Проза

[russkaya]

Сообщение от ich bin

нас аж 3 "фазенды"
родительские - 15 соток
мои - где я сейчас - 34 (по кадастру)
и еще участок у меня - там чисто земля
80 - соток
(у меня еще под москвой - кусочек под коттеджик есть
но маааааааленький - и я его продам наверное скоро)

Да ты, брат, могучий фазендейро! :grin:

Что будешь делать, когда налоги поднимут на недвижимое имущество?

Сообщение от ich bin

(я так километров на 250 западнее - за иксом)

Далековато, конечно, но зато - природа!
Вообще, в пределах второй бетонки - это удже не дача и не отдых!

[Бис]

Сообщение от ich bin

и главное добро бы нужно было вообще
нет - просто вот блин чтоб земля не стояла
сельхозпсихоз блин

Биныч, родители по-другому не смогут:
другое поколение, испытавшее
тяжелые времена.
Во-вторых, с грядки - вкуснее,
да, и занятие им на свежем воздухе.

[Бис]

Сообщение от russkaya

Что будешь делать, когда налоги поднимут на недвижимое имущество?

А чё с ними делать?
Заплатить и забыть.
Недвижимость лучше, чем деньги в банке.

[Liza]

ПЛАНЕТА ОБЕЗЬЯН...
.
ОБЕЗЬЯНА И НЕВОЛЬНИК

Невольник:
Меня дожидаешься? о безумная!

Обезьяна:
Чево ты хочешь?

Невольник:
Хочу тебя убить.

Обезьяна:
Меня убить? за горсточку пшеницы? и! брат человек, какой ты скупец!

Невольник:
Я не для себя это делаю, исполняю волю господина моего.

Обезьяна:
По этому господин твой самой лютой зверь, а ты невольник его, самая подлая тварь.

Невольник:
Вот я тебе дам лаяться! –

Обезьяна:
Увы! что делать? мое нещастие велит мне умереть. Но ты признайся по крайней мере, что стыдно быть невольником, и исполнять по принуждению волю другаго; я хотя обезьяна, однакож я свободна.

Невольник:
Добро уж, быть так: на этот раз я тебя пощажу. Ступай убирайся куда хочешь.

Обезьяна:
Ах! ты видишь, что я этова сделать не могу.

Невольник:
Разожми лапу!

Обезьяна:
Не льзя! Пшеница высыплится!

Невольник:
О! так и между зверями есть невольники! надо мною господствует белой человек, а над тобою горсточка пшена. Умри невольница! я должен волю господина своего исполнять также, как ты своего исполняешь.

А.Шишков

[Liza]

Снегопадик и все-все. сказка для Диньки - Вутшы


-Какой ты смешной...-улыбнулась мудрая Липа, подставляя снежинкам жёлтые ладони.

А Снегопадик, несмелый и маленький, как варежка, то принимался стремительно расти - и тогда ложился белым брюшком на ещё тёплую землю и сутулые плечи деревьев, то уменьшался в размерах- и неслышно опускался сверху на дорожки и собак, спящих на детской площадке.
Самый младший из них - недопёсок Дэн или попросту Дынька, осторожно зевнул и подумал вслух-

-Если есть мухи, значит где-то есть еда...

Снегопадик пощекотал ему тёплый спросонья нос, прижался к вислоухой мордашке - звал поиграть.
Только какие уж тут игры- на пустой животик.
Хромоногий ДжекПот разлепил подслеповатые глаза и поёжился-

-Это не мухи, щен, это снег. Зима на носу. Да-да, на твоём носу самый настоящий снегопад. Или первый снег - как тебе будет угодно.

Он всегда говорил изысканно и малопонятно. То ли оттого, что прожил жизнь у старого профессора, пережив его на целое лето и половинку осени, то ли сам по себе был такой - печальный и многозначительный.
Снегопадик уселся на его долгую седую шерсть на загривке и нахохлился, как воробышек-

-Ну-у-у...Я так не играю...Кажется, я не вовремя? Вон и Липа ещё зелёная.

-Это не Липа, дружок,- пояснила рыжая Бэби, покусывая Дыньку за хвостик,- это зелёная Лиана. Она неживая, из пластика. Повесили на балконе сушиться и забыли.

--Я предполагаю- не забыли- возразил Джек,-
А повесили специально. Очень впечатляет, наверное- выглянешь в окно- зелёная лиана. Ржавчина осени- а она зелёная. Серый дождь стеной- а она зелёная. Белым бело от снега, а она...Упрямая! Зелёная!

Снегопадик с интересом уставился на балкон третьего этажа, и, наконец, улыбнулся-

-Упрямая!Зелёная! Пойду поздороваюсь...

-Вам не холодно?- тихонько опустился он на бельевую верёвку рядом с Лианой.

-Не знаю. Наверное нет. Я же искусственная, неживая.- вздохнула та.

-А голос у Вас совсем замёрзший- Снегопадик придвинулся ближе.

-Спасибо, так теплее...Ты, наверное, снег? Я видела тебя в прошлогоднее окно, когда жила в комнате. Я думала- ты холодный и колючий. А ты- тёплый. Как странно...

Снегопадик обрадовался, начал расти, и пошёл по улице, вытряхивая из карманов большие белые хлопья, согревая пушистым теплом озябшие спины крыш, лобастые автомобили во дворе, и тишину, развалившуюся на пороге зимы чуткой, дымчато- серой кошкой.
Дынька тоненько тявкнул, потом ещё, спугнул разбуженную тишину и погнал её между деревьев, путаясь в длинненьких своих лапках, заваливаясь на пушистый снег, хватая тишину и снежинки горячей весёлой пастью. Следом рванулась Бэби, затевая догонялки.
И даже Джек Пот поднялся с нагретого за ночь места, лизнул белоснежную скамейку и мечтательно зажмурился-
-М-м-м-м...Как сахар...

Когда Снегопадик устал и уменьшился до размеров варежки, он решил немножко поспать и улёгся,как в колыбельку, в старое воронье гнездо. Потёр белыми кулачками сонные глазки, вытряхнул из кармашков зазевавшиеся снежинки и огляделся.
Мир вокруг был торжественно-белым, как праздничная скатерть.
И только пластиковая Лиана выбивалась из общей картины изумительно зелёным, изумрудным цветом.
Снегопадик покачал пушистой белобрысой головой и улыбнулся самой лучшей из своих улыбок-

-Упрямая...Зелёная...Живая!

Тина Незелёная

[Liza]

* * *
Можно уйти на минутку?
Мне разрешили, и я вернулся только под вечер. Я не лгал, не обманывал мать, не хотел обмануть, просто забыл обо всем, ибо то, что я встретил, было сильнее меня.
Море было сильнее, дюны были сильнее, и от всего этого невозможно было оторваться.
О, это ощущенье свободы, первобытное, голопузое!
Я забыл вернуться к обеду, забыл, что нельзя с огнем играть в зарослях вереска, забыл, что нельзя дать другому по носу, если он разрушил песочную твою пирамиду.
Я вернулся под вечер, голодный и грязный, клятвенно обещая никогда так больше не делать.
Но на следующее утро вновь я увидел комнату, где все мне было давно знакомо и не вызывало уже моего любопытства, и мне стало жаль себя бесконечно.
Я видел, как куры уходят на соседскую половину и обратно не возвращаются. Будто бы там червяки не такие, как здесь, или помидорные грядки, в которых так хорошо покопаться, чем-то отличаются от наших. Чего они туда лезут?
А они лезли. Соседские ребятишки гоняли их и швыряли в них камни, а они, куры, все равно лезли.
Наверно, и тот петух, что вел их в чужой сад, тоже подумал — только на минутку. А малина там была красная и невысокая, так что достать ее клювом было нетрудно, и колодец там был ярко-зеленый и непохожий на наш, а вокруг цветочных клумб не было натянуто никакой сетки.
Однажды я не вернулся.
Может ли капля, оторвавшаяся от сосульки, сказать — «на минуточку»?
Может ли на минутку улететь стрела?
Так ушел я однажды.
Так уходит теперь Она.
Жестоко? Наверно. Но в этом, увы, ничего нам не изменить.
Я знаю мгновенья, длинные, словно день, и дни, короткие, как мгновенья. Мне тоже бывало трудно остаться — с корягами и с камнями в ручье — я двигался вместе с ручьем.
Теперь сам я камень, и Она сидит на теплом моем боку и в воду глядит. Тепло светит солнце, липы цветут, Она чувствует, как вода течет по ногам, и щекочет Ей ноги, и течет, и отсвечивает в волосах Ее и глазах, и сейчас Она встанет и скажет:
— Можно уйти? На одну минутку...
Я знаю, что это значит. Она вброд перейдет на тот берег. Там сидит на цветке мотылек. Он поднимется ввысь, полетит по-над берегом, полетит по теченью и против теченья — не все ли равно.
Нет, не может капля оторваться от сосульки лишь на минутку. Снег от неба. Стрела от лука. Лишь на минутку.
Нет, не может.

И.Зиедонис ("Эпифании")

[Kati-Gusta]

Сообщение от Liza

И.Зиедонис ("Эпитафии")

= Удивительно, Лиза!
Кто-то ещё читает советского
латышского писателя -- Иманта Зиедониса.))
Где Вы его взяли и почему?

[Liza]

* * *
Есть у нас в Латвии одна весьма занятная традиция. Людям на радость. Для человека. Чтобы порадовать.
В канун новогодья (или перед Женским днем, в в первые дни марта) разыгрывается лотерея дней рожденья. Каждый имеет право тянуть билетик, и если ты вытащишь счастливый — газеты и радио объявят, что такого-то числа будет отмечаться твой день рожденья.
Все уже знают, что в этом году, скажем, выиграли трое граждан — инженер цеха аппаратуры низкого напряженья Н., пенсионерка С. и какая-то девушка из Вильяны. Или другие трое. Их день рожденья будет отмечаться в Риге, на огромной сцене.
Тебя будут чествовать и поздравлять целые делегации, даже весьма высокопоставленные лица — лишь за то, что ты есть. Что ты хорошо работаешь, что ты честный человек. А если ты и не работаешь, и никакой ни особо честный, комиссия внимательно разберется и найдет в тебе все-таки что-то хорошее и достойное похвалы. Ибо в мире нет такого, даже самого маленького, человечка, которому мы не могли бы стать товарищем, другом и братом — что-то в этом роде, кажется, сказал Франсуа Вийон.
Итак, что-то в тебе все же есть, похвалы достойное. Ну, скажем, ты ни разу не оставил в поле граблей зубьями вверх. У одного — могучие мускулы, у другого — хороший вкус. Один настолько сообразителен, что смеется еще до того, как кончили рассказывать анекдот, а другой настолько последователен и принципиален, что даже и бешеной собаке не уступит дорогу.
Будут тебя чествовать и вспоминать, что же ты хорошего сделал, и скажут тебе, что жизнь твоя не была напрасной. А чего же нам надо больше — пусть только скажут тебе, что чего-то ты стоишь!
А ты ведь и вправду чего-то стоишь! И если друзья твои и родственники этого не скажут — тогда комиссия, наведя необходимые справки, все это скажет в день твоего юбилея и объявит для всеобщего сведенья — всем, всем.
Разумеется, если тебе не хочется таким образом праздновать свой юбилей — так, словно ты какой-нибудь знаменитый писатель или художник — ты можешь в лотерее не участвовать и отмечать его дома, с бабушкой, с женой и детьми. Я говорю лишь о тех, кто будет участвовать в лотерее. В конце концов, юбилейный наш календарь станет от этого красочней и богаче. Не одни ведь ученые, художники или другие великие люди стоят того, чтобы все с восхищеньем глядели на их почтенную старость.
Вот почему у нас и существует эта традиция, эта мудрая лотерея — пусть же случай поднимет тебя на своей ладони, поставит тебя на сцену и скажет:
— Вот он, смотрите, молод еще и не отличился ничем покуда, или стар он и всеми забыт, или вовсе он обыкновенный, как и все остальные в нашей деревне — придите же и поздравьте его, стоит ведь он чего-то.

И.Зиедонис

[Liza]

Сообщение от Kati

Иманта Зиедониса.))
Где Вы его взяли и почему?

Кати, совершенно случайно! Но мне понравились несколько стихов, а это именно стихи в прозе, из "Эпифаний". Не рассказы.
(Забыла, что означает слово "эпифания". Это и привело меня к Зиедонису ...)
У него есть и детские сказки.
Кати, чувствую, что он вам тоже нравится
http://www.belousenko.com/wr_Ziedonis.htm

[Бис]

Лиза,
посмотрите плиз вопрос мыловара в "Домовом".
Требуется Ваше компетентное мнение.

[Kati-Gusta]

Сообщение от Liza

Кати, чувствую, что он вам тоже нравится

= Давно читала,
уже забыла.
На полке стоит. )

[Liza]

* * *
Гениален ястреб, который висит неподвижно в небе и крылами не машет.
Гениален художник, который убеждает человечество в том, что возможности его, человечества, безграничны.
Поет Гяуров. Летит Зейферт. Летит фигуристка. Публика затаила дыханье. Точка, аплодисменты. Требуют — повторить!
И она летит снова. Так же легко. Публика затаила дыханье. Аплодисменты. Повторить!
И она летит снова, ибо она может все, и я не вижу камня, о который она споткнется.
Так работает художник. Никто не должен догадаться, где граница его возможностей. Я должен поверить в его всемогущество, а потом — и в свое. Я не должен знать, как это трудно — той балерине на сцене, той матери с десятью детьми, или тому мужчине, словно шутя подымающему штангу.
Грустно смотреть, когда тяжеловес, не выжавший штангу, опускает ее наземь. Когда фигуристка падает, она показывает мне границы человеческих возможностей. Когда мать кричит на своих детей, она тоже показывает границы своих возможностей — она говорит, что больше она не может. Этим они отрицают самих себя. И этим они отрицают меня.
Мы не знаем, как трудно ястребу, который недвижно висит в небе и не машет крыльями. Ястреб нам этого не открывает. И этого знать нам не следует.
О певица, не показывай нам, пожалуйста, все мученья своей диафрагмы!

И.Зиедонис

[Liza]

* * *
Учительница рисования мучается — трудно научить детей рисовать даль.
Почему так трудно найти и передать перспективу?
Что за проклятье! Куда она пропадает, эта перспектива! Параллельные линии дороги снова скрещиваются передо мною вместо того, чтобы уйти в бесконечность. Стены коридора тоже пересекаются передо мной, и я врезаюсь в острый угол этого странного пересеченья.
Я наблюдаю, как маленькая рыбешка плывет мимо сети — она изящно изгибается, проскальзывая сквозь ячейки, туда-сюда, туда и обратно, легко и непринужденно поблескивая, и сеть, лежащая перед нею, уходит в бесконечность.
А вот плывет мимо сети большая рыба. Она тычется мордой в ячейку сети, слишком она велика для мелкой ячейки, и она уплывает вдоль сети, и сеть для нее теряется где-то в бесконечности.
Когда лезу я — я застреваю в сети по самые жабры, я путаюсь и запутываюсь, сеть путается и запутывается, ибо я теряю ощущенье бесконечности.
Обещайте мне что-нибудь! Что угодно мне обещайте, ибо обещанье — это тоже перспектива, если другой у вас нет покуда.
Люди отправляются в церковь чаще всего потому, что там им обещают бессмертье.
Обещай мне верность навечно, навсегда, на всю жизнь! Обещай мне любовь навечно — так молят влюбленные. Требуют изо дня в день — обещай мне даль! Обещай мне в этой дали меня и тебя, нас обоих, нас вместе, в этой дали на веки веков.
И даже тогда, когда никто ничего нам не обещает, мы бросаем три запасных спасательных круга, бросаем туда, вдаль:
ВОЗМОЖНО...
НАВЕРНО...
БЫТЬ МОЖЕТ...
Это многоточье надежды. Это тоже перспектива. Но только не та.

И.Зиедонис

[Liza]

Сообщение от bismarck

Лиза,
посмотрите плиз вопрос мыловара в "Домовом".

Иду смотреть.

Сообщение от Kati

Давно читала,
уже забыла.
На полке стоит.

На ваших полках угадывается немало богатства, Кати.

[Liza]

...А свечение действительно есть. Чувствуете?

