[Пpохожий]

ПРИЕЗД В МОСКВУ

Во второй половине марта 1918 года я приехал в Москву с юга, где потерял в степях след Добровольческой армии7. Шел пятый месяц большевистской власти. Уже был подписан Брест-Литовский мир. Советское центральные учреждения переехали из Петрограда в Москву. Забыть существование Советской власти невозможно — город окружен кольцом продовольственных отрядов, по улицам то и дело проходят взводы молодцеватых латышей.

Кремль для обывателей уже недоступен. Большевики в своих газетах упорно пишут об осуществлении всех своих программ. Не только говорят, но и осуществляют. Банки были национализированы еще в начале декабря8. Все время происходят конфискации товарных складов и магазинов. Кажется достаточно фактов, чтобы убедиться, что большевики действуют всерьез. Но широкий обыватель это понимает очень плохо. Он только недоволен — ругает большевиков за предательство, ужасается росту цен, но совершенно не ощущает, что наступают времена антихристовые, не собирается изменять свою жизнь, а только собирается несколько приспособиться к обстоятельствам.

В этом отношении какую-то особую слепоту проявляет [неразборчиво]вой элемент. Национализация банков не явилась достаточным предупреждением. Купцы смирно сидели в своих лавках и складах, с какой-то непонятной покорностью ожидая, когда коммунистическая власть отберет от них имущество. Интеллигенция еще читала свободные газеты — когда были закрыты московские, еще несколько недель приходили петроградские — и ограничивалась руганью большевиков. Никто не сомневался, что это ненадолго. Настроение было выжидательное. Тысячи офицеров сидели в Москве, никуда не собираясь ехать. Лиц, активно работавших против большевиков, в Москве было, может быть, несколько десятков.

В те времена большевики держались, несомненно только благодаря этому неопределенно рассеянному наблюдению общества, благодаря непонятно откуда пришедшей уверенности, что большевистская власть без всяких воздействий скоро падет, исчезнет сама собой. Советская власть была еще плохо организована. Чека еще не являлась могущественным аппаратом, пустившим щупальца во все поры общества. В те времена Чека била направо и налево еще в значительной степени вслепую. Если бы тогда в Москве существовала организованная группа людей, то можно было бы извне, а главное, проникнув в советские учреждения, изнутри атаковать большевиков.

Но русские люди этого не понимали. У большевиков не хватало своих людей для заполнения всех мест в комиссариатах, они даже не могли производить строгую проверку всех лиц, поступивших на службу. Все учреждения были заполнены контрреволюционерами. Большая часть этих противников советского строя честно служила своим новым хозяевам и их руками большевики закрепляли свое дело... При помощи А. И. Ашуба-Ильзена, бывшего члена Земского союза, автор был устроен на службу в Наркомат торговли и промышленности — ред.). Я не думаю, что он (Ашуб-Ильзен — ред.) исполнял какие-то контрреволюционные поручения, то есть был шпионом. Но по своей культуре был иностранцем, для которого Россия, взбаламученная большевиками, оказалась наиболее подходящим местом для собственного устройства. Ашуб-Ильзен был очень типичен для тех нерусских элементов, в которых большевики сразу нашли опору.