Стиш. Вроде юморной

[Liza]

* * *
Черный силуэт в окне,
черный страж,
он напоминает мне,
что пейзаж -

лишь осколок бытия,
он не цел,
он лишь то, что вижу я
в свой прицел.

Черный, черный силуэт,
черный ствол…
Взгляд проходит, как ланцет,
в узкий створ

век и, сузившись хитро
(зол, бывал),
вырезает из приро-
ды овал.

Черный ствол не дуло, а
за окном
клен, качающий ветра.
Но о нем

я не знаю ничего:
я лежу
и, как в песне, на него
не гляжу.

Мне не виден плеч размах,
красный чуб -
лишь коры шершавой тьма.
Я молчу,

потому что нету слов -
только тишь,
потому что мир лилов,
выше крыш

звезд роится мошкара,
но она
не видна мне в тесной ра-
ме окна.

Д.Коломенский

[Liza]

* * *

Похож на голос головной убор.
Верней, похож на головной убор мой голос.
Верней, похоже, горловой напор
топорщит на моей ушанке волос.
Надстройка речи над моим умом
возвышенней шнурков на мне самом,
возвышеннее мягкого зверька,
завязанного бантиком шнурка.

Кругом снега, и в этом есть своя
закономерность, как в любом капризе.
Кругом снега. И только речь моя
напоминает о размерах жизни.
А повторить еще разок-другой
"кругом снега" и не достать рукой
до этих слов, произнесенных глухо -
вот униженье моего треуха.

Придет весна, зазеленеет глаз.
И с криком птицы в облаках воскреснут.
И жадно клювы в окончанья фраз
они вонзят и в небесах исчезнут.
Что это: жадность птиц или мороз?
Иль сходство с шапкой слов? Или всерьез
"кругом снега" проговорил я снова,
и птицы выхватили слово,
хотя совсем зазеленел мой глаз.

Лесной дороги выдернутый крюк.
Метет пурга весь день напропалую.
Коснулся губ моих отверстый клюв,
и слаще я не знаю поцелуя.
Гляжу я в обознавшуюся даль,
похитившую уст моих печаль
взамен любви, и, расправляя плечи,
машу я шапкой окрыленной речи.

И.Бродский

[Liza]

По обе стороны тире

Тире разделяет даты, не зная гнева.
Ничто для тире не боль, не земная слава.
Зеленая зреет плесень на цифрах слева.
Покуда ещё неясно, что будет справа.

Всё проще и всё банальней слова припева,
всё горше и драгоценнее дней отрава...
Тире - бесконечно длинно при взгляде слева
и кажется малой точкой при взгляде справа.

Подъём всё трудней и круче, и день короче.
Надежды ушли, взамен появились знаки.
И всё, что у нас осталось - лишь тонкий прочерк.
Тире. Заострённый лучик в кромешном мраке.

А.Габриэль

[Liza]

***

Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звезд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу, пред тем как лечь.
Поскольку больше дней, чем свеч
сулит нам календарь.

Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев, знакомый наизусть.
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть.

И молча глядя в потолок,
поскольку явно пуст чулок,
поймешь, что скупость -- лишь залог
того, что слишком стар.
Что поздно верить чудесам.
И, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам
-- чистосердечный дар.

И.Бродский

[Liza]

Лучио Дала Caruso

Залив у Сорренто, терраса у моря,
От берега веет прохладою бриз,
И плачет безмолвно девчонка от горя,
Рукою в браслете держась за карниз.
А рядом мужчина, с седыми висками,
Поет о любви в этот сумрачный час,
И песня плывет, как туман над волнами,
И вторит ей горного эха экстаз.

Припев
Тебя я люблю, так безумно, так нежно.
Как магма беснуется кровь и кипит
Но в лед застывает, коль гаснет надежда…
А цепь, что сковала меня, все звенит.

Америки берег, от пены барашки –
Следит его взор за скользящей волной –
Морские огни… и бежали мурашки
По коже при мысли: «Здесь дом не родной.
Здесь люди чужие, и волн блеск мертвящий:
Не волны, а тусклый огонь фонарей.
Но плена, что тянется цепью звенящей,
Сквозь ширь океана, нет в мире сильней».
Замшелые камни, у моря терраса,
И звуки рояля, щемящие грудь,
И месяц ущербный, плывущий баркасом,
И в море его чуть колеблемый путь.
А девушки взгляд, отражающий волны,
Наполненный влагой дрожащею слез.
И смерть не страшна, он решимости полон…
Но миг пролетел, и решимость унес.