[Liza]

* * *
Гаечный ключ пробил голову человеку — это значит, что был он, гаечный ключ, не на своем месте.
Гвоздь в ботинке натер нам мозоль на ноге — это значит, что был он, гвоздь, не на своем месте.
Некий дурак одевался почти вызывающе респектабельно — это значит, что был он, дурак, не на своем месте.
Следовало бы каждого поставить на свое место. Если никто этого не делает — люди сами ищут свои места. Каждый ищет счастливое место.
Идет человек по свету и смотрит, не написано ли где — «Это место Яниса Калнозола» . Но нигде не написано этого — ни на горах, ни на стволах деревьев.
1 Калнозол — дословно: горный дуб.

Счастливый ловит рыбу в своем озере — он вылавливает самую большую рыбу озера своего.
В других озерах есть рыба куда крупнее, но, вытащив и ту, которая покрупнее, вдруг узнаешь, что где-то водится рыба еще крупнее.
Так ищут за озером озеро. Ищут несчастливые. Ибо ищут они не во времени, а в пространстве.
У соседа грибы не прокисают, и огурцы его не имеют странного неприятного привкуса. О, если бы я мог засаливать огурцы в его кадке!
В его кадке, в его доме, в его кошелке.
И говорят они — вот где я был бы счастлив!
Будто счастье — пространство.
Но счастье — не пространство, а время.
Вот косим мы на одном лугу.
— Ах, — восклицаешь ты, — почему у тебя всегда такие хорошие косы! И такие удобные косовища! Одолжил бы ты мне косу свою!
Косу я могу одолжить тебе.
Свой покос могу тебе одолжить, даже луг свой.
Но как звонко падает коса к ногам моим, как поет коса моя в этом пахучем цветенье — вот чего не могу одолжить тебе.
Радость времени немногословна. Может быть, точнее всего выражают ее слова с окончаньями — енье и — анье: пенье птиц, жужжанье косы, паденье капель дождя, цветенье, сверканье.
Счастье — это время. Время наполненное. Звуками, запахами и красками наполненное время.
— Ах, — говоришь ты, — у других жены такие красивые, и дети красивые, и работа хорошая, и жизнь их прекрасна. А у меня стол без одной ноги, и собака лежит под столом нечесаная.
Я могу тебе одолжить стол свой, но будешь ли ты счастлив за этим столом, когда придет время угощенья и мы будем сидеть вокруг него, мы, достойные?
Я могу расчесать пса твоего, но когда он будет обнюхивать мои башмаки и есть из руки моей — это будет уже моя радость, а не твоя.
Я могу тебе одолжить дом свой, но услышишь ли ты, как дым поет на рассвете в трубе его?
Девушка моя — это мое время, и жена моя — это мое время, и дети мои — это мое время.
Воспоминанья приятны, воспоминанья радостны — что мы прежде всего вспоминаем? Время или пространство?
Мы говорим «дни детства».
Мы говорим «как прекрасна была юность».
Мы говорим «какое чудесное было время».
Все это — время.
Мы желаем друг другу счастливых дней. Не говорим же «желаем детям вашим счастливую дачу» или «счастливую автомашину».
Как и прежде, всегда, ежедневно говорим мы «доброе утро» и желаем не «доброй постели», а «доброй ночи».
Стремленье человека стать невидимым и творить чудеса тоже связано с понятьем времени.
Стать невидимым — это преодолеть скорость света и превратиться в свет. Там, за пределом скорости света — неизвестные нам покуда законы времени. Может быть, там мы снова становимся молодыми.
Может быть. Во всяком случае, это уже чудеса.
Ах, если бы мне стать невидимым — вот бы чудесные творил я вещи!..
Это немногие, понимающие взаимосвязанность счастья и времени.
Я родился счастливым.
Потом было счастливое время материнского молока.
Было счастливое время, когда я учился первым словам.
Любовь счастлива повсеместно и всюду, где б ни была она — в розах или в пепле.
Но, конечно же, любовь — это время, и первая любовь, и последующие, и до самой последней.
Воспитанье — это тоже время, время, когда ощущаешь себя во времени, во всей его бесконечности.
...И тогда настало время Янитиса и Петериса и Илзите.
Было это время трудное и ответственное, время забот, и часто бегала мать за врачом, ибо Янитис все болел и надо было поспеть вовремя.
В свое время явились внуки, и это было счастье.
Счастье ощущаю только во времени.
Время — количество движенья, а счастье — чувство собственного движенья.
Я — память, которой дано и предчувствовать.
Я — охотник во времени, а не в пространстве.

И.Зиедонис ("Эпифании")

[Liza]

* * *
Чувство моста. Хожденье по воде.

Хожденье по лунному свету, по лунной дорожке на воде.

Хожденье по кругам на воде, хожденье по облаку, по трепету ветра.

Утки летят через, через улетают пчелы, через летят летучие мыши ночами.

Я иду через.

Верю, что можно ходить по отраженьям. По отраженью сосны, по ее отраженью в воде.

По твоему перехожу отраженью.

Твое «приди» — отраженье, рука твоя, поднятая, когда ты меня приветствуешь — она падает через реку аж до моего орешника.

Костер у твоей палатки отблеском лег через реку.

«Приди» слышится с того берега — это голос, а может быть, эхо?

Только не дай сомненьям тебя подстеречь на половине дороги — многие так утонули.

Тени и отсветы, и шепот тишайший, словно река замерзшая, словно бы незамерзшая, словно мостки надежные, словно бы лунная дорожка, словно свет на воде (иди-иди, там зовет тебя кто-то).

Перешел ли ты через? Будто и перешел, будто и не перешел, то ли крик ликованья был слышен, то ли звали на помощь.

Так идет человек к человеку. И не знает никто — перешел ли.

Шел один, шел, перейти не сумел, другой перешел, ибо веровал.

Оба шли они по тому отраженью, но один вознесся на небеса, а другой в ад сошел — по одному и тому же «приди»!

Идущие по мостам уходят, чтобы вернуться обратно, высоко над водой, над рекой, которой почти что и нет.

Идущие по отраженьям, по отсветам и теням, по запахам черемухи на воде — они не приходят обратно.

И не знает никто — доходят они или нет.

Остается лишь крик ликованья или ужаса крик над водой.

Никакие мосты не ведут к человеку.

Лишь одни отраженья являются этим мостом — и по ним только можно идти к человеку.

И.Зиедонис ("Эпифании")

[Liza]

* * *
С которого этажа обращаемся мы друг к другу, на каком этаже разговариваем?

Я бы разделил разговоры наши — по этажам.

Вот этаж, где слепой говорит со слепым, глухой говорит с глухим, едящий с едящим, спящий со спящим.

Разговоры о погоде и о болезнях, о том, ах, как умен наш ребеночек, и о том, ах, как эта соседка Юле нехорошо поступила.

Почему иным собеседникам никак не закончить беседу, начнут — и умолкнут? Прерывается нить.

О чем говорить им, если каждый из них разговаривает на своем этаже?

Один говорит, к примеру, на первом, другой — на втором.

Что можно сказать сквозь пол? Что можно расслышать сквозь потолочное перекрытье?

Вот этаж, на котором беседуют острый ум и гибкий язык.
Здесь играют в теннис мячиками-словами. Удар требует контрудара.

Здесь весьма ловко подают и отбивают, гасят и блокируют.

Здесь проживают ловкие эквилибристы и жонглеры словами.

Здесь прячутся за словами так же, как герои Гольдони за цветочными горшками. Здесь играют в жмурки.

Слова флиртуют, гласные кокетничают, согласные развлекают дам. Здесь рассказывают анекдоты.

В причудливом свете поблескивает обманчивая мозаика, составленная из разноцветных слов.

Это имбирное печенье едят или им украшают елку?

Сладостная эта беседа — кардамон, корица, ваниль.

А на том этаже говорят хлебом.

Да, здешняя речь — это хлеб, испеченный собственными руками.

Слово, которое сам ты замесил и ждал, покуда бродить начнет оно.

Сам его клал на лопату, сам сажал его в печь.

Да, корочка чуть подгорела, на сей раз слегка подгорела, но в квашне еще много теста, и оно еще бродит, и в другой раз такого уже не случится.

Здесь говорят и камнями. Камнями, которыми можно разбить окно, и камнями, которые укладываются в фундамент.

Здешний язык — брезент. Чтобы дождь не мочил. А если здесь говорят кружевами, то говорят здесь и спицами тоже.

...Это, конечно, не все этажи, да и последовательность у них, наверно, совсем не такая.

Но знай, язык мой, что слово есть хлеб насущный, и носитель энергии, носитель моей энергии, идущей к тебе.

Когда силы мне не хватит, придут ли ко мне слова твои и помогут ли мне?

Воскресят ли меня из мертвых слова твои?

И.Зиедонис ("Эпифании")

[nika]

Сообщение от Liza

И.Зиедонис ("Эпифании")

Сообщение от Kati

= Удивительно, Лиза!
Кто-то ещё читает советского
латышского писателя -- Иманта Зиедониса.))

Лиза, приятный сюрприз!
Тоже люблю.
Есть вопрос - чей перевод?

[Liza]

Ю.Левитанский перевёл с латышского.
Ника, ссылка есть на предыдущей странице.
Книга вышла в 1977году.
Никогда об этом писателе (или поэте) не слышала. Случайно наткнулась на текст.

...«Эпифании» — слово греческое. Отраженье. Откровенье. Тончайший импульс, короткая вспышка, выхватывающая из темноты мгновенье быстротекущей жизни, высвечивающая напряженье мысли, жест, ощущенье, событье, поступок, предмет.
Короткие вспышки, импульсы, порою в чем-то и противоречащие друг другу — диалектически противоречащие друг другу — соединенье разнородных явлений и даже полных противоположностей в единый — диалектически связанный — непрерывный поток. И общее направленье потока — от рожденья к рожденью, от рожденья и снова к рожденью, вечное торжество жизни над смертью, жизнь, ее вечный, неодолимый, надо всем торжествующий ритм..."

[Мриша]

Лиза, спасибо. Открытие...

[nika]

Сообщение от Liza

Ю.Левитанский перевёл с латышского.
Ника, ссылка есть на предыдущей странице.
Книга вышла в 1977году.
Никогда об этом писателе (или поэте) не слышала. Случайно наткнулась на текст.

Лиза, спасибо!
Давным-давно влюбилась в его стихи.
Наверно, тоже не знала бы его, не будь Латвия моей второй родиной.
Помню, задумывалась, его ли эта заслуга,
или поэтов, которые его переводили,
а среди них - Кушнер, Юнна Мориц...
А тут вот - Левитанский...
Просила когда-то латышей мне почитать, как он звучит в оригинале.
Музыку услышала.

[Мриша]

nika,
Есть что-то сейчас? Хоть одно напиши.

[nika]

Мрия, я на Корешках напишу, смотри там.

[Liza]

В родном краю.

Уже полтора года я работаю врачом в небольшом городе N., районном центре одной из прилежащих к Москве областей. Пора подытожить свои впечатления.

Первое и самое ужасное: у больных, да и у многих врачей сильнее всего выражены два чувства — страх смерти и нелюбовь к жизни. Обдумывать будущее не хотят: пусть все остается по-старому. Не жизнь, а доживание. По праздникам веселятся, пьют, поют песни, но если заглянуть им в глаза, то никакого веселья вы там не найдете. Критический аортальный стеноз, надо делать операцию или не надо лежать в больнице. — Что же мне — умирать? — Ну да, получается, что умирать. Нет, умирать не хочет, но и ехать в областной центр, добиваться, суетиться — тоже. — Мне уже 55, я уже пожил (пожила). — Чего же вы хотите? — Инвалидности: на группу хочу. В возможность здоровья не верит, пусть будут лекарства бесплатные. — Доктор, я до пенсии хоть доживу? (Не доживают до пенсии неудачники, а дожил — жизнь состоялась).

Второе: власть поделена между деньгами и алкоголем, то есть между двумя воплощениями Ничего, пустоты, смерти. Многим кажется, что проблемы можно решить с помощью денег, а это почти никогда не верно. Как с их помощью пробудить интерес к жизни, к любви? И тогда вступает в свои права алкоголь. Он производит такое, например, действие: недавно со второго этажа выпал двухлетний ребенок по имени Федя. Пьяная мать и ее boyfriend, то есть сожитель, втащили Федю в дом и заперлись. Соседи, к счастью, все видели и вызвали милицию. Та сломала дверь, и ребенок оказался в больнице. Мать, как положено, голосит в коридоре. Разрыв селезенки, селезенку удалили, Федя жив и даже сам у себя удалил дыхательную трубку (не уследили, были заняты другой операцией), а потом и подключичный катетер у себя выдернул.

Третье. Почти во всех семьях — в недавнем прошлом случаи насильственной смерти: утопление, взрывы петард, убийства, исчезновения в Москве. Все это создает тот фон, на котором разворачивается жизнь и нашей семьи в частности. Нередко приходится иметь дело с женщинами, похоронившими обоих своих взрослых детей.

Четвертое. Почти не видел людей, увлеченных работой, вообще делом, а от этой расслабленности и невозможность сосредоточиться на собственном лечении. Трудно и со всеми этими названиями лекарств (торговыми, международными), и с дозами: чтобы принять 25 мг, надо таблетку 50 мг разделить пополам, а таблетку 100 мг — на четыре части. Сложно, неохота возиться. Взвешиваться каждый день, при увеличении веса принимать двойную дозу мочегонных — невыполнимо. Нет весов, а то соображение, что их можно купить, не приходит в голову, дело не в деньгах. Люди практически неграмотны, они умеют складывать буквы в слова, но на деле это умение не применяют. Самый частый ответ на предложение прочесть крупный печатный текст с моими рекомендациями: “Я без очков”. Ну раз без очков, то, значит, сегодня ничего читать не собиралась, это и есть неграмотность. Еще одна проба: поняли, куда вам ехать, поняли, что надо на меня сослаться? — Вроде, да. — А как меня зовут? Зло: — Откуда я знаю?

Пятое: оказалось, что дружба — интеллигентский феномен. Так называемые простые люди друзей не имеют: ни разу меня не спрашивал о состоянии больных кто-нибудь, кроме родственников. Отсутствует взаимопомощь, мы самые большие индивидуалисты, каких себе можно представить. Кажется, у нации нет инстинкта самосохранения. Юдоль: проще умереть, чем попросить соседа довезти до Москвы. Жены нет, а друзья? Таких нет. Брат есть, но в Москве, телефон где-то записан.

Шестое: мужчина — почти всегда идиот. Мужчина с сердечной недостаточностью, если за ним не ходит по пятам жена, обречен на скорую гибель. Начинается этот идиотизм уже в юношеском возрасте и затем прогрессирует, даже если мужчина становится главным инженером или, к примеру, агрономом.

Мужчина, заботящийся о близких, — редкость, и тем большее уважение он вызывает. Одного из них, Алексея Ивановича, я лечу — он добился, чтобы жене пересадили почку, продал все, что у них было, потратил сорок тысяч долларов. Обычно иначе: Бог дал — Бог взял, девять дней, сорок.

Противны выбившиеся в люди. На днях приходила одна такая с недавним передним инфарктом. Мужним воровством построила рядом с нами большой каменный дом. Во мне она видит равного или почти равного и потому сначала жалуется, что ее растрясло, “хотя машина хорошая, “Вольво””, а потом ведет такой разговор: “Мне сейчас надо внука отправить на Кипр к дочери, она там учится. Кипр, знаете, очень испортился, слишком много голубых”. И все в таком роде. Кстати, обстановочка в больнице, в общем, асексуальная, не то что в иных московских клиниках, где тяга полов прямо-таки разлита в воздухе.

Еще одно: у нас почти не лечат стариков. Ей семьдесят лет, чего вы хотите? Того же, чего и для двадцатипятилетней. Вспомнил трясущуюся старушку в магазине. Кряхтя, она выбирала кусочки сыра, маслица, колбаски, как говорят, половчее, то есть подешевле. За ней собралась очередь, и продавщица, молодая белая баба, с чувством сказала: “Я вот до такого точно не доживу!”. Старушка вдруг подняла голову и твердо произнесла: “Доживете. И очень скоро”. В Спарте с немощными обходились еще рациональнее — что осталось от Спарты, кроме нескольких анекдотов? Создается впечатление, что мы экономим какие-то ресурсы, усилия для лечения молодых, это неверно. Старика пытаются лечить, если он социально значимый (отец начальника электросетей, мать замглавы администрации).

