[Пpохожий]

Познакомились мы с Александром Михайловичем, и он стал каждый вечер ко мне на почту ходить. Дежурю я до двенадцати ночи, и он рядом сидит, про жизнь расспрашивает. В нашем здании, через стенку, жил начальник почты Василий Петрович с семьей. Он мне стал выговаривать: «Нюра, что он к тебе привязался? Чтоб эти посиделки были в последний раз».

Я в ответ: «Василий Петрович, вы — начальник, вы ему сами и скажите». За эти длинные летние вечера я писателю как на духу всю свою жизнь рассказала. Поведала и про детство, и про замужество. Рассказала про хозяйство. Как делала домашнюю ветчину. Меня ведь часто деревенские просили: «Нюрка, приди к нам, посоли ветчину». Помню, захожу в дом, окорока во весь стол лежат… Принимаюсь с ходу за работу. Считалось, что у меня рука легкая. Ветчина всегда знатной получалась. Никому не отказывала.

Часть своей ветчины я ездила продавать в Москву. В чемодан — и на вокзал. Все сама. А кто поедет? Муж-то постоянно на реке. Останавливалась у золовки, сестры мужа. Только ветчину носила не на Даниловский рынок, как в рассказе у Александра Борщаговского, а на Черемушкинский. Туда же часто ездила продавать потом и яблоки.

— Как узнали, что стали прототипом его рассказа «Три тополя на Шаболовке»?

— Александр Михайлович сам и рассказал. А через год сообщил: «Ну, Нюра, смотри теперь кино про себя». Я давай причитать: «Ой, ради бога, не надо…» Очень тогда расстроилась, не хотела, чтобы о нас узнала вся страна.

— Встреча с таксистом Сашей была?

— Нет. Это все приукрашено.

Моя собеседница начинает заметно волноваться, перекладывает лежащие на столе фотографии из одного конверта в другой и обратно.