Припев
Тебя я люблю, так безумно, так нежно.
Как магма беснуется кровь и кипит,
Но льдом застывает, коль гаснет надежда…
А цепь, что сковала меня, все звенит.

Великая Опера. Старая драма.
О, как же фальшиво в ней страсти кипят!
Под гримом тяжелым не видно изъяна
И чувства под маской трагической спят.
Но Эти глаза так правдивы и близки,
Они заставляют забыть все слова,
И сердце сжимают, и путают мысли,
И вертится кругом от них голова!
Все прахом становится сразу, и пылью,
Как ночи в той чуждой, далекой стране.
И видишь, что жизнь твоя тяжкою былью
Уносится прочь на холодной волне.

Припев
Тебя я люблю, так безумно, так нежно.
Как магма беснуется кровь и кипит,
Но стынет как лед, если гаснет надежда…
А цепь, что сковала меня, все звенит.


Замшелые камни и неба мерцанье,
А очи – бездонных морей глубина.
Мне б в них утонуть! И одно лишь желанье:
Лежать бы и слушать, как дышит Она!
Поет так надрывно певец за роялем,
И катятся слезы из девичьих глаз.
А звезды с небес, будто в море упали,
И скрылся за тучею лунный баркас.

Делеция

[stas666]

Нынче ветрено и волны с перехлёстом.
Скоро осень, всё изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела -
дальше локтя не пойдёшь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена!
Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жёстко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Всё интриги?
Всё интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своём саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро: лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним - легионер под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в империи родиться,
лучше жить в глухой провинции, у моря.
И от Цезаря далёко и от вьюги,
лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюги мне милей, чем кровопийцы.
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен. но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела -
всё равно что дранку требовать у кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я - не бывало.
Вот найдёшь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, - или где там?
Неужели до сих пор ещё воюем?
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал ещё...Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьём вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за чёрной изгородью пиний.
Чьё-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Иосиф Бродский

[Liza]

Вьюга

«Верни меня, верни меня, верни…» -
стонала обездоленная вьюга,
вальсируя…
по замкнутому кругу
раскачивая сонные огни.

А город был затянут - как в корсет -
в шнуры дорог
и ленты тротуаров...
неспешно доставал он из футляра
витрин своих изысканный лорнет.

Казалось, этот вечер отыграл:
не дышит… и согласен зваться прошлым.
Но кто-то,
вьюге локоны взъерошив,
усилил вдруг простуженный вокал…

Два – ведомо ль откуда? - башмачка
спешили... и будили перекрёсток…

И вьюга позабыла норов хлёсткий,
у лунного танцуя ночника...

Взлетала, словно падала - на бис! -
без боли, без холодного испуга.
И пела зачарованная вьюга
«люби меня, люби меня, люби…»

*****

К утру
в чернильном небе,
в мягких снах
Селена застывала каплей воска.
А кто-то долго мучился вопросом:
виновен ли февраль…
и Пастернак…

Свет Мой

[Liza]

...............памяти Е.Ф.Орловой

Мы в этот дом пришли на юбилей –
хозяйке исполнялось девяносто –
и в миг, когда застольный гул гостей
притих в преддверье праздничного тоста,

она приподнялась не без труда,
в руке – не рюмка полная, а спички:
«Не будем давней изменять привычке.
Я три свечи поставила сюда».

И загорелась первая свеча -
за тех, кто нас покинул в мире этом,
она была жива и горяча,
и мрак забвенья озаряла светом.

За тех, кто оказался вдалеке,
и сесть за стол не смог в тот вечер с нами,
зажгла свое трепещущее пламя
свеча вторая в старческой руке.

А третья жарко вспыхнула за нас –
счастливчиков, вошедших в эти двери,
где доброты и мудрости запас
на всех распространялся в равной мере.

Светилось лиц волшебное кольцо,
по стенам тени двигались согласно,
и было удивительно прекрасно
прекрасной именинницы лицо.

«Всему свой срок, - она произнесла,
в задумчивости глядя на огарки. –
Я всех родных давно пережила,
и м о й черед дарить сейчас подарки.