Вообще же старушки интереснее всех. Недавно полночи ставил временный кардиостимулятор; когда наконец все получилось, пожал руку своему помощнику, и тогда полубездыханная прежде старушка тоже протянула мне руку: “А мне?” — и крепко пожала.

Вечная присказка: “Хорошо вам говорить, Максим Александрович”. На деле это значит — хорошо вам, Максим Александрович, вам не лень делать то или другое.

Роль Церкви в жизни больных и больницы ничтожна. Нет даже внешних атрибутов благочестия, вроде иконок на тумбочках. Все, однако, крещеные, у всех на шее крестики, в том числе у страшного человека по имени Ульрих. Ульрих расстрелял своими руками шестьдесят восемь человек (националистов на Украине, бандитов после амнистии 1953 года и так, “по мелочи”), водитель, ветеринар, целитель, внештатный сотрудник госбезопасности (возможно, врет). Имеет табельное оружие, пистолет Стечкина (опять-таки если не вранье). Удар полтонны, на днях выбил взрослому сыну передние зубы. Должен быть порядок. Порядок должен быть, а кто его не будет соблюдать, того остановим кулаком или, если понадобится, пулей. Пенсия 2700 р. Как же госбезопасность, не помогает? Нет, это добровольно. Говорить с Ульрихом страшно: того и гляди, возьмется за Стечкина. А сумасшествие (бывшая жена занимается черной магией, офис в Москве, вредит ему и все в таком духе — карма, дыхательные аппараты, магниты) — следствие совершенного зла, а не наоборот. Но такие больные — исключение, в основном люди миролюбивы.

Идиотизм власти (областной, московской) даже не обсуждается, обсуждаются только способы ее обмана. ...........................................
http://magazines.russ.ru/znamia/2007/5/os14.html

Максим Осипов.

[Dinny]

Пятничный рассказик...
Наталья Радулова: Перебрать романтики
21 марта 2008,

Прыщ вскочил именно в тот день, когда у меня было назначено лучшее свидание в жизни. На самом кончике носа появился настоящий Лосиный остров багрового цвета. Я была неотразима.

Он хороший парень, этот Андрей. Подарил мне пять букетов, три раза сводил в кино и выпил со мной чашек пятнадцать кофе, прежде чем пригласить в загородный пансионат на выходные. Человечеству известен только один повод, по которому мужчина приглашает женщину в загородный пансионат – он хочет заняться с ней сексом.

Я, кстати, ничего против не имела. Я хотела, чтобы у меня появился наконец близкий человек. Чтобы я, говоря о себе, использовала местоимение «мы». Чтобы мой номер был первым в чьем-нибудь списке телефонных номеров со скоростным набором. Чтобы кто-нибудь смеялся над моими шутками и, слушая радио, мог вместе со мной спеть припев: «Я буду всегда с тобой, птицею над волной, краешком той земли, ла-ла-ла».

«Ну разве будет типичный столичный житель читать девушке стихи, собственноручно рисовать ей открытки и рассказывать о звездах?»

К тому же, у меня так давно не было секса, что я возбуждалась даже от взгляда на изображение бородатого мужика на этикетке пива «Толстяк». И тут – на тебе, пожалуйста: вас приветствует богиня любви по имени Воспаленный Нос.

Впрочем, отказываться было поздно, и я, натянув на себя куртку и красную вязаную шапочку под цвет прыща, отправилась навстречу судьбе. Судьба сидела в машине с очередными лилиями. «Привет!»

Я старалась держаться уверенно: захлопнула дверцу, взяла цветы, улыбнулась, ловким движением руки стянула шапочку, и наэлектризованные волосы встали дыбом в разные стороны, сделав меня похожей на метлу нашей дворничихи тети Любы. Прекрасно. Еще парочка таких финтов – и я смогу давать уроки на тему: «Как испортить свидание с мужчиной, который тебе нравится».

«Ты чудо». Боже мой, Андрей, это ты чудо. Нежный ангел, непонятно каким образом встретившийся мне в московских джунглях. Ну разве будет типичный столичный житель читать девушке стихи, собственноручно рисовать ей открытки и рассказывать о звездах? У нас и звезд-то не видно из-за вечного смога. А этот рассказывал, и рисовал, и читал.

Странно. Москва – это ведь антиромантичный город. Не Жмеринка, конечно, но далеко не Париж. У нас романтика – это когда водитель пропустил тебя на пешеходном переходе. Мы не привыкли к изыскам. Мы запихиваем в микроволновку какой-нибудь полуфабрикат и поедаем его под вечерние новости, вместо того чтобы два часа тушить какого-нибудь кролика в сметане, а потом, усевшись за столом с белоснежной скатертью, чинно вкушать сие яство, запивая его вином из серебряных кубков, и рассуждать о творчестве Байрона.

Наши мужчины не поют нам серенады, а мы не посылаем им писем с засушенными васильками между страниц – вместо этого мы обмениваемся интернет-ссылками и смайликами в ICQ. У нас нет времени даже на то, чтобы рассказать друг другу о своих чувствах. И есть ли они у нас, эти чувства? Проблема с московскими мужчинами заключается в том, что они постоянно шутят, если разговор не касается, конечно, футбола. Такое вот серьезное занятие – спорт.

Да и барышни мало чем отличаются, если честно. Странно даже представить, чтобы я, работающая женщина, отпахав десять часов в офисе, гуляла бы после этого с зонтом под дождем и краснела, услышав пылкие признания какого-нибудь юноши со взором горящим. У нас все по-быстрому. Встретились, понравились, переспали. И не дай бог ляпнуть что-нибудь типа: «Ты мне позвонишь?»

В этом городе романтика – синоним глупости. Мы ничего о ней не знаем. У нас с рождения прививка против нее, как против ветряной оспы. И если какой-нибудь индивидуум вдруг начинает декламировать тебе лирическую поэму, ты первым делом пугаешься: «О нет! Знаю я эти уловки. Сначала ты будешь заманивать меня в свои сети, сотканные из сладких речей, будешь шептать: «Верь мне», – будешь подбираться к самому моему сердцу, станешь моей плотью и кровью, моим дыханием, моей жизнью. А в одно прекрасное утро слиняешь в свой Мужикистан, не оставив даже записки на подушке? Нет! Отвали».

Поэтому, хоть Андрей мне и нравился, но, говоря откровенно, все эти его закидоны в духе девятнадцатого века внушали мне некоторые опасения. С одной стороны – приятно, и человек вроде хороший. Но уж больно непривычно. Дитя бетонных кварталов, столкнувшись с такой хрупкой субстанцией, как романтика, я внутренне отторгала ее.

Так вот. На фоне всех этих размышлений мы с Андреем, значит, прибыли в пансионат. Наш номер был украшен воздушными шариками, на которых болтались бумажные сердечки. Я криво улыбнулась: началось. Потом мы пообедали. Погуляли вокруг озера, покормили уток. А вечером он опять устроил мне сюрприз. Я догадывалась, что будет как в кино: большая ванна с воздушной пеной, ароматизированные свечи, холодное шампанское. Вместе с дневными шариками – перебор, короче. Двадцать два.

Я не утверждаю, что первый раз надо заниматься сексом в кабинке мужского туалета в ресторане. Но и слишком идеально всё не должно быть. Циничные современные натуры могут и не выдержать такое счастье.

Неудивительно, что в ванне у меня закружилась голова. Андрей уверял, что это от шампанского, я смеялась: «Нет, от чувств-с», – но понимала, что дело совсем плохо. Проворковав: «Минуточку», – я, как мне показалось, элегантно попыталась выйти из этого океана любви. Встала, перекинула ногу через край ванны, поискала точку опоры на мокром кафеле, увидела свой пунцовый нос в зеркале, мысленно чертыхнулась и – бэмц! – взмахнув руками, как озерная утка крыльями, рухнула на пол.

Сверху посыпались какие-то флакончики, за которые я, видимо, пыталась ухватиться. Один из них, между прочим, оказался моими духами. Голый Андрей бултыхался в джакузи, тоже пытаясь выбраться, и кричал: «Не шевелись! У тебя может быть сломана шея!» Я лежала мокрая, пахнущая Mademoiselle и истерически смеялась.

Андрей наконец выбрался и накрыл меня полотенцем: «Это шок, шок, не волнуйся, смейся». Я сразу успокоилась. «Можно, – говорю, – я теперь встану? А то здесь холодно». Я уверяла, что со мной все в порядке. Просто романтики перебрала. С непривычки-то!

А потом он отвез меня в районный травмпункт, предварительно побегав по пансионату и совсем не романтично поорав: «Мать вашу, почему коврики в ванной не прорезиненные?» Я разбила лоб и локоть. Локоть мне заклеили пластырем, а вот ранку на лбу пришлось зашивать. Андрей с помощью денег настоял, чтобы врачи сделали снимок моей дурьей башки. Сотрясения, к счастью, не обнаружилось.

Там же, в райцентре, мы, нервно истощенные, купили два пирожка с повидлом и съели их прямо в машине, запивая одной на двоих бутылкой колы. «Как ты матерился! – восхищенно говорила я. – Мой герой». Андрей качал головой и мычал что-то невразумительное, пережевывая свой пирожок.

«Давай договоримся, Андрюш: больше никакой романтики. Как видишь, мой мозг не в состоянии выносить ее в таких количествах». Андрей улыбнулся: «Ну, если я теперь и так твой герой, то конечно».


Я слизывала варенье с пальцев и думала, что самое романтичное признание – это не красивые слова. Не мелодии, не застольные тосты, не банальное: «Я подарю тебе эту звезду! Светом нетленным она будет сиять вечно». Романтика – это поступки. Когда тебя не оставляют в беде. Когда радуются всем твоим победам, а в неудачах утешают и говорят, что всё у тебя еще будет хорошо. Когда не ищут только своей выгоды. Когда и через сорок лет после свадьбы двое держатся за руки. И когда тебя поднимают с мокрого пола, помогают натянуть колготки и не замечают прыща на кончике носа – это тоже очень романтично.

[Liza]

.... Представьте, что у вас есть первый диплом, скажем, искусствоведа или архитектора, инженера, микробиолога, астронома или еще кого-нибудь. Вы свободно владеете, причем именно свободно, английским и немецким или английским и французским, а то в придачу еще и каким-нибудь китайским языком. Окончили музыкальную школу по классу фортепиано, а может, даже и скрипки. И к тому же у вас разряд по горным лыжам, теннису или там по плаванию. Подготовившись таким основательным образом к жизни, выйдя за порог alma mater и оглядевшись по сторонам, вы быстро понимаете, что голод — не тетка, а поэтому играть на скрипке и считать звезды вам долго не придется. И вот вы устраиваетесь в один из случайно подвернувшихся офисов, куда являетесь во всем своем великолепии, считая в глубине души себя большим подарком для работодателя. В первый же день выясняется, что из всех приобретенных вами навыков востребованными оказываются умение, скажем, составлять таблички в xls и писать короткие, не очень содержательные мэйлы на английском языке. Между тем, что вы можете, и тем, что от вас требуется, сразу возникает тревожный дисбаланс, и вы уже чувствуете, что он вряд ли когда-нибудь выровняется. Нельзя сказать, что вы ждали чего-то радикально иного, но все же не думали, что мозги вам совсем не понадобятся. По наивности вы начинаете рассчитывать на повышение в должности. Однако карьерный рост, постепенно решая ваши материальные проблемы, никак не помогает решить проблему с мозгами. На новом посту вы полностью осваиваетесь за месяц-другой, а впоследствии и быстрее, и он тоже перестает требовать от вас интеллектуальных усилий, при этом, возможно, забирая массу физических сил. В собственных глазах вы становитесь героем анекдота: “Умище-то куда девать?”. Вы можете переходить из компании в компанию, подниматься по карьерной лестнице, получать второе высшее образование, наращивать зарплату, чего я всем желаю, но проблема самореализации будет нависать над вами все с большей определенностью.

Дело может принимать и несколько иной оборот. Сплошь и рядом бывает еще и так, что человек, обремененный разнообразными знаниями, особенно из гуманитарных областей, имеет ярко выраженную склонность к витанию в облаках. Одно из следствий — масса прочитанных книг при острой неспособности к выполнению простых практических задач. Те же таблички в xls при этом раскладе неожиданно могут явиться непреодолимым препятствием “на пути к успеху”. В этой ситуации возникает еще один внутренний конфликт: с одной стороны, вы с высоты своего полета, выраженного в престижном гуманитарном образовании, позволяете себе презирать всякую суетную ерунду, составляющую офисную деятельность, — глупые таблички, мэйлы, отчеты и прочее. А в то же время, положа руку на сердце, вы не ахти как здорово умеете все это делать, и любая выпускница секретарских курсов может дать вам сто очков вперед. И здесь начинается путь с облаков на грешную землю, сопровождающийся внутренней ломкой, переоценкой себя и собственных приоритетов.

В общем, вы зачем-то научились играть на скрипке, конструировать корабли или атомные станции, читать египетские иероглифы, общаться на нескольких языках и нашли всему этому достойное применение: к вам будут обращаться, когда кого-нибудь из клиентов вашей фирмы нужно будет развлечь непринужденной беседой о том, что происходит в современном авторском кино, где в ближайшее время можно услышать Юрия Башмета и что новенького стоит посмотреть у Петра Фоменко.

Вторая категория несчастных офисных служащих — экономисты и юристы, которые на первый взгляд смотрятся в офисе более уместно....

http://magazines.russ.ru/znamia/2008/5/bu12.html

[Liza]

Дамка

Никто не знал ее настоящего имени, да и, по правде сказать, вряд ли оно
у нее когда-нибудь было.
Женщины, увидев ее впервые, восклицали: -- Какая прелестная собачка!
Поди сюда, песик. Как тебя зовут?
Мужчины говорили короче:
-- Ну и псина!.. С ума сойти...
И собаке тут же давали имя, а через двадцать четыре дня, когда состав
отдыхающих сменялся, оно забывалось. Случалось, что в разных корпусах ее
называли по-разному. Однако чаще всего ее почему-то крестили Дамкой или
Милкой.
Она отзывалась на все клички, ей нравилось, когда к ней обращались, и
возможно даже, у нее в ответ тоже возникали какие-то слова, но никто из
окружающих, к сожалению, их не понимал.
Трудно описать, какой она была породы. Люди, ничего не смыслящие в
собаках, простодушно полагали ее дворнягой. У них недоставало терпения
внимательно всмотреться в нее. В том-то и дело, что Дамка вовсе не была
беспородной, но только этих пород намешано в ней было множество.
Одно ухо бдительно стояло у нее, как у овчарки, а другое,
переломившись, висело, как у гончака. Если же случалась насущная
необходимость, то Дамка ставила торчком или укладывала плашмя оба уха --
совершенно очевидно, что ее нисколько не беспокоили вопросы фасона или моды.
Что касается хвоста, то она владела им виртуозно: сию минуту вы ясно
видели, что хвост этот был завернут бубликом, как у заправской лайки, а
через мгновение мимо вас мчалась та же Дамка с хвостом, вытянутым упруго,
как у борзой. А ноги у нее, к сожалению, были коротковаты -- тут ее
родословная, запутавшись, очевидно, в немыслимой помеси, сработала впопыхах,
как попало, лишь бы закончить эту невиданную доселе личность.
Работы у Дамки было по горло. Она сама установила для себя круг своих
обязанностей по Дому отдыха.
Дважды в месяц она выходила на станцию встречать отдыхающих.
Она садилась метрах в двадцати от железнодорожного полотна и ждала. На
станции стояла тележка, в которую был впряжен пожилой сонный мерин.
Кладовщик Коротков выезжал к поезду помочь отдыхающим управиться с
чемоданами.
Когда тележка оказывалась груженной багажом и мерин, продолжая дремать,
разворачивался к дому, Дамка скромно подбегала к приезжим. Она учтиво
обнюхивала каждого, принимая его этим самым в свое хозяйство.
-- А это наш Кабыздох, -- говорил Коротков, указывая прутом на собаку.
Имеется такое научное мнение, что пес портится, если в течение его
жизни ему приходится несколько раз переходить из рук в руки, меняя хозяина.
Жизнь Дамки сложилась так причудливо и беспечно, что она не удосужилась
завести себе постоянного хозяина, и, может быть, поэтому ее сердце вмещало в
себе любовь к людям вообще, а не к кому-нибудь персонально. Она даже
терпеливо сносила мелкие несправедливости, выпадающие на ее долю, отлично
понимая, что человек может быть чем-то раздражен, озабочен и ему в данный
момент не до нее. Надо было только тактично перетерпеть грубость, не
навязываться, и люди опоминались. Заметила Дамка, что лучше всего иметь дело
с человеком, когда он один, а не когда их много.
Каким путем ей удавалось с ходу распознавать людей, живущих именно в ее
Доме отдыха? Возможно, когда-нибудь наука возьмется ответить и на этот
вопрос.
Рабочий день Дамки начинался с самого раннего утра. Чуть свет она
появлялась неизвестно откуда -- никто не знал, где она спит, -- и торопливо,
озабоченно обегала свою территорию, проверяя, все ли в порядке. Если во
время этой контрольной пробежки появлялся на крыльце человек, которому не
спалось на новом месте, Дамка деликатно приближалась к нему, гостеприимно
помахивая хвостом. Она делала это не для себя, а для него, чтобы показать
ему, что он не одинок в этот ранний час.
Человек радовался собаке, присаживался подле нее на корточки и
произносил какую-нибудь чепуху, вроде: -- Ну, здравствуй. Барбос. Как
живешь, миляга? Потом принимался слишком сильно чесать ей бок, чего, в
общем, Дамка терпеть не могла -- в этом месте у нее уже была натерта мозоль,
-- но Дамка заметила, что людям нравится делать это, и стойко переносила
неприятное ощущение.
Самое хлопотливое, трудное время начиналось для нее после завтрака.
Часть отдыхающих следовало проводить к Щучьему озеру. Здесь кто-нибудь
непременно бросал палку далеко в воду и требовал: -- Принеси.
Или даже говорил слово, которого она толком не понимала: -- Апорт!
Дамка кидалась в озеро, молотила передними лапами по воде и раз
двадцать кряду приносила отдыхающим различные предметы, вероятно весьма
необходимые им, потому что иначе чего ради они стали бы прибегать к Дамкиной
помощи.
Люди укладывались на песок загорать, а ей некогда было разлеживаться,
она спешила домой. Здесь ее уже ждали.
Новичок стоял у калитки, а кладовщик Коротков объяснял ему:
-- Пойдете прямо, потом у водокачки возьмете правее, обогнете голубую
дачу, подыметесь на взгорок, завернете на левую руку... Да нет,
заплутаетесь, вам не запомнить. Погодите, вот Кабыздох вас проводит.
-- Но откуда же он знает, что мне надо на почту? -- спрашивал
отдыхающий.
-- Он все знает. Такая паршивая собака, от нее ни черта не скроешь. Вы
только станьте на ту тропинку и возьмите в руки письмо, она, зараза, сразу
поймет, что вам на почту.

