[выхухоль]

И вот еще )))
чуть-чуть

ИБ: Переводы в этой антологии опять-таки не очень-то хороши. Тот
же Михаил Зенкевич, царство ему небесное: в его стихах присутствует такой
"мужественный" элемент - скорее тихоновский, нежели киплинговский. Если
вообще говорить об этом, то в сознании русского читателя такого явления, как
англоязычная поэзия, не существует. Ему гораздо более близки литературы
немецкая и французская. Скажем, французская поэзия, с ее традицией накрута,
навала, традицией пафоса, экстренных заявлений. Гюго, Бодлер (для меня это
один поэт с разными именами): их цветастость - красноречивость - русскому
человеку понятна. В то время как англоязычная поэтическая традиция, если
попытаться определить ее в немногих словах (что является занятием абсолютно
бездарным и обреченным на провал) - это отстраненный поэтический тон. ........
...... там плавают мелкие рыбки - "как серебряные ложки", добавляет она. Это
образ, который русскому поэту никогда бы не пришел в голову, потому что
рыбки и ложки в русском сознании сильно разнесены. И если русский поэт и
стал бы совмещать одно с другим, то он сильно бы это подчеркнул.

…. ИБ: … образ, требующий подчеркивания. Поэт посчитал бы его находкой и не замедлил бы употребить педаль. В то время как у Секстон все это проскальзывает обиняком. Это естественно для английского глаза, он так натренирован. По наблюдению, это слегка поднятые брови, да?
СВ: А байроновская традиция в русской литературе?

ИБ: Мое ощущение от русского Байрона - это какое-то невероятное
многословие.

СВ: Разве оно не соответствует первоисточнику?

ИБ: Нет. Байрон - чрезвычайно остроумный господин, а в русских
переводах преобладает совершенно иной тон. Да и вообще мы Байрона
воспринимаем через призму Пушкина, поэтому Байрон для русского читателя
гораздо более континентален, чем любой другой английский стихотворец. Когда
я читал Байрона по-русски, эхо Пушкина было постоянно со мной. В лучшем
смысле - это был Пушкин, в худшем - Лермонтов. "Чайльд Гарольда" по-русски я
вообще читать был не в состоянии из-за тяжеловесности перевода. По-английски
же я Байрона читаю с удовольствием. И никаких аллюзий ни к Пушкину, ни к
другим русским поэтам у меня нет. Вообще англоязычную поэзию по-русски я мог
читать только тогда, когда не знал английского. Теперь же мне все труднее
взглянуть на проблему взаимовлияний с русской перспективы.
ИБ: ... Вот еще одно
существенное отличие англоязычной поэзии: стихотворение по-английски - это
стихотворение преимущественно с мужскими окончаниями. Поэтому Данте,
представляющийся возможным в русском переводе, по-английски невозможен.
В английском этих звуков нету. Самый сопливый англоязычный поэт благодаря
своим мужским окончаниям воспринимается русским слухом как голос
сдержанности, как голос если и не суровый, то полный достоинства.

СВ: Но если сосредоточиться на американской литературе: разве ее
наиболее крупные фигуры не представлены адекватно в русских переводах?

ИБ: Если говорить о прозаиках, это, в общем, так. Но ведь поэты,
как правило, важнее прозаиков. И как индивидуумы, и как литература. Если
говорить серьезно, разница между прозой и изящной словесностью - это разница
между пехотой и ВВС. По существу их операций. Да?( )))))))

СВ: А Уолт Уитмен? Ведь он даже умудрился оказать некоторое
влияние на русскую поэзию...

ИБ: Все знают, что такое Уитмен, но в переводах Бальмонта или
хуже того - Корнея Чуковского (царство им обоим, между прочим, небесное).Притом с поэзией Уитмена в России происходит нынче странная штука. Что
сделало возможным уитменовский стих? На чем он зиждится? На библейском
стихе, на пуританской Библии. То есть сегодня русский читатель мог бы
Уитмена оценить в гораздо большей степени, если бы...

СВ: Он лучше знал Библию...