Судьбу не обмануть - как ни крои,
всему свой срок», - еще раз повторила,
и всем, кто был в тот вечер, раздарила
фамильные реликвии свои.

И так дарила просто и светло,
что угрызений не было извечных -
картины, книги, золото-стекло,
а мне достался бронзовый подсвечник.

Нечасто я в руках его верчу,
но в час, когда судьбе ответить нечем,
я вспоминаю тот далекий вечер
и зажигаю первую свечу…

А.Моисеев

[stas666]

С Новым Годом, Лиза!

[Liza]

С Новым годом

[Liza]

САД И НЕБО

От души открыт вечерний сад.
В нем высокий соловьиный воздух,
где сердца на ниточке висят,
а птенцы, теплея, дремлют в гнездах.

Всем умом молчит небесный свод,
в откровеньях тишины темнея,
ждет студеной тьмы круговорот,
и повисли звезды, цепенея.

Что же купы ночи ворошить,
что кусты ерошить и ершиться?
Можно жить, про счастье ворожить,
а в вершинах вечное вершится.

Кто я? Птенчик, павший из гнезда,
хилый писк без стона и рыданья?
Или запоздалая звезда
на морозной тризне мирозданья?

С.Петров

[Liza]

* * *

B.L.

Цветок прощаний и разлук,
не прячась, но и не казотясь,
глядит на разливанный луг
голубоглазый миозотис.

Он вечно свежий, как роса,
готов пробраться и песками,
и крохотные небеса
придерживает лепестками.

И путешествует меж трав
с откоса и до водной глади,
цветок без долга и без прав
с единой крапинкой во взгляде.

В оконце памяти моей
еще звенит он, как побудка.
Вот так и ты, forgetmigei,
моя большая незабудка.

С.Петров

[Liza]

НА РОЖДЕСТВО

Я лягу, взгляд расфокусирую,
звезду в окошке раздвою
и вдруг увижу местность сирую,
сырую родину свою.

Во власти оптика-любителя
не только что раздвои и - сдвой,
а сдвой Сатурна и Юпитера
чреват Рождественской звездой.

Вослед за этой, быстро вытекшей
и высохшей, еще скорей
всходили над Волховом и Вытегрой
звезда волхвов, звезда царей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Звезда взойдет над зданьем станции,
и радио в окне сельпо
программу по заявкам с танцами
прервет растерянно и, по-
медлив малость, как замолится
о пастухах, волхвах, царях,
о коммунистах с комсомольцами,
о сброде пьяниц и нерях.
Слепцы, пророки трепотливые,
отцы, привыкшие к кресту,
как эти строки терпеливые,
бредут по белому листу.
Где розовою промокашкою
вполнеба запад возникал,
туда за их походкой тяжкою
Обводный тянется канал.
Закатом наскоро промокнуты,
слова идут к себе домой
и открывают двери в комнаты,
давно покинутые мной.

Л.Лосев

[Liza]

***

Вообрази, что ты проснулась в восемь,
а в комнате твоей – чужая осень,
она зашла к тебе среди апреля.
Ты еле-еле

встаешь с прямоугольника постели.
Вообрази, в твоём размякшем теле
идут дожди и образуют лужи
в душе. Снаружи

всё это смахивает на похмелье,
что плохо, а особенно в апреле.
Идешь на кухню, скинув одеяло,
зеваешь вяло,

пьешь воду вкуса хлорки из-под крана
и слушаешь осеннее сопрано,
что, в принципе, тебе потребно так же,
как мыло саже.

Вообрази, как листья опадают
внутри, а за окном – сугробы тают.
Ты думаешь, ну кто тебе подбросил
чужую осень –

тебе и без неё проблем хватает!
Она сидит тут, глазками моргает
и пахнет грустью, смешанной с тревогой…
Ты одинока?

В таком случае…

…вообрази себе, что эта осень,
она – твоя, а не чужая вовсе,
она твоя, уставшая от странствий…
скажи ей: «Здравствуй!».

И.Тишин

[Liza]

Своими словами (пересказ)

Ф. П., владелец вислых щёчек, поставил сына, блин, на счётчик! Вся эта хрень произошла там из-за бабы, не бабла. A C. был полный отморозок, немало ругани и розог он сызмалетства получил. Сработал план дегенерата: он разом и подставил брата, и батю на фиг замочил. Всё, повторяю, из-за суки. Тут у другого брата глюки пошли, а младший брат штаны махнул на хиповый подрясник и в монастырь ушёл под праздник. Ну, вы даёте, братаны!