[Liza]

История обостренных отношений Короткова с Дамкой была несложной.
Подле кухни стояла ее миска, в которую повар два раза в день выливал
остатки еды. Против этого норми рованного расхода продуктов Коротков не
возражал. Но помимо того всякий отдыхающий считал своим долгом трижды в
день, выходя из столовой, прихватить что-нибудь для собаки. Больше всего
перепадало ей от худосочных людей. Толстяки съедали свой рацион без остатка,
а худощавые тащили все: кашу, яичницу, рыбу, колбасу, масло. Сердце
буквально сжималось у Короткова, когда он наблюдал эту картину, -- уходили
харчи, годные для кормления его поросенка.
Дамка была сыта и без этого добавка, но вежливо ела из рук, не желая
обижать гостеприимных хозяев.
По вечерам она приглашала на пир соседских собак со всего поселка, и
это окончательно выводило Короткова из себя. Он даже ходил к директору Дома
отдыха с предложением купить капканы и расставить их вокруг территории, но
директор отказал, ссылаясь на перерасход по безлюдному фонду.
И тогда Коротков решил избавиться от Дамки каким-нибудь вполне
человечным способом.
Выбрав ненастный день в конце осени, он взял с собой повара и велел ему
прихватить Дамку; все трое поехали на электричке в город за восемьдесят
километров.
В городе Дамка чувствовала себя неуютно, она жалась к ногам повара,
напоминая ему всячески, что она тут и что им обоим лучше поскорее убираться
из этого ада домой.
Коротков не стал делиться своими черными планами с поваром. Выйдя на
привокзальную площадь, кладовщик сказал:
-- Ты, Алексей Иваныч, иди в курортторг, а мне надо на базу. Я обернусь
быстренько и забегу за тобой. Кабыздох пойдет со мной.
Повар ушел, и, чтобы Дамка не побежала за ним, Коротков придержал ее за
шею. Дамка дрожала от трамвайных звонков и городского скрежета.
Как только повар окончательно скрылся из вида, Коротков двинулся в
противоположную сторону, поманив за собой собаку. Она покорно засеменила
рядом с ним.
На шумном перекрестке кладовщик внезапно рванулся в сторону и повис на
подножке проходящего трамвая. Дамка на мгновение замерла, увидев Короткова
исчезающим в вагоне, затем ринулась за трамваем прямо по мостовой.
В первую секунду она легко догнала вагон, набиравший скорость на
повороте, и побежала вровень с площадкой, весело-беспокойно задрав голову и
стараясь превратить все это в игру, в шутку.
Короткову даже чуть было не стало жаль собаку, но тут он с яростью
вспомнил, какое количество пищи уплывает из-за нее на сторону, и взял себя в
руки. Кто-то из пассажиров трамвая громко сказал: -- Товарищи, никто из вас
не потерял собачки?.. Вон бежит за вагоном...
Школьник, стоявший с краю площадки, указал на Короткова:
-- Этого дядьки собака. Избавиться хочет. Пассажиры неодобрительно
взглянули на кладовщика.
Он прикрикнул на школьника:
-- Ну-ну, ты не очень! Небось полный ранец двоек везешь?.. Почем
знаешь, что моя собака?
В это время трамвай уже обогнул шумный бульвар -- здесь мчались сейчас
все виды городского транспорта. Дамка оказалась между отчаянно сигналящим
грузовиком и мягко подпрыгивающим троллейбусом. Пассажиры даже зажмурились
от испуга и жалости. А школьник сказал, глядя на Короткова:
-- Хорошо, что вы не хозяин собаки, если не врете. А то бы я вам
показал, как мучить животных!.. И соскочил на ходу.
На душе у Короткова было скверно, его как будто даже мутило от того,
что он сделал, и, выйдя из вагона, он тотчас выпил две кружки холодного
пива. Полегчало.
В курортторге он встретился с поваром. Они быстро закончили дела, и
только тогда повар вдруг хватился собаки: -- А где же Дамка?
Блудливым голосом кладовщик рассказал, как Дамка будто бы снюхалась с
каким-то кобелем на улице и исчезла. Сколько он ее ни звал, она не
откликалась.
-- А вообще, такого дерьма не жалко. Сука, она и есть сука. Пошли,
Алексей Иваныч, до поезда примем грамм по полтораста.
-- Я пить с вами не желаю, -- сказал повар. -- Ты что, очумевши? --
спросил кладовщик. -- Это почему же, интересно, не желаешь со мной выпить?
-- Поскольку вы паразит, -- сказал повар. И выпили они в одном буфете,
но раздельно. И в поезде не разговаривали, ехали в разных вагонах.
Жизнь в Доме отдыха катилась своим чередом, и только старожилы иногда
вспоминали Дамку: вот, дескать, был такой пес, разумный и вежливый,
решительно все понимал, оправдывая свое высокое звание -- друг человека.
Так прошло с полгода.
И вот однажды, первого числа, часов в десять утра, как раз после
завтрака, группа отдыхающих новичков вышла из ворот, направляясь к озеру на
лыжах. Никто не знал дороги, спросили у проходящего мимо кладовщика, как
ближе всего пройти к Щучьему. Кладовщик начал объяснять:
-- Подыметесь на эту горку, обогнете пожарку, свернете на правую
руку...
Он вдруг замер, устремив глаза в одну точку.
На ближайшем пригорке стояла Дамка, изготовившись вести людей к озеру.
-- Дамка! -- сказал кладовщик, забыв на секунду, что ее зовут
Кабыздохом.
Собака подбежала к нему, повизгивая от радости, что вот наконец он
нашелся -- хотя это стоило ей ужасных трудов и мученья, но она отыскала его,
и теперь никуда от себя не отпустит.
Потом она обнюхала деловито всех новичков, помотала своим грязным,
обтрепанным хвостом и приступила к исполнению служебных обязанностей --
повела их к Щучьему озеру.

И.Меттер

[Liza]

ВСТРЕЧИ С ЛИЗ


1

Шевеля на ходу плечами, высоко подняв голову, с победоносной улыбкой на лиловом от пудры лице, Лиз Курицына свернула с улицы Германской Революции на улицу Третьего Интернационала.
С каждым шагом поворачивая туловище то направо, то налево, она размахивала, как кадилом, плетеным веревочным мешком, в который был втиснут голубой таз с желтыми цветами.
Кукин повернулся через левое плечо и молодцевато шел за ней до бани. Там она остановилась, повертелась, торжествующе взглянула направо и налево и вспорхнула на крыльцо.
Дверь хлопнула. Торговки, сидя на котелках с горячими углями, предложили Кукину моченых яблок. Не взглянув на них, он, радостный, спустился на реку.
"Пожалуй, -- мечтал он, -- уже разделась. Ах, черт возьми!"
Ледяная корка на снегу блестела на вечернем солнце. Погоняя лошадей, мужики ехали с базара. Вереницами шли бабы с связками непроданных лаптей и перед прорубью ложились на брюхо и, свесив голову, прыгнули воду:
-- Животные, -- злорадствовал Кукин. Когда он шел обратно через сад, луна была высоко, и под перепутанными ветвями яблонь лежали на снегу тоненькие тени.
"Через три месяца здесь будет бело от осыпавшихся лепестков", -- подумал Кукин, и ему представились захватывающие сцены между ним и Лиз, расположившимися на белых лепестках.
Он посмеялся шуткам молодых людей, которые подзывали извозчиков и говорили "проезжай мимо", и в приятном настроении повернул в свой переулок.
Клуб штрафного батальона был парадно освещен, внутри гремела музыка, на украшенной еловыми ветвями двери висело объявление: труппа батальона ставит две пьесы -- "Теща в дом -- все вверх дном" и антирелигиозную.
Чайник был уже на самоваре. Мать сидела за Евангелием.
-- Я исповедовалась.
Кукин сделал благочестивое лицо, и под тиканье часов "ле руа а Пари" стали пить чашку за чашкой -- седенькая мать в ситцевом платье и ее сын в парусиновой рубахе с черным галстучком, долговязый, тощий, причесанный ежиком.




2

В канцелярию приковыляла хромоногая Рива Голубушкина и велела идти к Фишкиной -- графить бумагу.
-- Читали газету? -- спросила она, подняв брови: -- Есть статья Фишкиной: " Не злоупотребляйте портретами вождей". -- И, откинув голову, она выкатила груди.
Было холодно. В открытое окно дул мокрый ветер. Рива усердно переписывала. Кукин, стоя, разлиновывал.
Фишкина, приблизив темное лицо к его руке, смотрела, и ее черная прическа прикоснулась к его бесцветным волосам. Тогда она встряхнулась и отошла к окну.
Стояла, вглядываясь в тучи, коротенькая, черная, прямая и презрительная. Потом негромко высморкалась и, повернувшись к комнате, сказала:
-- Товарищ Кукин.
Приотворилась дверь, и кто-то заглянул. Она надела желтую телячью куртку и ушла.
-- Вы ей понравились, -- выкатывая груди, поздравляла Рива и таинственно оглядывалась. -- Старайтесь к ней подъехать: она вас будет продвигать. Жаль только, что нас с ней переводят. Но ничего, я вам буду устраивать встречи.
-- Возможно, -- радовался Кукин. -- В конце концов, я не против низших классов. Я готов сочувствовать. -- И ликуя, он насвистывал "Вставай, проклятьем".
Красные и синие шары метались по ветру над бородатым разносчиком. На углах голосили калеки. От дома к дому ходила старуха в черной кофте:

Подайте милостыньку, Христа ради,
Что милость ваша --
Кормилица наша,
Глухой больной старушке.

У ворот с четырьмя повалившимися в разные стороны зелеными жестяными вазами Кукин положил руку на сердце: здесь живет и томится в компрессах Лиз. У нее нарывы на спине -- в газете было напечатано ее письмо, озаглавленное "Наши бани".
В библиотеке висели плакаты: "Туберкулез! Болезнь трудящихся!" -- "Долой домашние! Очаги!"
-- Что-нибудь революционное, -- попросил Кукин.
Девица с желтыми кудряшками заскакала по лесенкам.
-- Сейчас нет. Возьмите из другого. "Мерседес де-Кастилья", сочинения Писемского...
Ах, черт возьми? а он уже видел себя с теми книжками -- встречается Фишкина: -- Что это у вас? Да? -- значит, вы сочувствуете!
Мать сидела на диване с гостьей -- Золотухиной, поджарой, в гипюровом воротнике, заколотом серебряной розой.
-- Не слышно, скоро переменится режим? -- томно спросила Золотухина, протягивая руку.
-- Перемены не предвидится, -- строго ответил Кукин. -- И знаете, многие были против, а теперь, наоборот, сочувствуют.
Покончив с учтивостями, старухи продолжали свой разговор.
-- Где хороша весна, -- вздохнула Золотухина, -- так это в Петербурге: снег еще не стаял, а на тротуарах уже продают цветы. Я одевалась у де-Ноткиной. "Моды де-Ноткиной"... Ну, а вы, молодой человек: вспоминаете столицу? Студенческие годы? Самое ведь это хорошее время, веселое... Она зажмурилась и покрутила головой.
-- Еще бы, -- сказал Кукин. -- Культурная жизнь... -- И ему приятно взгрустнулось, он замечтался над супом: -- Играет музыкальный шкаф, студенты задумались и заедают пиво моченым горохом с солью... О, Петербург'




3

-- Идемте, идемте, -- звала Золотухина. -- Долой Румынию.
Кукина отнекивалась, показывала свои дырявые подметки...
Ходили долго. Развевались флаги и, опадая, задевали по нос:

Эх, вы, буржуи,
Эх, вы, нахалы.

Луна белелась расплывчатым пятнышком. В четырехугольные просветы колоколен сквозило небо. Шевелились верхушки деревьев с набухшими почками.
-- Вот, все развалится, -- вздыхала Кукина, качая головой на покосившиеся и подпертые бревнами домишки, -- где тогда жить?
Фишкина презрительно посматривала направо и налево: -- Фу, сколько обывательщины!
Ковыляя впереди, оглядывалась на Кукина и кивала Рива и, пожимая плечами, отворачивалась: он ее не видел. Перед ним, размахивая под музыку руками, маршировала и вертела поясницей Лиз. Когда переставали трубы, Кукин слышал, как она щебетала со своей соседкой:
-- В губсоюз принимают исключительно по протекции...
В канцелярию пришел мальчишка:
"Не теряйте времени, -- прислала Рива записку и билет в сад Карла Маркса и Фридриха Энгельса. -- Подъезжайте к Фишкиной. Она вас продвинет. Вы не читали "Сад пыток"? -- чудная вещь".
-- Лиз, -- сказал Кукин, -- я вам буду верен...
-- Плохи стали мои ноги, -- жаловалась мать. -- Сделала студень и оладьи, хотела отнести владыке, но, право, не могу. Попрошу бабку Александриху, а ты будь любезен, Жорж, присмотри за ней издали.
-- Сейчас, -- сказал Кукин и, дочитав "Бланманже", закрыл переложенную тесемками и засушенными цветками книгу.
-- Ах, -- вздохнул он, -- не вернется прежнее.
Штрафные, ползая на корточках, выводили мелкими кирпичиками на насыпанной вдоль батальона песочной полоске: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь".
Лиз лиловая, с лиловым зонтиком, с желтой лентой в выкрашенных перекисью водорода волосах, смотрела.
Кукин остановился и обдергивал рубашку. Лиз засмеялась, покачнулась, сорвалась с места и отправилась.
За ней бы? -- но нельзя было оставить без присмотра Александриху.
Возвращались вместе -- Александриха в холщовом жилете и полосатом фартуке и унылый Кукин в парусиновой рубашке с черным галстучком -- и белесым отражением мелькали в черных окошках.
-- Утром дух бывает очень вольный, -- рассказывала Александриха... Бегали мальчишки и девчонки. Хозяйки выходили встречать коров. В лоске скамеек отсвечивалась краснота заката.
Запахло пудрой: на крыльце у святого Евпла толпилась свадьба -- какое предзнаменование!




