[Пpохожий]

Друзья-офицеры с подводных лодок, стоящих в базе, пришли ко мне в каюту, принесли спирт, который на всех флотах Советского Союза называют «шило», видимо, потому, что шила в мешке не утаишь. Принесли еду-закуску, мы выпили за здоровье тех, кого спасали, за здоровье людей нашего экипажа. Наши гости расспрашивали нас, как все происходило. Их интересовали подробности случившегося и как кто вел себя в этой экстремальной обстановке. А рассказать было что.

На фоне общей порядочности и, если хотите, смелости, имел место факт трусости. Коротко о сути дела. Когда мы ошвартовались к борту К-19, то первым к нам на лодку перебежал вполне здоровый человек, а уж после перенесли трех тяжелобольных.

Передавая мне бланк шифрограммы для передачи на лодки ФКП, Коля Затеев попросил передать ему обратно бланк, как документ секретной и строгой отчетности. Ну и когда радиограмма была передана, я обратился к этому первому покинувшему лодку матросу, чтобы он передал бланк Затееву. И услышал в ответ, что он не матрос, а офицер и является представителем одного из управлений штаба флота и обратно на аварийную лодку не пойдет.

Тогда я приказал ему отправляться в первый отсек, где находились уже одиннадцать человек тяжелобольных. Он мне ответил, что туда он тоже не пойдет и доложит командованию флота о моем самоуправстве.

Его неподчинение я расценил как бунт на военном корабле, о чем сообщил ему и всем присутствующим на мостике. После чего приказал старпому Ивану Свишу вынести пистолет на мостик и расстрелять бунтаря у кормового флага. Иван начал спускаться в центральный пост за пистолетом. Штабист понял, что с ним не шутят, и, изрыгая угрозы, пошел в первый отсек. В дальнейшем он первым перебежал на «Бывалый».

Я не называю фамилию и имя этого человека только потому, что, как сказали и Володя Енин и мой замполит Сергей Сафронов, он не струсил, а просто «дал моральную утечку». И еще я не называю его фамилии, потому что за этот поход он был награжден орденом. А ордена у нас зря не раздаются. Так нас учили.