Л.Лосев

[Liza]

особое мнение

опять не в духе
в живые лица
вонзает когти
неукротимый
директор мира
верховный хрен сам
слезая утром
спеша к престолу
с небесной койки
и трупный запах
ему приятен
над порт-о-пренсом

мы состоим из
кровавых пятен
мясных волокон
в разверстый гравий
рожаем в муках
кривых потомков
от слез и лимфы
ему лишь ярче
лазурный кокон
когда мы смертным
исходим криком
из-под обломков

слаба в разлитых
мозгах на грунте
тверда в граните
земная память
прибоем крови
гробы отпеты
пора припомнить
когда на карте
горит гаити
кто автор смерти
и нашей мнимой
над ней победы

А.Цветков

[Liza]

Видение варвара

чуть не шерсть до ушей но возник изнутри как живой
всей изнанкой вникая пространству в надрез ножевой
в протоплазменный паз роговицы под створками ока
вертикальные ноги и полый мешок пищеблока

саблезубому племени леса поверить смешно
в человеческий мрамор и башен его большинство
как пришелец с периметра в рим озверел озирая
сам вестимо с охоты в зубах землеройка сырая

говорил им один что любите друг друга всегда
остальное на свете фактически секс и еда
но гвоздями к кресту и в пещеру молчать поместили
вот такое однажды случилось у них в палестине

если жить как живут умножая зарплату на труд
перемелется мрамор а стражи на башнях умрут
вспыхнет воздух пустой где пузырился в зареве замок
унаследуем без суеты всю скотину и самок

оставайся без тормоза время пока пищеблок
потребляет внутри углеводы свои и белок
и вчерашнее кроет пожарище пологом вьюга
и под камнем того кто учил что любите друг друга

А.Цветков

[Liza]

х х х

Поговорим по телефону,
Предпочитав иную связь:
Голосовому марафону –
Беседы трепетную вязь.
Поговорим по телефону
Не потому, что предпочли
Искусству – спорт, свечу – плафону,
А небу – технику земли.
Поговорим по телефону
Не потому, что недосуг. –
Возврат к тому, ночному фону:
Не в суть, но всё же – не на суд...
Там перекаты к баритону
По проводам – как по годам...
Поговорим по телефону,
Неузнаваемый Адам.
Не семь чудес в эпоху ону,
Но всё же есть, но всё же есьмь!
Поговорим по телефону
В один из дней, которых – семь.
Рука – к Брокгаузу-Эфрону,
А сердце – к пяткам не скользи.
Поговорим по телефону
Вне всякой связи, но в связи...
Безликий диск, он рядом, вот он:
(Кружок спасательный притом)
Поговорим по телефону
Потом когда-нибудь. Потом...

О.Бешенковская

[Liza]

.................................................. ...........................

Как виртуозны руки при луне...
Не оттого ль, что действия простые
Обрамлены сиянием извне
И тем, во мне -
две лунные пустыни
Скрестили свет...
Колышется рука...
Мотив
строки,
паря,
живописует...
Сжимает рюмку
(в блеске родника –
круженье птицы...)
Жгут воротника...
Застёгивает пуговку.
Тасует:
Какой пасьянс:
Две дамы - и един
Король крестовый...
По боку - валеты:
Поэты,
и атлеты,
и дуплеты,
О, как слетают ваши эполеты,
А следом наши головы...
Едим.
Закусывает речи короля,
И так прозрачны принца мемуары,
Как пуст сосуд...
Запутаться в муары:
Ах, не на бал -
так за борт корабля!..
Качает, но
Уже смелее роль...
Втирая соль, ещё покаламбурю,
Пересолю, оттягивая бурю -
Боится голой истины король...
О, как бы он хотел остаться в маске
И скинуть всё...
О, как издалека
Увечные мучительные ласки
Строкой, где не дотянется рука,
Светясь из ночи как из-под земли
Всё в том же круге медленном и лунном...
...Как беззащиты короли
Перед лицом насмешливым и юным
Своей судьбы и памяти...
В тени
На всех - один...
Столетие скупое?
Свобода рая?
Логика запоя:
до лужи ближе, чем до простыни?
И не такое списывает ночь...
Но хочет, чтоб в глазах его двоилось
Как будто пьян?
Окажем эту милость.
(Кому, ему?!)
Попробуем помочь
(Ему ли? Ох...)
Над бездной - только шаг
До... до чего?
Последняя отвага...
...О, как он трезв!
Но молод,
зол
и наг
Для вашего сиятельства,
бумага!