4

В воде расплывчато, как пейзаж на диванной подушке, зеленелась гора с церквами.
Солнце жарило подставленные ему спины и животы.
-- Трудящиеся всех стран,-- мечтательно говорил Кукину кассир со станции,-- ждут своего освобождения. Посмотрите, пожалуйста, достаточно покраснело у меня между лопатками? Шурка Гусев, мокрый, запыхавшийся, с блестящими
глазами прибежал по берегу и схватил штаны:
-- Девка утонула!
Толпились мужики, оставив на дороге свои возы с дровами, бабы в армяках и розовых юбках -- с ворохами лаптей за спиной, купальщицы -- застегивали пуговицы.
-- Вот ее одежда,-- таинственно показывала мать Ривы Голубушкиной, кругленькая, в гладком черном парике с пробором.-- Знаете ее обыкновение: повертеть хвостом перед мужчинами. Заплыла за поворот, чтобы мужчины видели.
"Почему вы к ней не подъезжаете? -- писала Рива.-- Я опять пришлю билет. Будьте обязательно. Есть вокальный номер:

Деньги у кого,
Сад наш посещает,
А без денег кто --
В щелки подглядает.

После него сейчас же подойдите: -- Что за обывательщина! Я удивляюсь; никакого марксистского подхода!"
Пыльный луч пролезал между ставнями. Ели кисель и, потные, отмахиваясь, ругали мух. Тихо прилетел звук маленького колокола, звук большого -- у святого Евпла зазвонили к похоронам.
Бросились к окнам, посрывали на пол цветочные горшки, убрали ставни.
-- Курицыну,-- объявила Золотухина, по пояс высунувшись наружу.
Кукина перекрестилась и схватилась за нос: -- Фу!
-- Чего же вы хотите в этакое пекло,-- заступилась Золотухина.-- А мне ее душевно жаль.
-- Конечно,-- сказал Кукин,-- девушка с образованием...
После чаю вышли на крыльцо. Штрафные пели "Интернационал".
Блеснула на гипюровом воротнике серебряная роза.
-- В ротах,-- встрепенулась Золотухина,-- в этот час солдаты поют "Отче наш" и "Боже, царя". А перед казармой -- клумбочки, анютины глазки... Я люблю эту церковь,-- показала она на желтого Евпла с белыми столбиками,-- она напоминает петербургские.
Все повернули головы. По улице, презрительно поглядывая, черненькая, крепенькая, в короткой чесунчовой юбке и голубой кофте с белыми полосками, шла Фишкина.
-- Интересная особа,-- сказала Кукина. Жорж поправил свой галстучек.

Л.Добчин 1924

[Liza]

Здание на песке

Я сидел в уголку и задумчиво смотрел на них.
- Чья это ручонка? - спрашивал муж Митя жену Липочку, теребя ее за руку.
Я уверен, что муж Митя довольно хорошо был осведомлен о принадлежности этой верхней конечности именно жене Липочке, а не кому-нибудь другому, и такой вопрос задавался им просто из праздного любопытства...
- Чья это маленькая ручонка?
Самое простое - жене нужно было бы ответить: "Мой друг, эта рука принадлежит мне. Неужели ты не видишь сам?"
Вместо этого жена считает необходимым беззастенчиво солгать мужу прямо в глаза:
- Эта рука принадлежит одному маленькому дурачку.
Не опровергая очевидной лжи, муж Митя обнимает жену и начинает ее целовать. Зачем он это делает, бог его знает.
Затем муж бережно освобождает жену из своих объятий и, глядя на ее неестественно полный живот, спрашивает меня:
- Как ты думаешь, что у нас будет?
Этот вопрос муж Митя задавал мне много раз, и я каждый раз неизменно отвечал:
- Окрошка, на второе голубцы, а потом - крем.
Или:
- Завтра? Кажется, пятница.
Отвечал я так потому, что не люблю глупых, празд-ных вопросов.
- Да нет же! - хохотал он. - Что у нас должно родиться?
- Что? Я думаю, лишенным всякого риска мнением будет, что у вас скоро должен родиться ребенок.
- Я знаю! А кто? Мальчик или девочка?
Мне хочется дать ему практический совет: если он так интересуется полом будущего ребенка, пусть вскроет столовым ножиком жену и посмотрит. Но мне кажется, что он будет немного шокирован этим советом, и я говорю просто и бесцельно:
- Мальчик.
- Ха-ха! Я сам так думаю! Такой большущий, толстый, розовый мальчуган... Судя по некоторым данным, он должен быть крупным ребенком... А? Как ты думаешь... Что мы из него сделаем?
Муж Митя так надоел мне этими вопросами, что я хочу предложить вслух: "Котлеты под морковным соусом".
Но говорю:
- Инженера.
- Правильно. Инженера или доктора. Липочка! Ты показывала уже Александру свивальнички? А нагрудничков еще не показывала? Как же это так?! Покажи.
Я не считаю преступлением со стороны Липочки ее забывчивость и осторожно возражаю:
- Да зачем же показывать? Я после когда-нибудь увижу.
- Нет, чего там после. Я уверен, тебя это должно заинтересовать.
Передо мной раскладываются какие-то полотняные сверточки, квадратики.
Я трогаю пальцем один и робко говорю:
- Хороший нагрудничек.
- Да это свивальник! А вот как тебе нравится сия вещь?
Сия вещь решительно мне нравится. Я радостно киваю головой:
- Панталончики?
- Чепчик. Видите, тут всего по шести перемен, как раз хватит. А колыбельку вы не видели?
- Видел. Три раза видел.
- Пойдемте, я вам еще раз покажу. Это вас позабавит.
Начинается тщательный осмотр колыбельки.
У мужа Мити на глазах слезы.
- Вот тут он будет лежать... Большой, толстый мальчишка. "Папочка,
- скажет он мне, - папочка, дай мне карамельку!" Гм... Надо будет завтра про запас купить карамели.
- Купи пуд, - советую я.
- Пуд, пожалуй, много, - задумчиво говорит муж Митя, возвращаясь с нами в гостиную.
Рассаживаемся. Начинается обычный допрос:
- А кто меня должен поцеловать?
Жена Липочка догадывается, что этот долг всецело лежит на ней.
- А чьи это губки?
Из угла я говорю могильным голосом:
- Могу заверить тебя честным словом, что губы, как и все другое на лице твоей жены, принадлежат именно ей!
- Что?
- Ничего. Советую тебе сделать опись всех конечностей и частей тела твоей жены, если какие-нибудь сомнения терзают тебя... Изредка ты можешь проверять наличность всех этих вещей.
- Друг мой... я тебя не понимаю... Он, Липочка, кажется, сегодня нервничает. Не правда ли?.. А где твои глазки?
- Эй! - кричу я. - Если ты нащупаешь ее нос, то по левой и правой стороне, немного наискосок, можешь обнаружить и глаза!... Не советую даже терять времени на розыски в другом месте!
Вскакиваю и, не прощаясь, ухожу. Слышу за своей спиной полный любопытства вопрос:
- А чьи это ушки, которые я хочу поцеловать?..
Недавно я получил странную записку:
"Дорог Александ Сегодня она, кажется, уже! Ты понимаешь?.. Приходи, посмотрим на пустую колыбельку она чувствует себя превосход. Купил на всякий слу. карамель. Остаюсь твой счастливый муж, а вскорости и счастли. отец!!!?! Ого-го-го!!"
"Бедняга помешается от счастья", - подумал я, взбегая по лестнице его квартиры.
Дверь отворил мне сам муж Митя.
- Здравствуй, дружище! Что это у тебя такое рас-терянное лицо?
Можно поздравить?
- Поздравь, - сухо ответил он.
- Жена благополучна? Здорова?
- Ты, вероятно, спрашиваешь о той жалкой кляче, которая валяется в спальне? Они еще, видите ли, не пришли в себя... ха-ха!
Я откачнулся от него.
- Послушай... ты в уме? Или от счастья помешался?
Муж Митя сардонически расхохотался:
- Ха-ха! Можешь поздравить... пойдем, покажу.
- Он в колыбельке, конечно?
- В колыбельке - черта с два! В корзине из-под белья!
Ничего не понимая, я пошел за ним и, приблизившись к громадной корзине из-под белья, с любопытством заглянул в нее.
- Послушай! - закричал я, отскочив в смятении. - Там, кажется, два!
- Два? Кажется, два? Ха-ха! Три, черт меня возьми, три!! Два наверху, а третий куда-то вниз забился. Я их свалил в корзину и жду, пока эта идиотка акушерка и воровка нянька не начнут пеленать...
Он утер глаза кулаком. Я был озадачен.
- Черт возьми... Действительно! Как же это случилось?
- А я почем знаю? Разве я хотел? Еще радовался, дурак: большой, толстый мальчишка!
Он покачал головой.
- Вот тебе и инженер!
Я попробовал утешить его:
- Да не печалься, дружище. Еще не все потеряно...
- Да как же! Теперь я погиб...
- Почему?
- Видишь ли, пока что я лишился всех своих сорочек и простынь, которые нянька сейчас рвет в кухне на пеленки. У меня забрали все наличные деньги на покупку еще двух колыбелей и наем двух мамок... Ну... и жизнь моя в будущем разбита. Я буду разорен. Всю эту тройку негодяев приходится кормить, одевать, а когда подрастут - учить... Если бы они были разного возраста, то книги и платья старшего переходили бы к среднему, а потом к младшему... Теперь же книги нужно покупать всем вместе, в гимназию отдавать сразу, а когда они подрастут, то папирос будут воровать втрое больше... Пропало... все пропало... Это жалкое, пошлое творение, когда очнется, попросит показать ей ребенка, а которого я ей предъявлю? Я думаю всех вместе показать - она от ужаса протянет ноги... как ты полагаешь?
- Дружище! Что ты говоришь! Еще на днях ты спрашивал у нее: "А чья это ручка? Чьи ушки?"
- Да... Попались бы мне теперь эти ручки и губки! О, черт возьми! Все исковеркано, испорчено... Так хорошо началось... Свивальнички, колыбельки... инженер...
- Чем же она виновата, глупый ты человек? Это закон природы.
- Закон? Беззаконие это! Эй, нянька! Принеси колыбельки для этого мусора! Вытряхивай их из корзины! Да поставь им на спине чернилами метки, чтобы при кормлении не путать... О Господи!
Выходя, я натолкнулся в полутемной передней на какую-то громадную жестяную коробку. Поднявши, прочел: "Детская карамель И. Кукушкина. С географическими описаниями для самообразования".

Аркадий Аверченко

[Liza]

Маленький фельетон

Анкета

Французский журнал «La Revue» задумал и привел в исполнение интересную анкету на тему: «Как и что пьют французские писатели?» Одна из петербургских газет, вдохновившись этим примером, произвела подобную же анкету среди русских писателей. И в результате получился вывод, что ни французские, ни русские писатели и в рот хмельного не берут, а только и мечтают о чистой ключевой воде. Не знаем насколько это верно относительно французских писателей, но относительно русских мы решили проверить анкету по способу audiatur et altera pars. Так как в данном случае altera pars являются буфетчики посещаемых русскими писателями ресторанов, то мы и очутились первым долгом

у буфетчика литературного ресторан «Вена»

- Скажите, пожалуйста, что пьют русские писатели?
- Русские писатели пьют преимущественно очищенную, но не брезгуют и пивом, которое спрашивают всегда бокалами. Когда средства позволяют русские писатели охотно требуют и коньяку, предпочитая хорошим, но дорогим маркам плохие, но зато дешевые вина русские писатели пьют редко, - только когда их угощают, - что же касается ликеров то склонности к ним не чувствуют предпочитая повторить коньяк, чем перейти на ликер.
В отношении закуски русские писатели требуют преимущественно той закуски, которой за наименьшую цену полагается наибольшее количество. Многие пьют совершенно не закусывая или совершают обряд ерша заключающийся в том, что каждую рюмочку водки заглатывают глотком пива. Минеральную воду русские писатели не пьют, но квасу требуют и притом со льдом.
- А как пьют русские писатели?
- В кредит-с, хотя некоторые пьют и на наличные или в рассрочку платежа. Иногда русские писатели оставляют заложника и затем его выкупают. В отношении, так-сказать, емкости русские писатели идут непосредственно за купцами, причем и рюмки среднего размера - поменее купеческого и поболее общегражданского - называют у нас писательскими. Некоторые русские писатели пьют до положения риз, но большая часть русских писатели отличается хорошей закалкой и ума не пропивает. Напишись, русские писатели или целуются, или ругаются, а некоторые произносят речи на тему об искусстве или рассказывают про авансы, которые они получили и пропили, или собираются получить и пропить. Замечено, между прочим, что суммы этих авансов русские писатели по большей части значительно преувеличивают.

В «Капернауме»

- Скажите, пожалуйста, что и как пьют русские писатели?
-Водку-с. Закуску спрашивают мало. Бывают, которые начинают прямо с пива.
- А вина?
- Не уважют-с. Старые писатели – те действительно, требовали винца и толк понимали, а у нынешних кроме водки никакой продукт не идет.
- И много пьют?
- Пьют зло-с. Злее писателя один только мастеровой пьет-с.

У Федорова

- Русский писатель больше у стойки пьет, а на закуску выбирает бутерброд из пятачковых. Некоторые беллетристы припускают в водку пиконцу. Репортеры - те всегда требуют, чтобы пирожки были как огонь горячие, потому что они с морозу и на ходу. Когда писатели с актерами соединяются, мы их за круглый стол сажаем, а то уж очень руками размахивают.

У Кюба

Русские писатели совершенно не спрашивают шампанского, хотя есть группа писателей, которые ничего кроме шампанского не спрашивают даже к раннему завтраку. Ликеры русские писатели спрашивают по большей части такие, каких не существует вовсе. Русские писатели не дегустируют, а пьют залпом, На чай дают щедрее нефтяников, и разве только кораблестроительные инженеры дают на чай щедрее русских писателей.

В театральном клубе

- Ох, русские писатели, эх, русские писатели... Чего только не пьет русский писатель! Вот разве джину не пьет еще и пель-элю не спрашивает. Но и до этого дойдет! Все пьет русский писатель, здорово пьет русский писатель, большой кредит нужен русскому писателю, ибо много может вместить русский писатель.
- А пьют ли русские драматурги?
– И курица пьет, как же не пить русскому драматургу? Но драматург на четвертом месте по емкости. В первую голову идет по емкости публицист, за ним беллетрист, после поэт, а затем уж драматург.
Таковы результаты нашей беспристрастной анкеты. Выводы сумеет сделать сам читатель.

ВЛАД. АЗОВ.

http://starosti.ru/article.php?id=7362

[Liza]

Енот и Папуас

"В данном конкретном пространстве существует несколько верных способов
дождаться чего угодно. Из них лично мне известен только один -- не ждать.

Только не надо притворяться и косить глазом, тогда ничего не выйдет.
Нужно просто не ждать, и оно полезет к вам изо всех щелей, с криком "а вот и
я!".
Не вздумайте в него вцепиться. Оно тут же, без всякого крика,
просочится сквозь пальцы и уползет в те же щели. Лучше посмотрите на него с
тоской и представьте, что оно останется с вами по гроб жизни.
Оно останется, честное слово.

А еще в этом пространстве существует несколько верных способов не
дождаться никогда.
Не смотрите вы на этот телефон, не таскайте его за собой в ванну -- он
все равно никогда больше в этой жизни не зазвенит.

И не сидите вы возле этого окна -- мимо него пройдут все живые и
мертвые этого мира, пролетят все ангелы и птицы, проползут все гады земные
на чреве своем, и только одна-единственная тень никогда не вывернет из-за
угла.
И не пытайтесь надуть этот мир. Не ложитесь спать с надеждой проснуться
от звонка в дверь. Вы проснетесь в три часа ночи, и сегодня уже точно никто
не придет, и спать уже не хочется, а до утра с его спасительными иллюзиями
еще, ох, как долго.
Наплюйте. Наплюйте на все, и у вас появятся тысячи и миллионы от всей
души ненужных вам вещей. Все будут завидовать, но вам и на это будет
наплевать".

