[Пpохожий]

В доме на Садовой Фанни немного пришла в себя, но зрение по-прежнему ухудшалось. Недавно созданное Бюро курортно-санаторной помощи выдало Каплан направление в Евпаторию, в Дом каторжан — так теперь назывался один из лучших тамошних санаториев. Перед отъездом в Крым Фанни раздумывала, как ей жить дальше. Родных в России у нее больше не было — все обширное семейство Ройдманов с 1911 года жило в Америке. В Акатуйскую тюрьму тогда пришло письмо с новым адресом, но к родне Каплан решила не ехать: единственными близкими людьми для нее за годы тюрьмы стали подруги-революционерки.

В Евпатории Фанни вновь училась радоваться жизни. В Доме каторжан удобно размещалось около 40 человек, здесь мирно уживались анархисты, эсеры и большевики. Каплан быстро со всеми перезнакомилась, к ней постепенно возвращались общительность и веселый нрав. Даже внешность ее переменилась: Фанни поправилась, впалые щеки немного округлились, появился даже румянец. Мужское население санатория считало ее весьма привлекательной, некоторые пытались даже ухаживать за ней. Одновременно с Каплан в санатории отдыхал Дмитрий Ульянов — брат Владимира Ленина. Правда, между собой они практически не общались, что не помешало позже возникнуть слухам о романе между Каплан и Ульяновым-младшим.

Особенно подчеркивалось, что именно благодаря Дмитрию Ульянову Фанни смогла вновь вернуть зрение. Якобы именно брат Ленина направил Каплан в Харьков, в глазную клинику знаменитого Леонарда Гиршмана, и даже собственноручно написал профессору письмо с просьбой принять бывшую каторжанку на лечение. Это легенда. Гиршман славился тем, что всех бедных больных оперировал бесплатно. А вот услышала Фанни о чудо-докторе именно в санатории, поэтому после отдыха в Москву она не вернулась, а поехала в Харьков. После операции в клинике Гиршмана зрение восстановилось почти полностью. Каплан не собиралась надолго задерживаться на Украине — она хотела в Москву, тосковала по подругам. Она так нуждалась сейчас в дружеской поддержке. Ей хотелось поделиться новостью — в Доме каторжан она впервые за много лет услышала о Мике Гарском.

Впрочем, теперь Виктора Гарского Микой никто не называл. С тех пор как в марте 1917 года громившая застенки толпа освободила Якова Шмидмана из одесской тюрьмы, он вернул себе прежнее имя и стал председателем какого-то профсоюза в Бессарабии. Но мирная жизнь его не увлекла — он вновь взялся «за революцию», на этот раз в компании большевиков. Теперь его мотало по всей Украине: он агитировал, митинговал: «Вся власть Советам!» В августе 1917-го неугомонный Гарский оказался в Харькове.