.................................................. .......

Луна в окне,
И тени на стене...
Обои - как распластанные тигры.
Миролюбивы титры при луне,
Но жарко дышат вкрадчивые игры...

.................................................. .........

Остановись, мгновение, - пора:
Телесен свет ночных аудиенций...
Идёт по трём сценариям игра,
И первый - совращение младенца.
Ох, не она, а он пред ней - дитя...
Очками - в прятки, пальцами - в пятнашки...
Остановись,
Ему нельзя шутя!
(Кто примет смерть - не вытерпит нанашки)
Как скучно жить: всё зная наперёд:
Предвиденьем...
Предчувствием...
Предплачем...
Ах, этот кроткий полуоборот,
А на губах усмешкой обозначен
Исход игры:
„держитесь, мэтр - отсель
Бессонной голографии начало...
Отнюдь не все бесформенный кисель,
Что бьётся в доски вашего причала!“
Нет, не затейник - младший компаньон...
Остановись,
достаточно,
слезаем!
Повержен Сам.
Подвержен.
Полонён
В щекотных играх, смоченных слезами.
Так, презиравший зайчика, удав
Запутан в узел гордиев - не гордый.
...И содрогнётся сердце, угадав
В прелюдии -
последние аккорды...

.................................................. ..................

Всё уже золотая полоса,
А приглядеться - всё же восковая...
Вот-вот напротив грянет войсковая:
Шаги...
Затворы...
Миски...
Голоса...
День предрешён и Господом храним;
И всё, что будет - кажется, что было:
...Она его за муки полюбила,
А он её за состраданье к ним
Растопчет, - заподозрив не любовь,
А дружбы унизительную жалость.
И в чём-то прав...
Подвыпившая шалость -
Когда добро пожаловать любой?
...По трём волнам петляют поппури.
И что-то в них останется загадкой.
Но тщетно ждать ухмылкой и украдкой:
„Ну, подеритесь, чёрт вас подери...“
Презренный бокс...
Фехтующие остры
Надменные уколы благородства.
Мне только так:
Брататься и бороться,
Не нарушая правила игры.

.................................................. ..................

Я Вас люблю банально как в романсе,
Но зная, что июли - к холодам,
И рассуждая, есть ли жизнь на Марсе,
Любой и всем безропотно отдам
Так светел взгляд, когда по ней скользит он,
Что дай-то Бог...
Но чувствую: не даст
Ни Вам - земным утешиться визитом,
Ни мне - сверкнув зубной рекламой паст,
Сдержаться от рассверленного стона,
Ни ей - не уколоться о жнивье...
Светает...
И за форточкой просторно,
Как за табличкой
„Каждому - своё“...

О.Бешенковская

[Liza]

* * *
Тебе, когда мой голос отзвучит
настолько, что ни отклика, ни эха,
а в памяти — улыбку заключит
затянутая воздухом прореха,
и жизнь моя за скобки век, бровей
навеки отодвинется, пространство
зрачку расчистив так, что он, ей-ей,
уже простит (не верность, а упрямство),
— случайный, сонный взгляд на циферблат
напомнит нечто, тикавшее в лад
невесть чему, сбивавшее тебя
с привычных мыслей, с хитрости, с печали,
куда—то торопясь и торопя
настолько, что порой ночами
хотелось вдруг его остановить
и тут же — переполненное кровью,
спешившее, по-твоему, любить,
сравнить — его любовь с твоей любовью.

И выдаст вдруг тогда дрожанье век,
что было не с чем сверить этот бег,—
как твой брегет — а вдруг и он не прочь
спешить? И вот он в полночь брякнет...
Но темнота тебе в окошко звякнет
и подтвердит, что это вправду — ночь.