***

Так думал юный папуас, дрожа от утренней сырости на острове, однажды
открытом Миклухо-Маклаем просто так, с похмелья и от дурного настроения.
И кто их просил, этих вечно пьяных великих мореплавателей, сочинять мир
по своему образу и подобию, рисовать трясущимися руками Африку и Австралию,
отбирать у индейцев Америку и лепить куда попало? Хорошо, что все они, в
конце концов, заболели малярией, утонули, сошли с ума и были съедены ими же
придуманными дикарями. А то неизвестно чего еще они натащили бы на этот и
без них скособоченный глобус.
Вот и Миклухо-Маклай, простой, ведь, русский человек, лежал бы себе на
печке и гордился тем, что все у него не как у людей -- летосчисление кривое,
свиньи в доме живут, а тоска какая... Так нет же, придумал себе папуасов,
хотел, наверное, чтобы они у него счастливые получились. Но у него тоже
ничего не вышло. Вот и запил Миклухо, да и выловил как-то из неназванного
серого киселя никому не нужный остров, на котором теперь мучается в
предрассветных кустах юный папуас с мокрым луком в руках и дожидается такого
же несчастного сумчатого енота.
Иногда, после многообещающего шуршания, из кустов выскакивал
неинтересный муравьед или полосатый бело-коричневый младенец.

Эти младенцы таинственным образом расплодились на острове сразу после
его открытия Миклухо-Маклаем. Никто не знал, откуда они берутся и как они
размножаются, во всяком случае, никто не заставал их за этим занятием, но
размножались они удивительно быстро. Применить их к какой-нибудь пользе тоже
никому не удалось. Однажды экспедиция людоедов с соседнего острова наловила
восемь мешков этих младенцев и торжественно зажарила под бой тамтамов, но
есть их никто не стал -- вкусом младенцы больше всего напоминали грибы.
Людоеды, они, конечно, люди с широкими взглядами на жизнь, но для них грибы
-- все равно, что кошке огурцы. Есть можно, но противно.

***

"А я всегда завидовал тем, кто твердо уверен в своем существовании.
Как это, должно быть, прекрасно -- проснуться утром, посмотреть в
зеркало и обрадоваться: "Вот он я, Вася Печкин!"
А я... Я смотрю на зеркальное существо, пытаюсь напялить его на себя,
втиснуться в него, а оно не лезет, морщит и лопается на спине, и мои глаза
никак не желают совмещаться с дырками в его резиновом лице. Так и хожу весь
день, как дурацкий кенгуру из детского парка, выглядывая через проеденную
мышами прореху в душном костюме, чтобы не растянуться от чьей-то дружелюбной
подножки".

***

Так думал сумчатый енот, крупно дрожа в редком кустарнике. Он никак не
мог решиться на то, что все равно неизбежно -- выйти из кустов и появиться
перед папуасом, наперед зная, что все напрасно, что тот будет напряженно
смотреть насквозь, и, уже навсегда, остаться ничем.
И тогда зачем это все? Зачем эта дрожь в сырых кустах на никому не
нужном острове, зачем это ежедневное выламывание суставов для того, чтобы
найти с этим миром ну хоть какие-то точки соприкосновения?

***

"Все это глупости, мой мальчик, -- говорил Миклухо-Маклай, задумчиво
ковыряя дырку на колене. -- Тебе, сынок, повыдерут перья, отмоют добела и
заставят поливать помидорную рассаду. Можно бороться с наступлением зимы или
с дрейфом материков, но с этим миром бороться нельзя. Он одушевлен и начисто
лишен иллюзий".

"Иллюзий... Что останется от этого мира, если убрать все эти глупые
веру-надежду-любовь? -- думал юный папуас, сидя в засаде. -- Зачем он мне
без иллюзий? И зачем он тогда себе, раз он все-таки одушевлен?"

Папуас подергал мокрую провисшую тетиву, и тут из кустов на мягких
непослушных лапах выполз сумчатый енот.

Д.Горчев

[Liza]

Лютой ненавистью я ненавижу салат "Мимоза".

Нельзя сказать, чтобы он был невкусным, - нет, почему, вполне съедобная, в меру вредная пищевая глина, пародия на селедку под шубой. Ненавижу я его по соображениям эстетическим и идеологическим; я через него всю эту среднебрежневскую эпоху ненавижу, перемежающуюся хромоту застоя, постоянную, не дающую ни на минуту забыться нехватку всего, необходимого для жизни: билетов, мяса без костей, книг, лекарств, книг, кранов-смесителей и каких-то болтов и прокладок к ним, книг, детских игрушек, гречки, купальников, книг из серии "Библиотека поэта", батареек нужного размера, мест в гостинице, лосося в собственном соку, книг из серии "Литературные памятники", кофе, питьевого чая (непитьевой был в продаже всегда), книг, стирального порошка, дрожжей, книг, оправ для очков, сапог, книг. Книги как бумажный продукт в магазинах были, но только поддельные, комсомольские, с говнозадором: "С ветром споря", или стихи Игоря Кобзева - про то, например, как грабитель напал на кассиршу, а та смело вступила с ним в борьбу ("Кассирша знала: бой они вели // Не только за народные рубли"), или проза Антонины Коптяевой - не хочу даже начинать думать, кто такая. Все, кто сумел, нашли какой-нибудь блат, но и у блата была своя иерархия. Так, я, конечно, пристроилась к Союзу писателей и еженедельно получала свою гречку, чай со слоном, банку рыбных консервов, зефир в шоколаде, полиэтиленовый кулечек развесного "Мишки на севере" и, в общем, каталась как сыр в масле, но уже в Лавке писателя на Кузнецком мосту выходил облом: я была всего лишь Член Семьи Покойного Писателя, жалкая маргинальная козявка, и хорошо помню, как мне отказались продать "Тараканище" Корнея Чуковского, - кишка тонка, это не для вас, девушка.

В то же время летом сияло прекрасное солнце, а зимой шел чудесный снег, и если б даже с неба сыпались головешки или конский навоз, - мы бы тоже как-то перетерпели бы, приспособились, носили бы колпаки, сделанные из картонной тары, что ли.

Но все же хотелось жить с достоинством, поелику возможно, и женщины семидесятых, в творческом порыве, изобрели салат "Мимоза".

Я, конечно, не знаю точно, кто и когда его изобрел, но помню, что с начала 70-х он начал набирать бешеную популярность, и в вечных разговорах о том, кто что как приготовил, "Мимоза" обсуждалась самым оживленным образом, как удивительная, яркая и, я бы сказала, динамическая новинка. "Мимозу" можно было приготовить из всего: она бывала с рыбой и без рыбы, с сыром и без сыра, с луком и без лука, в зависимости от настроения и от того, какой продукт был в дефиците на тот конкретный момент. Главное в ней было - майонез и натертые на терке вареные желтки, из-за сходство коих с шариками мимозы салат и получил свое название.

Семидесятые - это повесть Юрия Трифонова "Обмен" (она написана в 1969 году, но время тогда стояло куском, и с середины 60-х по середину 80-х почти не менялось, а потом изменилось все сразу). Это повесть про интеллигенцию, про совесть, про предательство, про продажу души. Нет, не так, это нежнее, чем продажа, это именно обмен. Какая при застойном социализме "продажа"? - никто не торгует, так что и не продает. Ты если даже хочешь купить что-нибудь - книги, гречку, билеты, сапоги, дополните список сами, - ничего у тебя не выйдет, либо их нет, сапог этих, либо денег твоих не хватит. А вот обменять можно: работаешь в мясном магазине - меняешь мясо на билеты в театр (например), а эти билеты - на меховую шапку, и так, понемногу, можно дойти до чего-нибудь остро нужного. Интеллигенты, правда, не работают в мясном магазине, но где-то же они работают? Я вот работала в издательстве, и у меня тоже был свой товарец, хе-хе: я обменяла пачку труднодоставаемых книг нашего издательства Восточной литературы, - сказки народов Кении или там Южного Йемена - на глазную операцию вне очереди. А это вам не жук чихнул.

Но я интеллигент не настоящий, а богемной молью траченый. Я в юности и на рынке торговала, правда, один только день, скучно мне стало стоять и от мух отмахиваться. А дело было так: у моей мамы из сумочки украли 100 рублей, большие деньги, между прочим. Обидно. А у нас на даче случился огромный урожай яблок. Девать их было некуда. Мы с братом решили набрать мешок яблок и продать на рынке, а деньги отдать маме, чтобы не жалела об украденном. Так и сделали, и я простояла несколько часов под деревянным навесом рядом с мужичком-куркулем, который тоже привез яблоки, желтые. А мои были с красным полосатым боком, штрифель. Пятьдесят копеек платишь за выдачу весов - двухтарелочных, с красными гусиками-носиками; на одну тарелку кладешь яблоки, на другую - гирьки, пока весы не уравновесятся и гусики не встретятся носиками; часа полтора было очень увлекательно. На 60 рублей я наторговала. Потом стала зевать. Захотелось домой. Покупателей было мало. Мужик ворчал, ругая народ. Мимо шли дети лет семи-восьми, я подозвала их и дала им яблок, они с опаской взяли. Мужик онемел. Потом пришел в себя, тряхнул головой и трагическим, удушенным голосом вопросил: "И чтой-т-ты такая простая? Али в горе жила?!"

Так вот, герой Трифонова, интеллигент, женат на куркульского склада женщине, Лене. Мать у героя - ясен пень, интеллигент, любовница Таня - тоже интеллигент, - она герою в постели шепчет стихи Пастернака, и он думает, что она была бы ему лучшей женой - но и Лену эту свою куркульскую он любит, хотя она за годы брака с ним и отяжелела (читай: ела лишнее), но эта ее прибавочная плоть все же желанна ему, и он ею и пленен и подмят. А она, дрянь такая, любит комфорт, любит жилплощадь, любит вкусную, редкую, труднодоступную, деликатесную еду - сайру. И - незаметно для себя - он совершает обмен, подмену, предает идеалы интеллигенции и переходит на сторону вот этого грубого потребительства.

Совершенно замечательная повесть, да и вообще Трифонов писатель совершенно замечательный, и сейчас, когда эта эпоха безвозвратно отошла, проза Трифонова - едва ли не единственное окно в ту жизнь, в то время и в те интеллигентские душевные муки. Ибо каждый будет предан, и каждый предаст, но интеллигенту, в отличие, скажем, от куркуля, предавать тяжело, болезненно: ведь у него есть совесть, и ее так просто не задушишь.

Спектакль по повести "Обмен" был поставлен в Театре на Таганке. Я ходила на него. Там была такая сцена: герой, с авоськами в руках, - а в авоськах баночки, баночки, баночки - стоит перед глухой кирпичной стеной. И медленно и задумчиво сам себе говорит: "Лена любит сайру. Ле-на лю-бит сай-ру...". Вот как бы это понял сейчас зритель из поколения тридцатилетних? А интеллигенция, сидевшая в тогдашнем зале ошую и одесную, читала текст, как открытую книгу: ну и сволочь эта Лена. Зажралась совсем. Сайру ей подавай.

Сайру в собственном соку доставали. Бывало, в магазине ее внезапно выбрасывали - и тогда можно было прикупить несколько баночек, но не десять, как думают сегодня ностальгирующие по советским временам идиоты, - десять вам никто не отпустит, - а две, максимум три в одни руки. Если вы пришли с детьми, то детские руки тоже считались, и тогда больше. Поэтому, когда гуляешь с двумя малыми детьми, то имело смысл не бродить по аллеям парка, а прогуливаться по улицам, поглядывая в окна магазинов: не выбросили ли чего-нибудь? не выстроилась ли помимо обычных очередей одна особо злокачественная очередь? а, выстроилась?! - кидаешься туда, потрясаешь детьми, другие тоже потрясают своими; минут через сорок - час ты с продуктом. Румяные и довольные... так прошла молодость. Сайру в масле купить было легче, но ели ее, ругаясь: вот зачем испорчен драгоценный продукт? Это как если бы сейчас торговали развесным трюфелем - в томате, с луком и тертой морковкой.

Сайра - один из компонентов "Мимозы" рыбной. Добытую баночку приберегали к празднику. Вместо сайры можно было намять вилкой консервированного лосося, популярны в этом качестве были и шпроты. Получалось нежно.

"Нежность" тут вообще ключевое слово.

Второй компонент - вареная, натертая на терке картошка или, у некоторых хозяек, морковка. Это неправильный компонент, добавляемый для сытости, но из песни слова не выкинешь. К тому же картошка и морковка, пусть черные и гнилые, были в совке всегда. Коммунисты, пляшите, ударяя в ладоши: всегда. Если вам не хотелось черного-гнилого, или вы были богатенький, можно было купить картошку на рынке, да не очень дорого она там и стоила, потому что росла вон там, в Подмосковье, делов-то. И вдоль дорог всегда ее продавали - едешь летом на машине, а у обочины выставлено ведро картошки, другое с георгинами - купи. В Питере мы всегда покупали картошку в Буграх - что за аномалия такая в Буграх, не знаю, но там всегда продавалась картошка у обочин.

В благородную и дорогую "Мимозу" класть картошку, конечно, было преступно. Зато сыр - это был компонент обязательный. Спрашивать, какой сорт, неуместно
http://tanyant.livejournal.com/

[Liza]

От слова к запаху: Русская литература, прочитанная носом
Антология

Обложка книги: деревянная шкатулка с вложенными в нее герметичными пакетами. Внутри каждого - страница, к которой прикреплен мешочек с "ароматом". Людям с нормальным, не ослабленным обонянием, нюхать рекомендуется бумагу, т. к. от мешочка может исходить слишком резкий запах.


СОДЕРЖАНИЕ (СОДЕРЖИМОЕ)

Аннотированный указатель

1. ПСАЛТИРЬ

Смирна и стакти и кассиа от риз Твоих, от тяжестей слоновых, из нихже возвеселиша Тя (Псалтирь, 44, 9).

Смирна - это мирра (греч. Myrrha, от араб. мурр - горький), которую еще египтяне использовали при бальзамировании. Аромат резкий, похож на скипидар или камфору. Состоит из смолы и камеди (т. е. древесного клея, который появляется на почках и порезах коры). Для изготовления библейского благовония годятся разные породы деревьев семейства бурзеровых, что растут в Южной Аравии и Эфиопии; чаще всего брали камедистую смолу от Balsamea Myrrha, а на Руси сырьем стала смола елей и сосен.

Мирра очень пахучее и горькое благовоние, употреблялась в лечебных целях, для курения и умащения на пиршествах; упоминается в описаниях многих религиозных обрядов; естественно, она перешла и в христианство. Собирают мирру со стволов деревьев гроздьями, точнее - желто-бурыми комками. Теперь дальше. Если эту смолу отжать, то жидкая часть будет стакти (по-гречески - капля; в церковнославянском словаре переводится: то есть, ладан), а густая - собственно смирна. Ладан и смирна - дары, принесенные волхвами младенцу Иисусу. (Надо же нам когда-нибудь и эту композицию понюхать). В псалме говорится о запахе "от риз" - это потому, что т. н. зерна (застывшие капельки) смирны закладывали также в складки одежды. Кассиа - дикая корица. И мирра, и корица считаются мужскими эротическими запахами. А вот ладан - аромат возвышенный, пробуждающий дух, а не тело.

Материалы. Первая страница сделана из пергамента. В кожаную "суму" положены: шарик из воска и меда, с закатанным в него порошком корицы, мирра в деревянном "ковчежке" и три вида ладана: розовый афонский, изготовленный замечательным монахом сербом, бежавшим от Тито; кипарисовый иерусалимский; и простой, сосновый, из Оптиной пустыни. Весь ладан качественный, из хорошей смолы, а не какая-нибудь химия, что продается нынче в церковных лавках.

Добавлен еще иссоп - "трава покаянная" из 50-го псалма (Окропиши мя иссопом, и очищуся). Выращена дома, на подоконнике; на пакетике с семенами (куплен на ярмарке "Русский фермер-1999" в Гавани), было написано: "Иссоп обыкновенный".

2. XVIII ВЕК

Лаванда. Аромат холодный, свежий, горьковатый. Лаванду начали выращивать в монастырских садах Европы в ХIII веке. На основе лавандового масла, собственно, и стали делаться первые французские композиции. Произошел качественный скачок в парфюмерии, началось новое время. Лаванда скромна - она не столько звучит сама, сколько нейтрализует неприятные запахи, - подмалевок, так сказать, основа для более тонких благоуханий.

