________Где-то в травах кузнечик стрекочет нелепо,
_________будто в силах построить он Счастье из веток,
_________и продлить ощущения сна ненадолго...

Настоящее Дыхание

[Liza]

* * *

Где воздух "розоват от черепицы",
где львы крылаты, между тем как птицы
предпочитают по брусчатке пьяццы,
как немцы иль японцы, выступать;
где кошки могут плавать, стены плакать,
где солнце, золота с утра наляпать
успев и окунув в лагуну локоть
луча, решает, что пора купать, -
ты там застрял, остался, растворился,
перед кофейней в кресле развалился
и затянулся, замер, раздвоился,
уплыл колечком дыма, и - вообще
поди поймай, когда ты там повсюду -
то звонко тронешь чайную посуду
церквей, то ветром пробежишь по саду,
невозвращенец, человек в плаще,
зека в побеге, выход в зазеркалье
нашел - пускай хватаются за колья, -
исчез на перекрестке параллелей,
не оставляя на воде следа,
там обернулся ты буксиром утлым,
туч перламутром над каналом мутным,
кофейным запахом воскресным утром,
где воскресенье завтра и всегда.

Л.Лосев

[Liza]

ИОСИФ БРОДСКИЙ,
или ОДА НА 1957 ГОД

Хотелось бы поесть борща
и что-то сделать сообща:
пойти на улицу с плакатом,
напиться, подписать протест,
уехать прочь из этих мест
и дверью хлопнуть. Да куда там.

Не то что держат взаперти,
а просто некуда идти:
в кино ремонт, а в бане были.
На перекресток – обонять
бензин, болтаться, обгонять
толпу, себя, автомобили.

Фонарь трясется на столбе,
двоит, троит друзей в толпе:
тот – лирик в форме заявлений,
тот – мастер петь обиняком,
а тот – гуляет бедняком,
подъяв кулак, что твой Евгений.

Родимых улиц шумный крест
венчают храмы этих мест.
Два – в память воинских событий.
Что моряков, что пушкарей,
чугунных пушек, якорей,
мечей, цепей, кровопролитий!

А третий, главный, храм, увы,
златой лишился головы,
зато одет в гранитный китель.
Там в окнах никогда не спят,
и тех, кто нынче там распят,
не посещает небожитель.

"Голым-гола ночная мгла".
Толпа к собору притекла,
и ночь, с востока начиная,
задергала колокола,
и от своих свечей зажгла
сердца мистерия ночная.

Дохлебан борщ, а каша не
доедена, но уж кашне
мать поправляет на подростке.
Свистит мильтон. Звонит звонарь.
Но главное – шумит словарь,
словарь шумит на перекрестке.

душа крест человек чело
век вещь пространство ничего
сад воздух время море рыба
чернила пыль пол потолок
бумага мышь мысль мотылек
снег мрамор дерево спасибо

Л.Лосев

[Liza]

1911

Столыпина жаль, говоря исторически
и просто так, житейским манером,
но жаль и Богрова с его истерически
тявкающим револьвером.

Жалко жандарма. Жалко по Лысой
горе гуляющую ворону.
Жалко доставленного из полиции
с переизбытком тестостерону

душегуба, с утра хватившего водки —
но не берет, да ну ее к псу!
И он снимает с бледного Мордки
стекляшки, торчавшие на носу.

Палач проявляет жалость к еврею —
нехай жиду кажется, что всё во сне.
Да и неловко вешать за шею
человека в пенсне.

Л.Лосев

[Liza]

тотем и табу

материнских добыча гребенок
очутился на свете один
неизвестный науке ребенок
и потупившись в школу ходил

не опять ли по химии двойка
или утро в сосновом лесу
на стене водосточная волга
и каспийская лужа внизу

не совсем чтобы ты но для детства
не бывает точнее чем там
если издали вновь приглядеться
к человеческим слабым чертам

что нам в детстве своем остается
кроме как в бесконечности дней
выть на волгу чей стон раздается
и на море каспийское к ней

разве там очевидно что надо
не в щегле щебетать и скворце
а в штанах как вместилище яда
и в могилу свалиться в конце

у ребенка дневник для упреков
ненавистный в носу гайморит
у любви не бывает уроков
только химия в мире царит

три топтыгина в классе на стенке
ширина высота и длина
по количеству баллов в оценке
три судьбы а дорога одна

А.Цветков

[Liza]

ЗВУК НАЧАЛА ЗИМЫ

1

В такую пору не езда.
Ну впрямь как будто навсегда
застыла, одолев подъем,
моя усталая "Мазда"
пред красным фонарем.
И лед кровав, и снег кровав.
Рвануть? Да нет, лишишься прав.