И.Бродский

[Liza]

***

Теперь, зная многое о моей
жизни - о городах, о тюрьмах,
о комнатах, где я сходил с ума,
но не сошел, о морях, в которых
я захлебывался, и о тех, кого
я так-таки не удержал в объятьях, -
теперь ты мог бы сказать, вздохнув:
"Судьба к нему оказалась щедрой",
и присутствующие за столом
кивнут задумчиво в знак согласья.

Как знать, возможно, ты прав. Прибавь
к своим прочим достоинствам также и дальнозоркость.
В те годы, когда мы играли в чха
на панели возле кинотеатра,
кто мог подумать о расстоянии
больше зябнущей пятерни,
растопыренной между орлом и решкой?

Никто. Беспечный прощальный взмах
руки в конце улицы обернулся
первой черточкой радиуса: воздух в чужих краях
чаще чем что-либо напоминает ватман,
и дождь заштриховывает следы,
не тронутые голубой резинкой.

Как знать, может, как раз сейчас,
когда я пишу эти строки, сидя
в кирпичном маленьком городке
в центре Америки, ты бредешь
вдоль горчичного здания, в чьих отсыревших стенах
томится еще одно поколенье, пялясь
в серобуромалиновое пятно
нелегального полушарья.

Короче - худшего не произошло.
Худшее происходит только
в романах, и с теми, кто лучше нас
настолько, что их теряешь тотчас
из виду, и отзвуки их трагедий
смешиваются с пеньем веретена,
как гуденье далекого аэроплана
с жужжаньем буксующей в лепестках пчелы.

Мы уже не увидимся - потому
что физически сильно переменились.
Встреться мы, встретились бы не мы,
но то, что сделали с нашим мясом
годы, щадящие только кость,
и собаке с кормилицей не узнать
по запаху или рубцу пришельца.

Щедрость, ты говоришь? О да,
щедрость волны океана к щепке.
Что ж, кто не жалуется на судьбу,
тот ее не достоин. Но если время
узнаёт об итоге своих трудов
по расплывчатости воспоминаний
то - думаю - и твое лицо
вполне способно собой украсить
бронзовый памятник или - на дне кармана -
еще не потраченную копейку.

И.Бродский

[Liza]

* * *
Это было плаванье сквозь туман.
Я сидел в пустом корабельном баре,
пил свой кофе, листал роман;
было тихо, как на воздушном шаре,
и бутылок мерцал неподвижный ряд,
не привлекая взгляд.

Судно плыло в тумане. Туман был бел.
В свою очередь, бывшее также белым
судно (см. закон вытесненья тел)
в молоко угодившим казалось мелом,
и единственной черною вещью был
кофе, пока я пил.

Моря не было видно. В белесой мгле,
спеленавшей со всех нас сторон, абсурдным
было думать, что судно идет к земле —
если вообще это было судном,
а не сгустком тумана, как будто влил
кто в молоко белил.

И.Бродский

[Liza]

ПРОЗРАЧНЫЙ ДОМ

Наверное, налогов не платили,
и оттого прозрачен был насквозь
дом, где детей без счету наплодили,
цветов, собак и кошек развелось.

Но, видимо, пришел за недоимкой -
инспектор ли, посланец ли небес,
и мир внутри сперва оделся дымкой,
потом и вовсе из виду исчез.

Не видно ни застолий, ни объятий,
лишь изредка мелькают у окна
он (все унылее), она (чудаковатей),
он (тяжелей), (бесплотнее) она.
А может быть, счета не поднимались,
бог-громобой не посылал орла,
так - дети выросли, соседи поменялись,
кот убежал, собака умерла.

Теперь там тихо. Свет горит в прихожей.
На окнах шторы спущены на треть.
И мимо я иду себе, прохожий,
и мне туда не хочется смотреть.

Л.Лосев

[Liza]

To Columbo

Научи меня жить напоследок, я сам научиться не мог.
Научи, как стать меньше себя, в тугой уплотнившись клубок,
как стать больше себя, растянувшись за полковра.
Мяумуары читаю твои, мемурра
о презрении к тварям, живущим посредством пера,
но приемлемым на зубок.
Прогуляйся по клавишам, полосатый хвостище таща,
ибо лучше всего, что пишу я, твое шшшшшшщщщщщщ.
Ляг на книгу мою - не последует брысь:
ты лиричней, чем Анна, Марина, Велимир, Иосиф, Борис.
Что у них на бумаге - у тебя на роду.
Спой мне песню свою с головой Мандельштама во рту.

