|
Проза
Ветка для интересных (на Ваш взгляд) рассказов.
Суад Сожженная заживо http://lib.babr.ru/index.php?book=3505 |
Re: Проза
Цитата:
|
Я знаю что ты ей шептал
Нора Гвинелли *** - Саня, что ты делаешь? - Молчи. Страшно. По встречной, разворот, остановка практически на тротуаре. - Саня, что случилось? Сидит. Молчит. В окно смотрит. - Посидишь в машине? Я быстро… Девушка идет по тротуару. Маленькая блондиночка. Платьице беленькое, каблучки. Тук-тук - стучат. Он догоняет. Протягивает руку, трогает за плечо, останавливает. Что-то говорит. Девушка пытается обойти его. Он не пускает. Разговаривают.Нет, не ругаются. Разговаривают. Давно надоевшая всем тема. Снова пытается обойти. Снова не пускает. Разговаривают. Говорит она. Он смотрит в сторону. На лице маска – мускул не дрогнет, бровь не шевельнется. Кивает. Девушка обходит его. Он смотрит ей в спину. Догоняет, обнимает сзади. Она вздрагивает. Он шепчет ей что-то на ухо. Разворачивается, подходит к машине, садится. Руки на руль, подбородок на руки. Девушка идет по тротуару. Неестественно прямая спина. Тук-тук - стучат каблучки. Он смотрит ей вслед. Лицо застыло. Смотрит долго, пока она не сворачивает куда-то. - Саня, это она? - Она. Поехали. Как в кино про войну, когда люди встречаются на мгновенье, зная, что следующая встреча не скоро или ее не будет совсем. Я хочу тебе что-нибудь сказать, но не знаю что. Я всегда считала, что ты поступил правильно и благородно - ты же мой старший брат, и ты не можешь поступить по-другому. Жениться на женщине, которая родила твоего ребенка – это же правильно и благородно? Я была юна и делила мир на «правильно», «неправильно» и «Ах! Как это романтично!». Ты пытался рассказать. Тогда. Ты сомневался. Я не поняла... Я считала, что ты поступаешь правильно. А сейчас… Я не знаю… Может, если бы ты поступил как подлец, то не было бы сейчас твоего белого лица, сжатых губ, поездки по встречной полосе движения, разворота перед потоком несущихся машин? Ради нескольких минут… Может ты был бы счастлив? Я знаю, что ты ей шептал…. *** =============================== = Вот! Нашла! Давно не получала такого удовольствия от чтения. Вот ссылка http://www.proza.ru/author.html?natili |
Цитата:
|
= Девочки ( и мальчики тоже!).
Предлгаю интересное занятие. Берём какой-либо небольшой рассказ неизвестного автора, но с авторскими правами, и правим его до кондиции согласно нашему вкусу. Потом предложим автору наши редакторские правки. Согласится автор с ними -- мы молодцы! ***Одна маленькая вещица у меня уже заготовлена. :hey-hey: |
Цитата:
|
Цитата:
Давай это вроде игры какой-то , а я люблю развлекалку Но у нас очень мало пишущих людей по палцам можно сосчитать Привет Ты будешь называть автора или мы должны будем догадаться? |
= Вот. Выкладываю.