...А все же Пушкин прав,
что в общем хорошо зимой –
ни пыли нет, ни вони нет,
ни комаров, ни мух нет...


Но к черту! мне пора домой,
а красный свет, а красный свет, а красный свет
не тухнет.

2

Уж не тень заката,
а от тени тень
увела куда-то
стылый этот день.


Краденый у Фета
нежный сей товар
втоптан, как конфета,
в снежный тротуар.


Что-то мне все мстится
за моим мостом –
слово или птица
в воздухе пустом.


Словно кто нестойкий,
русский кто-нибудь
хочет синей сойкой
в воздухе мелькнуть.

3. Bushmills

Ирландской песенки мотив
сидит, колени обхватив,
покачивается перед огнем
и говорит: что ж, помянем?


Ирландской песенки мотив,
все позабыв, все позабыв,
кроме двух-трех начальных нот,
мне золота в стакан плеснет.


Кроме двух-трех начальных нот
и черного бревна в огне,
никто со мной не помянет
того, что умерло во мне.


А чем прикажешь поминать –
молчаньем русских аонид?
А как прикажешь понимать,
что страшно трубку поднимать,
а телефон звонит.

Л.Лосев

[Liza]

***

Леса окончились.
Страна остепенилась.
Степь - равноправье необъятного объема и неуклонной плоскости.
Синь воздуха и зелень разнотравья.
Тюльпаны молятся, сложив ладоши.
Разнузданные лошади шалят.

Раздут костер сушайших кизяков.
Надут шатер китайчатого шелка.
Взмывает Чингисхан на монголфьере.
Внизу улус улучшенной Сибири.
В курганах крепко спят богатыри -
Хабар, Иркут и Ом с Новосибиром.
А жаворонки в синем ворожат,
как уралмашевская группировка:
поют "ура" и крылышками машут.

Тюльпаны молятся, сложив ладоши.
Беспроволочный интернет молитвы
соединяет их с Седьмой Ступенью
Всевышней Степи.

Л.Лосев

[Liza]

***

Этот возраст преклонный на деле столи'к -
тот распух под старость, а тот усох.
Скажем, я - худощавый высокий старик
с безупречной щеткой седых усов.
Я иду вдоль моря, втыкая трость
в пену...
Нет! в паху моем шерсть густа,
я держу в руке черно-синюю гроздь
и молодке кладу виноград в уста.
"Эй, малец, принеси-ка еще вина,
влажных устриц, розовой ветчины..."

Или так: с чердака колокольня видна,
а над ней облака и птицы видны.
Тишина, лишь в горсти у меня скрипит
заколдованное золотое перо,
и когда обнаружат мой манускрипт,
все разлюбят зло и полюбят добро.
"Этот старый лев нас учил добру", -
скажут люди...
Да ладно, чего я вру?
Ничего я не праздновал, не изрекал.
Жил вдали от моря. Боялся зеркал.

Л.Лосев

[Liza]

* * *

прячемся на ночь ульи на ключ запираем
день предоставит свой невеликий срок
мир это мед который мы собираем
пусть не погибнет все что мы жили впрок

в воздух стремимся путь пролагаем сами
речь очевидна там где черна черта
мы для того едим этот свет глазами
чтобы словами всем сиял изо рта

радиус стиснут сном в острие спирали
время в конце точнее сочтет число
но не забудем как мы тогда собирали
жизни в раю золотое все вещество

гибель крылата господи горький боже
с грунтом сольется сбитый любовью влет
мира так мало ночи гораздо больше
все утешенье собранный за день мед

скоро нас всех не станет и время мимо
речь медосбор а на свете не быть легко
только глоток навеки меда и мира
большему пчел ничему не учил никто


А.Цветков

[чучеломорскоe]

инфа к размышлизму


И у вас в квартирах газ - это раз,
сволочь у Москвы глава - это два,
старики? да хоть умри - это три,
а менты - нет хуже в мире - получается четыре,
власти на людей плевать - это пять,
а в шестых, двадцатых, энный - ждать не стоит перемены.
Вот такой в России счет.
А у нас - наоборот.
ВОТ!