Больше нет у меня ничего, чтобы страх превозмочь
в час, когда тебя заполночь нет и ощерилась ночь.

Л.Лосев

[Liza]

* * *

Снова месяц висит ятаганом,
На ветру догорает лист.
Утром рано из Зурбагана
Корабли отплывают в Лисс.
Кипарисами машет берег.
Шкипер, верящий всем богам,
Совершенно серьезно верит,
Что на свете есть Зурбаган.
И идут паруса на запад,
Через море и через стих,
Чтоб магнолий тяжелый запах
Грустной песенкой донести.
В час, когда догорает рябина,
Кружит по ветру желтый лист,
Мы поднимем бокал за Грина
И тихонько выпьем за Лисс.

П.Коган

[Liza]

Звук и цвет

Осень — время жёлтых, красных
гласных. Нет, на всё — согласных,
шелестящих деловито
на задворках алфавита
звуков жалости, печали
и ухода.
«Вы слыхали?
Он оделся, он обулся,
он ушёл и не вернулся.
Был, как не был, человек».
Вороватый шелест пульса.
красный свет под синью век.

Л.Лосев

[Liza]

Дежа вю

... а в спину - гомон многоликий:
смесь эпатажа и тоски…
Погодой?.. - сдавлены виски,
и deja vu роняет блики

на имитации сердец.
Интерференция событий:
то крах надежд, то взрыв открытий.
И свет на тонкий изразец

ложится вязью арабески...
И сердце верит, что оно
для чьей-то памяти важ…но! -
недолог век у зыбкой фрески…

Осеннее Небо

[Liza]

http://poiskm.ru/song/1582286-Arbeni...-u-okna#play-2

[Liza]

М.Волошин

[stas666]

К сожалению, Лиза, передать всю прелесть акварелей Волошина в интернете нельзя.

[Liza]

Скорее всего да. Вы видели настоящие?

[stas666]

Мне повезло. Это было очень давно - в Москве была выставка , кажется в 60-х годах. Кажется. в центральном шахматном клубе, на Гоголевском бульваре. Осенью 1967 мы с женой и четырёхлетним сыном месяц провели дикарями в Коктебеле. Ну и есть неплохой альбом из 12 акварелей выпуска 70-х годов.

[Liza]

* * *
...На луне не растет
ни одной былинки.
На луне весь народ
Делает корзинки,
Из соломы плетет
Легкие корзинки.

На луне полутьма
И дома опрятней.
На луне не дома -
Просто голубятни,
Голубые дома,
Чудо-голубятни...

О.Мандельштам

[Liza]

* * *
Я пью за военные астры, за все, чем корили меня,
За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня.

За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,
За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин.

Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,
За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.

Я пью, но еще не придумал - из двух выбираю одно:
Веселое асти-спуманте иль папского замка вино.

О.Мандельштам

[Liza]

Она ему была...

Она ему была, как выстрел в темя,
Как инсталляция больного мозга…
«Смотри, со мною происходит время,
Я истекаю вечностью, как воском,
Я весь тобой, как кожей зарастаю.
Любить в такой замысловатый способ –
Я ничего безумнее не знаю».
Она ему была, как наважденье,
И вся росла в него, как метастазы.
Презрев инстинкты самосохраненья,
Он так не умирал ещё ни разу.

За эту смелость время их запомнит,
Но чёрта с два оно их пощадит.
Она всё чертит на его ладони:
«Происходи со мной… происходи…»

Е.Касьян

[Liza]

Повезу тебя на саночках

Повезу тебя на саночках, на саночках -
Только змейки от полозьев на снегу.
Посмотри, как изменился город за ночь,
Я тебя ему оставить не могу.

Повезу тебя по горочкам, по горочкам,
И все пальцы о верёвочку сотру,
В этом воздухе рассветном столько горечи,
Что глаза мои слезятся на ветру…

Повезу тебя тихонечко, тихонечко,
Ни кровинки в запрокинутом лице,
Только музыка трамвайных колокольчиков,
Только гаснущий фонарик на крыльце,

Только снег метёт, и город словно сказочный -
То ли сверху небеса, то ли внизу.
Повезу тебя на саночках, на саночках,
Прямо к Богу на крылечко повезу.