Считается, что запах лаванды способствует самопознанию, уменьшает умственную вялость. Нормализует ритм. (Пиитический спор Тредьяковского - Ломоносова - Сумарокова, транспонированный в ароматический регистр, - лаванда и есть).

Материалы: бумага ХVIII века, выкинутая на помойку при переезде рукописного отдела Пушдома, кусочек материи, выпрошенный у реставраторов. Засушенные цветы и листья лаванды; лавандовое масло.

3. ВАСИЛИЙ ЖУКОВСКИЙ

Фиалка; оттенок - ваниль-бурбон. (Сочетание запаха родных лесов и иноземной пряности). Фиалка (аромат легкий, нежный, шелковистый). Способствует расслаблению, успокаивает нервную систему. Ваниль дает радость чувствам, делает сердце добрым, располагает к доверительному общению.

Материалы: Бумага голубоватого оттенка; в жестяную коробочку положены две палочки ванили и засахаренные цветы фиалки (парижское лакомство, традиционный подарок куртуазных ухажеров). Честно говоря, все "Людмилы" и "Светланы" уже ничем не пахнут, а "крещенский вечерок" засахарился до состояния детского леденца.

4. АЛЕКСАНДР ПУШКИН

Роза, разумеется. Аромат помогает забыть о повседневных проблемах и мысленно переносит в чистые сферы бытия. Преобразует озлобление, разочарование и печаль в энергию самосовершенствования. Уменьшает чувство обиды и ревности, помогает ощутить удовольствие от одиночества. Люди, вдыхающие аромат розы, вызывают симпатию с первого взгляда. Помогает при аритмии (!).

Материалы: Пушкин писал еще на серо-голубой, рыхлой и толстой бумаге, она практически не отличалась от бумаги ХVIII в. Розы, розы, розы - и парча, пропитанная розовым маслом.

5. ДЕНИС ДАВЫДОВ

Порох. Ну, что тут комментировать. Пороху никто тоже не нюхал. Черный, дымный, сделан по всем правилам: из древесного угля, серы и селитры. Горит хорошо - проверено. К тому же запах горелого пороха выразительнее. За помощь в изготовлении и лабораторном испытании пороха выражаю благодарность сыну.

6. АФАНАСИЙ ФЕТ

Ландыш, рододендрон, муск. Так дева в первый раз вздыхает - О чем - не ясно ей самой, - И робкий вздох благоухает Избытком жизни молодой. Фет, стихотворение "Первый ландыш". А вот Шеншин: Рододендрон, рододендрон! Хороши не только розы. Хорошие большие томы И поэзии, и прозы. Ландыш (аромат шелковистый, нежный); рододендрон (аромат влажный, слегка вяжущий), муск (дурманяще-пряный, слегка перечный). Впрочем, муск перебивает все остальные запахи.

Материалы: желтоватая бумага середины ХIХ в., ткань - атлас. Наполнители: веточка азалии (почти рододендрона), цветы ландыша, лепестки мускатного цвета (мацис).

7. НИКОЛАЙ НЕКРАСОВ

Деготь (выгонка из трех пород дерева: сосна, береза, родная осина). Русский дух; усиливает патриотические чувства.

Материалы: бумага для писем ХIХ в., но дешевле, чем у Фета; материя - кусок зеленого сукна с ломберного столика. За помощь в изготовлении дегтя выражаю благодарность сыну.

8. ИВАН ТУРГЕНЕВ

Жасмин. Запах стимулирует творчество. Помогает адаптироваться к незнакомой обстановке. Обладает расслабляющим действием. Усиливает чувственность, считается "женским" ароматом, т. к. устраняет фригидность. Одно из главных растений, использовавшихся в классической (натуральной) парфюмерии.

Материалы: бумага для писем ХIХ в., ветхий шелк неизвестного происхождения, засушенные цветы жасмина, жасминовое масло.

9. ФЕДОР ДОСТОЕВСКИЙ

Пачули. Так пахнут у Достоевского малосимпатичные персонажи. В 60-е гг. ХIХ в. "пачули" были самыми популярными духами. У пачули, как говорится в справочниках, "таинственный аромат, который человеку либо нравится, либо он его ненавидит". Достоевский его терпеть не мог, поэтому в его романах пачули встречаются почти так же часто, как "зловонные черные лестницы". Запах пачули стабилизирует и облегчает чувство страдания, очень полезен при состоянии неуверенности в себе. Его вдыхают, чтобы приготовиться к большим переменам в жизни. При всем при этом - сильный эротический стимулятор. "Послание власти цветов о гармонии и любви - именно то, чем наделен запах пачули", - это уже из современной "восточной" книжки, дешевой и пошлой - как запах пачули.

Материалы: бумага - та же, что у Некрасова; дешевая обивочная ткань (кажется, более позднего времени, конец ХIХ-го, но все равно не дороже той, что можно было увидеть в "меблирашках"). Палочки пачули куплены в магазине индийских благовоний. Очень воняют.

10. ЛЕОНИД АНДРЕЕВ

Бергамот. (Рассказ "Баргамот и Гараська".)

Аромат кисло-сладкий, напоминает запах гнилого лимона. В Европу растение привезено Колумбом. Запах бергамота приводит внутренний мир человека в равновесие, ослабляет чрезмерный негативизм. Вдыхают его для снятия эмоциональных проблем, так как он поднимает настроение, дает ощущение любви и мира. Аромат может рождать в голове неожиданно дерзкие идеи.

Материалы: кусок ярко-красных обоев начала века; мешочек - бордовый бархат, в предыдущей жизни бывший театральным занавесом, потом - оконными шторами у свекрови. Бергамот удалось купить только в смеси с черным чаем.

11. ИВАН БУНИН

Антоновские яблоки. Запах меда и осенней свежести, и чего-то там еще, лень в книгу заглядывать, я от этого запаха особого кайфа не ловлю. Мне он кажется сугубо бытовым и неинтересным: дома раскладывали антоновские яблоки в платяные шкафы, на полки с постельным бельем, чтобы оно хорошо пахло, поэтому ничего романтического мне в нем не унюхать.

Материалы: зеленоватая бумага начала ХХ века, материя - кусок зеленого шелка со старой обивки стульев (из парижского дома русских эмигрантов первой волны). Для антоновки не сезон, так что пока в мешочке лежит мыло "Зеленое яблоко".

12. ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИЙ

Лилия, кипарис, трилистник. Цветов мечты моей мятежной Забыв минутную красу, Одной лилеи белоснежной Я в лучший мир перенесу И аромат, и абрис нежный. Не в лом мне было поехать на электричке в Царское село, чтобы на вокзале купить лилию. Веточка кипариса сворована в ботаническом саду. Там же сорван клевер-трилистник, но он ничем себя не проявляет (Ник. Т-о в мире запахов).

.................................................. ...............................
http://magazines.russ.ru/nlo/2000/43/8.html
О.Кушлина

[Liza]

американская жена

В прежние годы у меня случались романы с англосаксонскими женщинами, разными британскими и американскими барышнями.

И это, конечно, очень приятные воспоминания. Впрочем, приятные скорее в том смысле, в каком вспоминают о том, как "однажды заночевали в лесу".

Ведь лес - это хорошо, но остаться там вряд ли кому захочется. Приятно не только "заночевать", но и "наутро благополучно выйти на тропинку к деревне".

Что нужно понимать про заграничных женщин? (говорю за Англию и Америку, о прочих не знаю)

Во-первых, это очень высокая степень сексуальной легкости. Полное отсутствие русского народного разделения на "блядей" и "приличных", на "пьяная помятая" и "я вам не какая-нибудь такая".

В отличие от Маруси-Дуси, которая то ли блюдет себя с надрывом, то ли дает как в последний раз, Дженнифер-Элизабет спит с кем хочет, а с кем не хочет - не спит, и не видит в этом бездну романтических и слезных смыслов.

Англосаксонский секс - это физиология, а не бездна.

Во-вторых, здесь вам никакого театра. Есть "да" и есть "нет", и всегда очень честное, а вот что касается гнойного русского "я вся такая загадочная, вся такая переменчивая" - так вот этого как раз и не бывает.

Как правило, тамошняя девушка спит или не спит с вами в первый же вечер после свидания, и если не спит, то вряд ли вы ее в дальнейшем переубедите.

Принятая в том мире прямота - невозможная, невообразимая по русским меркам.

Подумать только, вы сидите с ней за столиком и обсуждаете не какую-то утомительную чушь "для отвода глаза и запудривания мозгов", а буквально то, за чем пришли.

И все, что она про вас думает, она вам расскажет.

Далее, совершенно иные ожидания по части мужчин. Интеллектуальные, а не "природные".

Нужно уехать куда-нибудь далеко в Канзас, чтобы найти там в заброшенном трэйлере девушку, наркоманку и сироту, которой требуется "самец" или "спонсор", брутальный напор или финансовый блеск.

Уже сколько-нибудь образованная барышня в крупном городе совершенно за этим не гонится, и даже мысли такой не допускает, ибо содержанкой себя не мыслит, а об унижениях и побоях не мечтает.

Интеллигент вроде меня, такой комический, такой ничтожный в русско-азиатском мире на фоне абреков, башибузуков, тонтон-макутов и пацанов, там делается вдруг чуть ли не центром женского мира. Или, по крайней мере, значимой его частью.

Отсюда и следующее.

Серьезность, интеллектуальность и политизированность англоязычных женщин, опять же, на наши деньги немыслимая.

На первом свидании с обычной девушкой из, например, банка - обсуждаешь смертную казнь, налоги, бандубушаподсуд, войну в Ираке...

Казалось бы, рай? Так, да не так.

Катастрофой международных (любовных) отношений становится ровно то же, что их и украшает.

Заграничная честность, серьезность и прямота.

Сама русская речь, русская манера поведения, все интонации, шутки, "уклоны и намеки" слишком туманны, слишком неоднозначны, театральны, полубезумны для четкого англосаксонского сознания.

- Ты за красных или за белых? Определись! Я не понимаю! - как бы все время спрашивает тебя англоязычная женщина, спрашивает и по сложному поводу, и по очень простому.

И недоумевает, почему ты не можешь раз и навсегда, откровенно и однозначно все на свете для себя выяснить и обьяснить. Так и уходит, расстроенная и недоуменная.

Так что лучше уж с нашим родным горе-театром.


Д.Ольшанский

[Liza]

Погода в Новой Англии

(Речь произнесена на банкете общества «Новая Англия» в Нью-Йорке в семьдесят первую годовщину основания общества, 22 декабря 1876 г.)

Господа! Я глубоко верю, что тот, кто сотворил нас, создает в Новой Англии все — за исключением погоды. Не знаю, кто ее делает, но мне думается, что это довольно неотесанные подмастерья с фабрики Бюро погоды. Проходя обучение, они практикуются за харчи и одежонку на Новой Англии. Затем их продвигают и поручают изготовлять погоду для районов, где потребителю нужен товар получше, иначе он сделает заказ в другом месте. В Новой Англии погода позволяет себе чрезмерное разнообразие, которое поражает воображение чужеземцев и даже вызывает у них сожаление. У нас она всегда деятельна, работает не покладая рук, вечно что-нибудь придумывает и испытывает на населении, чтобы только посмотреть, каково ему придется. Но более всего она занята в весенний сезон. Весной за один день я насчитывал до ста тридцати шести ее видоизменений. Это я создал славу и помог нажить состояние человеку, который к выставке в ознаменование столетия собрал чудесную коллекцию разновидностей погоды, изумившую иностранных посетителей. Он намеревался отправиться в кругосветное путешествие за образцами погоды разных климатов. Я сказал ему: «К чему эта затея? Приезжайте в подходящий весенний день к нам в Новую Англию». При этом разъяснил ему, каковы будут достижения с точки зрения разнообразия, качества и количества экспонатов. Он так и сделал и за четыре дня составил коллекцию. Что касается разнообразия, он должен был признаться, что добыл сотни видов, о которых раньше никогда и не слыхивал. Количество превзошло все ожидания. После того как было отобрано и выброшено все, ни с какой стороны не заслуживающее внимания, у него осталось столько, что можно было припрятать на черный день, сдать напрокат, продать, положить в банк, пустить в оборот и даже раздать беднякам.

Народ в Новой Англии по натуре сдержанный, терпеливый. Однако существуют вещи, которые даже его выводят из себя. Ежегодно он разделывается с массой поэтов, воспевающих «Прекрасную Весну». В общем эти поэты случайно заезжают в Новую Англию с запасом представлений о весне, сложившихся в других местах. Они не могут знать, что думает местное население о собственной весне, и, конечно, первым делом узнают, что возможность порасспросить об этом местных жителей уже безнадежно упущена.

Почтенная старушка Теория вероятностей за свои правильные предсказания пользуется хорошей и вполне заслуженной репутацией. Вы берете газету и смотрите, как решительно и уверенно она рассчитывает, какая погода будет на Тихом океане, на юге, в центральных штатах, с каким горделивым сознанием своей правоты она шествует дальше, пока очередь не доходит до Новой Англии. Здесь хвост сразу опускается. Она не в силах предугадать, какая здесь будет погода. Объявить об этом можно с той же уверенностью, с какой сказать, сколько людей в Соединенных Штатах собирается стать президентами в ближайшем году. Приходится пораскинуть мозгами, и понемногу получается нечто вроде следующего: возможны — ветер юго-западный с отклонениями к югу, западу, востоку и в промежуточных направлениях; высокие и низкие показания барометра со стремительными скачками в зависимости от местности; местами дождь, снег, град, засуха с последующими и предшествующими землетрясениями, громом и молнией. Затем в состоянии крайнего смятения она на ходу делает поправку «на всякий случай»; но возможно, что программа за это время полностью изменится.

Да, одно из самых драгоценных украшений погоды в Новой Англии — ее обольстительное непостоянство. В одном можно быть уверенным — она предстанет пред вами во многих видах, как в большом богатом обозрении. Нельзя только сказать, с какого конца начнется парад. Вы рассчитываете на ясную погоду и, надев новый котелок, уходите, оставив зонтик дома, и десять к одному, что попадете в наводнение и утонете. Вы уже настроились, что полагается быть землетрясению, выбираетесь из-под кровли, лезете повыше, для устойчивости держитесь за что-нибудь, и первое, что вас встречает, — удар молнии, убивающий наповал. Что делать, бывают большие разочарования!.. И молния-то особенная. Убедительная! Уж если поражает, то остается такая малость, что трудно сказать, было ли здесь что-нибудь путное или же член Конгресса.

А гром? Когда он начинает только настраивать инструмент и извлекать из него хриплый рокот, чужеземцы уже говорят: «Ай-ай, какой у вас ужасный гром!» Но вот дирижерская палочка взвилась, концерт начался, и чужеземца можно разыскать разве только в погребе, где он сидит, запрятав голову в кадку с золой.

Поговорим о размерах погоды в Новой Англии. Я имею в виду ее протяжение. Обилие погод в явной диспропорции с вместимостью нашей небольшой территории. Погода так уплотнилась, что все время натыкаешься на нее и можешь наблюдать, как она старается выбраться за пределы края и распространиться на сотни и сотни миль в соседние штаты. Новая Англия не в состоянии вместить одну десятую своей погоды. Вы слышите, как наш край трещит по швам, когда ему приходится особенно туго.

Я мог бы наговорить целые тома о неслыханных извращениях нашей погоды. Ограничусь маленьким примером. Я люблю слушать шум дождя по железной крыше. Считаясь с роскошью мероприятия, я покрыл жестью только часть крыши. И вы думаете — дождь падает на жесть? Куда угодно, только не на нее!

Учтите, в своей речи я сделал только попытку воздать должное погоде в Новой Англии. Ни один язык не способен выполнить такую задачу. Однако после всего сказанного мне хотелось бы отметить одну-две особенности погоды (или, если хотите, ее результаты), которые так дороги нам, местным жителям. Она покрывает свои долги чарующей красотой осенней листвы. Но она была бы в неоплатном долгу, если бы еще не одна особенность, которая искупает все ее дерзкие выходки. Это зимние бури, когда оголенные деревья покрываются снизу доверху льдом, прозрачным и сверкающим, как хрусталь; когда сучки и ветви увешаны ледяными бусинками, сосульками — и все дерево сверкает холодным блеском, наподобие алмазного плюмажа персидского шаха. Но выглянет солнце, пробежится ветер по ветвям — и ледяное убранство превратится в граненые хрусталики, которые звенят, вспыхивают, переливают бесчисленными огоньками, непостижимо быстро переходящими из одного цвета в другой — из голубого в красный, из красного в зеленый, из зеленого в золотистый. Дерево блещет, как фонтан, ослепительно играя огнями драгоценных камней... В этом своя непревзойденная красота, высшая красота и предел возможного и в искусстве и в природе. Великолепное, захватывающей дух, опьяняющее зрелище нельзя описать словами...

Из месяца в месяц у меня накапливаются досада и нелюбовь к нашей погоде. Но когда, наконец, начинаются зимние метели, я говорю: «Отныне прощаю тебя; мы — квиты, ты не должна мне ни цента; иди и греши побольше; твои маленькие слабости и недостатки— сущие пустяки... Ты самая очаровательная в мире погода!

М.Твен

[Liza]

Два слова о перспективах

КПРФ, конечно, в определенном смысле народная партия. Это партия быдла, мечтающего вернуться в свое стойло. Там тесно, в стойле, но зато тепло по колено в собственном говне. Кормят скудно, но зато гарантированно.

«Единая Россия» - партия антинародная. Потому что партия номенклатуры, которая всегда есть антипод народа. В этом смысле КПСС гораздо ближе к "Единой России", чем к КПРФ. Развивать эту мысль не буду, тут всем все ясно.

Еще одна народная партия – ЛДПР. Но это скорее партия шпаны, которая, конечно, часть народа, но не весь народ. Исчезни вдруг Жириновский, вторым идеальным кандидатом для этой партии был бы Васильич. Неслучайно его крылатые фразы так схожи с перлами Жириновского.

Для «Единой России» Васильич не вполне годится. У партии номенклатурщиков все должно быть гладко, приглаженно, бесконфликтно, «Дума не место для дискуссий», и так далее. Партия номенклатурщиков (что КПСС, что «Едро») стремится и вокруг себя – в прессе, в искусстве, на сборищах для быдла – растоптать все живое, нестандартное.

Если бы в стране были честные выборы, почти весь парламент состоял бы из представителей народных партий - КПРФ и ЛДПР. Но номенклатуре честные выборы не нужны, с какой стати она будет делиться властью. Чтобы прошли честные выборы, должна созреть революционная ситуация, а это произойдет за пределами жизни нашего поколения. Так что и рыпаться не стоит.

Когда уходила КПСС, налицо была революционная ситуация. Быдло поддержало демократов не потому, что поверило в демократические или тем более либеральные идеи, а потому, что ненавидело КПСС. Когда-нибудь быдло восстанет против нынешней номенклатуры, но не скоро.

Всякие разговоры о среднем классе смешны. Для номенклатуры малочисленный средний класс – часть огромной бездонной массы быдла. Опасности со стороны этой группы номенклатура не чувствует, особой политики по отношению к нему не выработала. А для самого быдла любой представитель среднего класса – вор, нахлебник, выскочка и куда больший враг, чем номенклатура, которая иногда кой-чего подбросит вкусненького. Поэтому среднему классу приходится воевать на два фронта. Его враги – и быдло, и номенклатура. Он к этому не готов, у него и без политической борьбы забот полон рот.

Так что перспектив никаких. Цивилизационно Россия всегда будет в последних рядах. Прорыву помогло бы крушение экономики, а вместе с ней правящего класса. Но этого не случится, потому что экономика сырьевая, а спрос на сырье будет всегда.

Перед каждым молодым человеком три пути. Осознанно стать частью быдла и раствориться в патерналистском устройстве общества и экономики. То есть принять условия игры и думать только о личном. Второй путь: пробиваться в номенклатуру, ездить на Селигеры, освоить демагогию, хорошо думать прежде, чем что-либо сказать. Любая политическая деятельность против агрессивной, как при Сталине, номенклатуры опасна и малоперспективна. Третий путь: уехать из страны туда, где можно реализоваться. Думаю, отток молодых мозгов в ближайшие годы будет сопоставим с потоками начала девяностых.


http://avmalgin.livejournal.com/1582878.html

[hmm3rulez]

Приветствую вас, господин президент! Некоторые могут сказать, что вы не президент, а премьер, но мы то с вами люди умные - понимаем - кто сейчас в России НАСТОЯЩИЙ ПРЕЗИДЕНТ, а кто всего-лишь сторожит козырное местечко до, ха-ха, "выборов" двухтыщадвенадцатого года! Вы тут часики работягам раздариваете за которые им потом пятьдесят кусков предлагают, а они ни в какую - дескать - нафиг нам полста кусков - мы, российские работяги и так роскошно живём, а то что наш любимый и обожаемый президент носил - в хозяйстве необходимо! Мы всё что он, наидобрейший наш и наищедрейший, нам подарит - кажный божий день цалуем и веся вместо иконы - молимся на него - будь то часики или ручка или волосок! Особенно волоски ценим - бо их совсем немного осталось у него! Вот такие разговоры я про вас в народе слышала! Мечтает вас простой люд по волоскам растащить! И по тем что на голове - тоже! А я более скромная девушка, чем работяги неотесаные! Поэтому у меня и желание скромнее. Прошу у вас о том - чего у вас больше чем волосков! Зовусь я - Маша с Уралмаша! На самом деле я не с Урала, а чуток восточнее родилась, но так прикольнее знакомиться. Тем более что у меня сложилось впечатление, что местным жлобам питерские шлюхи уже приелись и наивные уральские девицы у них вызывают больший интерес. А у меня троюродная тётка в Копейске, это возле Челябинска, так что места известны - врать могу долго, ежели понадобится. Вобще у меня родичей много. В данный момент у меня временная прописка в общаге. Но там в комнате счастливая пара лесбиянок из которой пассивная подозревает, что я хочу увести от нее ее буча и одинокий кобел, которая хочет со мной спать. Я даже боюсь подумать - что же в мужских общагах делается?! Хорошо хоть никто из соседок не наркоманит, не бухает без меры и парней не водит! В соседнюю комнату одна шмара привела хахаля, дак, пока она в магазин ходила - он её соседку изнасиловал и слинял. А шмара то-ли не хочет его выдавать, то-ли действительно первого попавшего-ся незнакомца привела ничего о нем не зная, кроме имени, которым назвался. Ни где живет, ни телефона. Мы хотели ее хорошенько избить, но потом девки согласились с моим предложением, чтобы виновная в нарушении целостности чужого органа - своим органом отработала. Я вечерами халдейкой подрабатываю. Но бабла все равно мало. Поэтому если какому-то клиенту посолиднее и постарше понравлюсь - не особо ломаюсь. Девки за это меня блядью считают. А я считаю, что бляди - кто за так дает, а ежели за интерес, то это - бизнес. Ну и договорились, что я ее десять раз привлеку вместо себя или вместе с собой. И тогда она с порванной соседкой квиты. Так этой шмаре так понравилось! Такая любливая оказалась! Половину клиентов у меня стянула! Я и сама не рада, что с ней связалась! Хоть бы ее зашиб кто! В общем, не хорошие девки в общаге. Не нравится мне там. Вот я и прошу у вас - подарите мне квартирку! Скромную двушечку! Желательно в Москве, чтобы Кремль был из окна виден - чтобы кажный божий день встав по утру смотреть на него и молиться за ваше здравие! С любовью и обажанием - ВАША Маша.
P.S. ВСЕГДА ваша Маша - мне тоже для вас НИЧЕГО не жалко!
P.S.S. Ну вы поняли - о чём я... Во второй комнате поставлю кровать двуспальную. И коли захотите заглянуть в гости... P.S.S.S. Кстати, я обожаю - когда меня целуют в пупок и не только в пупок, шалунишка! Жду! Люблю! ЛЮБЛЮ! Л Ю Б Л Ю!

[Liza]

Два Чехова

Чехов-1


Чехов жил в исключительно смешное время. В том, что он писал смешные рассказы, нет ничего удивительного. Гомерически смешны были все: студенты, проститутки, либералы, министры, земские деятели, невинные девушки, дачники, учителя, священники, интеллигенты, крестьяне, судьи, злоумышленники. Так забавно бывает только в годы большого общественного отчаяния, после очередного общенародного облома, широкомасштабного крушения надежд и возвращения в прежнюю колею. К таким временам идеально применимы слова Мандельштама: “Зачем шутить? И без того все смешно”. В такие времена на вопрос: “Кого вы больше любите — греков или турок?” — естественно отвечать: “Я люблю мармелад”. Именно так и ответил Чехов, по воспоминаниям Горького, на вопрос ялтинской обывательницы.

Это было невыносимо пошлое время. На вопрос, что такое пошлость, ни один русский литератор еще не дал вразумительного ответа. Предложенный Набоковым английский аналог posh lust — жажда блеску, шику — остроумен, нет слов, но не исчерпывает проблемы. Мы ее сейчас тоже не исчерпаем, но попробуем. Пошлость — все, что человек делает ради самоуважения или чужого восхищения, все, что делается для соответствия образцу, а не по внутреннему побуждению. Когда все цели иллюзорны, а методы скомпрометированы, человеку остается одна задача — самоутверждаться в собственных или чужих глазах. В такие эпохи омерзительной пошлостью веет от всего — любовного объяснения, интеллигентского служения народу и даже от самого этого народа, несколько кокетничающего собственной темнотой. Никто же не мешает мужику жить менее зверской и темной жизнью. Но он живет вот такой, какая описана у Чехова в “Мужиках” или у Толстого в мрачной до садизма драме “Власть тьмы”.

Чехов никогда не острит. Если острит, то в молодости и неудачно. Юмор — не в каламбурах, которых нет, вообще не в словах, которые сплошь нейтральны, не в нарочито комических ситуациях, которые опять же отсутствуют. Чехов смотрит, как люди нечто изображают из себя. Вся жизнь в его так называемой юмористической прозе напоминает творчество семьи Туркиных из “Ионыча”. Любовь — сплошь и рядом как в романе Веры Иосифовны, начинающемся словами “Мороз крепчал”. Искусство — исключительно в духе Ивана Петровича: “Пава, изобрази!”. А если у молодой и чистой девушки заведутся идеалы и жажда деятельности, они удивительно похожи на фортепьянную игру Котика: “она упрямо ударяла все по одному месту, и казалось, что она не перестанет, пока не вобьет клавишей внутрь рояля. Старцев, слушая, рисовал себе, как с высокой горы сыплются камни, сыплются и все сыплются”. Так же в “Доме с мезонином” строгая Лида будет диктовать крестьянской девочке про “кусочек сыру”, и все ее служение народу в читательском сознании навеки соединится с этим кусочком сыру.

Вот вам тоже смешная история из другой пошлой эпохи. Однажды мы с друзьями в середине девяностых перепились и заспорили: есть у России будущее или нет? Разбудили культуролога, спавшего в салате, и задали этот же вопрос. Он беспомощно заморгал близорукими глазами и спросил: в онтологическим смысле или в гносеологическом?

Между тем вопрос задан совершенно справедливо. Так вот, чеховский юмор — онтологический. Он не в описаниях, не в авторской речи, не в традиционных комических приемах вообще: он в соотношении между тем, как люди живут, и тем, что они себе при этом представляют. В порядке иллюстрации приведем почти целиком крошечный, но очень показательный рассказ Чехова “Сущая правда”, который характеризует авторскую манеру (и самого автора) с исчерпывающей полнотой.

“Шесть коллежских регистраторов и один не имеющий чина сидели в пригородной роще и пьянствовали.

Пьянство было шумное, но печальное и грустное. Не видно было ни улыбок, ни радостных телодвижений; не слышно было ни смеха, ни веселого говора... Пахло чем-то похоронным...

Не далее как неделю тому назад коллежский регистратор Канифолев, явившись в присутствие в пьяном виде, поскользнулся на чьем-то плевке, упал на стеклянный шкаф, разбил его и сам разбился. На другой же день после этого грехопадения он потерял две бумаги из дела № 2423. Мало этого... Он приходил в присутствие, имея в кармане порох и пистоны. Вообще же он ведет жизнь нетрезвую и буйную. Все было принято во внимание. Он слетел и теперь кушал прощальный обед.

— Вечная тебе память, Алеша! — говорили чиновники перед каждой рюмкой, обращаясь к Канифолеву. — Аминь тебе!

Канифолев, маленький человечек с длинным заплаканным лицом, после каждого подобного приветствия всхлипывал, стучал кулаком по столу и говорил:

— Все одно погибать!

И изгнанник с ожесточением выпивал свою рюмку, громко всхлипывал и лез лобызать своих приятелей.

— Меня прогнали! — говорил он, трагически мотая головой. — Прогнали за то, что я выпивохом! А не понимают того, что я пил с горя, с досады!

— С какого горя?

— А с такого, что я не мог ихней неправды видеть! Меня их неправда подлая за сердце ела! Видеть я не мог равнодушно всех их пакостей! Этого они не хотели понять... Ладно же! Я им покажу, где раки зимуют! Покажу я им! Пойду и прямо в глаза наплюю! Всю сущую правду им выскажу! Всю правду!

— Не выскажешь... Одно хвастовство только... Все мы мастера в пьяном виде глотку драть, а чуть что, так и хвост поджал... И ты такой...

— Ты думаешь, не выскажу? Ты думаешь? Аааа... ты так думаешь... Ладно... Хорошо, посмотрим... Будь я трижды анафема... лопни... Подлецом меня в глаза обзови, плюнь тогда, ежели не выскажу!

Канифолев стукнул кулаком по столу и побагровел.

— Все одно погибать! Сейчас же пойду и выскажу! Сию минуту! Он тут недалеко с женой сидит! Пропадать так пропадать, шут возьми, а я им открою глаза! Все на чистую воду выведу! Узнают, что значит Алешка Канифолев!

Канифолев рванулся с места и, покачиваясь, побежал... Когда приятели протянули за ним руки, чтобы удержать его за фалды, он был уже далеко. А когда они надумали побежать за ним и удержать его, он стоял уже перед столом, за которым сидело начальство, и говорил:

— Я, вашество, ворвался к вам в дом без доклада, но все это я как честный человек, а потому извините... Я, вашество, выпивши, это верно, — говорил он, — но я в памяти-с! Что у трезвого на душе, то у пьяного на языке, и я вам всю сущую правду выскажу! Да-с, вашество! Довольно терпеть! Почему, например, у нас в канцелярии полы давно не крашены? Зачем вы дозволяете бухгалтеру спать до одиннадцати часов? Отчего вы Митяеву позволяете брать на дом газеты из присутствия, а другим не позволяете? Все одно мне погибать, и я вам всю сущую...

И эту сущую правду говорил Канифолев с дрожью в голосе, со слезами на глазах, стуча кулаком по груди.

Начальство смотрело на него, выпуча глаза, и не понимало, в чем дело”.

В гениальном этом рассказе содержится убийственный портрет русского социального реализма, который, стоя перед начальством, высказывает ему в глаза всю сущую правду о том, что в канцелярии полы не крашены. Начальство смотрит, выпуча глаза. В России нельзя сказать никакой правды, потому что изначальный порок неустраним, а все остальное мелочь. Бывают, конечно, периоды прелестных самообольщений, когда все вдруг обретает смысл. Весьма символично, что Чехов умер накануне как раз такого времени, и не зря у него в прощальной пьесе прощаются со старой жизнью и приветствуют новую, но делают это беспомощная розовая барышня и вечный студент по кличке облезлый барин. А так называемый революционер Саша из “Невесты” — трактуемый советскими комментаторами как луч света в темном царстве — тычет в собеседника худыми длинными пальцами, и шутки у него несмешные, громоздкие, с расчетом на мораль. Что от него плохо пахнет, не сказано, но чувствуется. Зато про Чимшу-Гималайского — сказано. Это тот самый, который говорит про человека с молоточком — должен, мол, около каждого счастливого стоять такой и бить по балде, чтобы не забывали о трагизме бытия. И от трубочки Чимши-Гималайского так отвратительно пахнет перегоревшим табаком, что уснуть рядом с ним нельзя — тоже, вероятно, чтобы не забывали люди про трагизм.

Фокус заключается в том, что никакого перелома между ранним и поздним Чеховым нет. Обычно рубежным считается 1891 год — беспричинная, необъяснимая, ускорившая его гибель поездка на Сахалин........................................... ................................

http://magazines.russ.ru/druzhba/2010/1/by15.html

Д.Быков