Е.Касьян

[Liza]

ЮБИЛЕЙНОЕ
(Маяковскому)

О, как хороша графоманная
поэзия слов граммофонная:
"Поедем на лодке кататься..."
В пролетке, расшлепывать грязь!
И слушать стихи святотатца,
пугаясь и в мыслях крестясь
Сам под потолок, недотрога,
он трогает, рифмой звеня,
игрушечным ножиком Бога,
испуганным взглядом меня.

Могучий борец с канарейкой,
приласканный нежной еврейкой,
затравленный Временем-Вием,
катает шары и острит.
Ему только кажется кием
нацеленный на смерть бушприт.
Кораблик из старой газеты
дымит папиросной трубой.
Поедем в "Собаку", поэты,
возьмем бедолагу с собой.

Закутанный в кофточку желтую,
он рябчика тушку тяжелую,
знаток сладковатого мяса,
волочит в трагический рот.
Отрежьте ему ананаса
за то, что он скоро умрет.

Л.Лосев

[Liza]

ИЗ БЛОКА

1

...А в избе собрались короли.

Выпиватель водки. Несъедатель ни крошки.
Отрепьем брюк подметатель панелей.
Он прежде жил у старушки в сторожке
в оледенелой стране оленей.

Он одышлив. Щеки его толстомясы.
Но когда ему водка слепит ресницы,
голубые песцы, золотые лисицы
перебирают в небе алмазы.

2

...У сонной вечности в руках

.................................................. .. *

* См. "Итальянские стихи" (2).

3

...Черную розу в бокале...

Очи черные, ночи белые, вполнакала
электричество, речи вздорные, полбокала
недопитого бледно-желтого, как знак вопроса –
черенок в пузырьках – поникшая черная роза.

Я пьяней вина, пьяней вина, пьяней водки.
Очи черные, ноги голые идиотки-
красотки, повизгивающий цыганский голос,
широкошуршащий, как санный полоз.

То во мгле игла, во мгле игла чешет пластинку.
Кошка черная вылизывает каждую шерстинку
черную, во мраке мурлычет мурлыка,
как Блок не вяжущий лыка.

Скатерть белая, вином залитая,
а заря за окном – золотая.

Где там мой стакан недопитый?
На душе океан ледовитый.

4

Отвяжись ты, шелудивый...

Записки фокстерьера о хозяйке:
однажды на прогулке сполз чулок,
роняла крошки, если ела сайки,
была строга, а он служил чем мог.
Вся правда исподнизу без утайки,
вот только псиной отдает чуток.

Собачья старость. Пожелтели зубки,
и глазки затянула пелена,
и ноздри позабыли запах юбки
и ушки шорох узкого сукна.
Звенит звонок, и в колбочку по трубке
стекает безусловная слюна.

Над памятью, как над любимой костью,
он трудится, самозабвенно тих,
он на чужих рычит с привычной злостью
и молча сзади цапает своих,
скулит, когда наказывают тростью,
и лижет руки бью... Да сколько их!

Собачий мир, заливистый виварий.
Клац-клац чемпионат по ловле блох.
У-у-у-у-у-у подлунных арий.
Трагический и тенорковый Блок.
И вот, Иван Петрович бедных тварей,
в халате белоснежном входит Бог.

Он в халате белоснежном,
в белом розовом венце,
с выраженьем безнадежным
на невидимом лице.

Л.Лосев

[Liza]

Пушкин

Собираясь в дальнюю дорожку,
жадно ел моченую морошку.
Торопился. Времени в обрез.
Лез по книгам. Рухнул. Не долез.
Книги - слишком шаткие ступени.
Что еще? За дверью слёзы, пени.
Полно плакать. Приведи детей.
Подведи их под благословенье.
Что еще? Одно стихотворенье.
Пара незаконченных статей.
Не отправленный в печатню нумер.
Письмецо, что не успел прочесть.
В общем, сделал правильно, что умер.
Все-таки, всего важнее честь.

Л.Лосев

[xy]

"
Вы не можете отправить сообщение Liza, поскольку он(а) не разрешил(а) принимать личные сообщения, либо ему(ей) не разрешено это делать"

Тогда публично!
Лиза! Демонстрирую флаг и подтверждаю уважение.
-------
Рад видеть.