Вещь хорошая, но требует правки-доработки, на мой взгляд. =============================== Сирень Нора Гвинелли *** Мало стало сирени, мало. Во времена моего детства возле каждого дома росла сирень - сиреневая, плебейский сорт, а кое-где белая, изысканная, а еще акация. В сирени выискивали цветок с пятью лепестками, из отцветшей акации делали свистульки. Сейчас уже нет неприбранных, растущих как ни попадя кустов сирени, и аллей акаций. Облагородились улицы, весной аккуратно высаживают сначала тюльпаны, а когда отцветут, другие, привыкшие к нашим перепадам температуры цветы. А сирень и акацию вырубают. Цвела сирень... Его били, били жестоко, так как могут дети, не первый раз. Били просто за то, что был самый маленький и хилый, за блондинистый чубчик, голубые глаза и пятерки в дневнике, в нашем, самом неблагополучном районе. В том районе, в котором с детства знали, что такое проституция, алкоголизм, наркотики – на собственном опыте; где знали, как аккуратно вскрыть машину, и разбирались в оружии получше многих военных. Он никогда не сдавался, на его лице появлялось отсутствующее выражение – били его – он отбивался – он бился за свою жизнь. Не добили. Я тащила его на себе, в загаженную коммуналку, с престарелой, глухонемой бабушкой, зная, что ни милиция, ни скорая не поедут – просто побоятся. Мне было четырнадцать. Никто никогда не догадается, что, мужчина и женщина, сидящие в дорогом ресторане, хихикающие и пьющие вино – были когда-то просто Женя и Наташа, и окровавленный мальчишка шепатал юной соседке: "Мы выживем". - Ты помнишь? Я открыл глаза, а рядом сидела ты? - я не помню. - Я слышала как кричат под окном, но боялась выглянуть. Когда выглянула - только ты. - Я ничего не помню. Я помню, как бежала в травмпункт, и совала в руки пьяному врачу мамино обручальное кольцо, чтобы пришел, и как он лапал меня своими руками. Мама думает, что потеряла, я ей купила другое, потом, через много лет. Моя двенадцатилетняя дочь удивленно спрашивает, увидев чахлые цветочки, которые я принесла домой: «Это что?» - "Это сирень". Мы выжили. *** ============================= |
Цитата:
Кати, ну почему надо драму править? (Осторожно) Может со смешного начать. Ойй, это не моё...И афтар обязательно обидится. А что бы вы исправили? |
Мистер и миссис П. Н.Радулова
Вместе с курткой я постирала паспорт. Очень удачное решение, особенно если учесть, как сей документ мне в данный момент необходим. Почему необходим, объяснять не буду - это совсем другая история. Просто поверьте, что худшей ситуации в моем нынешнем положении быть не может. Первые секунды я смотрела на дело рук своих, тщательно моргая: вдруг сон? Ведь не может так быть. Это же анекдот. Почему именно сейчас? Почему именно со мной? Я открыла окно, чтобы вдохнуть свежий воздух. Внизу стройка, шумная, грязная, привычная для Москвы. Мелькнула мысль: не броситься ли вниз, внеся разнообразие в рабочий день таджикских гастарбайтеров? Но потом я решила, что жизнь должна продолжаться даже у таких дур, как я. Я высушила паспорт феном, я прогладила утюгом его вставшие дыбом странички. А потом заново залила его слезами. Я умею справляться с неприятностями, но как же я, черт возьми, пойду ко всем этим чиновникам, которые, к гадалке не ходи, откажутся решать мой вопрос и будут равнодушно советовать: «Сначала подайте на замену, вон у вас как печати размылись». Чтобы окончательно не сойти с ума, я отправилась на свидание. Сидела заплаканная, с лицом, похожим на боксерскую грушу, и совсем не слышала слов человека, который так хотел мне понравиться. Сидела и думала: «Ишь какой аккуратист, ни одной крошки не уронил, и паспорт у него, небось, в непромокаемом мешочке хранится». «Я что-то не то говорю?» - спросил Аккуратист. «Что?» Потом он проводил меня к моей стройке, и я, перекрикивая отбойные молотки, возьми и ляпни: «Зайдем ко мне?» Мне хотелось рассказать о своей беде, попросить совета и даже где-то выпить чаю. Аккуратист испуганно посмотрел на меня и залепетал что-то о неотложных делах. Ну конечно. Так я и знала. Поздно ночью мне позвонила подруга и шепотом сообщила, что Аккуратист разговаривал с ее мужем (это добрые мои друзья пытались нас познакомить) и чуть ли не плача поведал страшную историю. Оказывается, отправляясь на свидание, он покрыл автозагаром лицо, шею и руки, надеясь предстать передо мной загорелым мачо. Но особого интереса к нему я не проявила - слушала вполуха и отвечала невпопад. А потом и вовсе позвала в гости, что говорило только об одном: мне от него нужен только секс. Так быстро он на это не рассчитывал, иначе намазал бы автозагаром все тело. Он представил, что будет, когда он разденется. Как я, узрев его бледно-голубой торс и темную физиономию и руки, сначала спрошу: «Что это?», а потом буду смеяться… Я действительно смеялась. Над Аккуратистом, над собой, над нашими неловкими попытками устроить свою жизнь в этом городе, где самая малость может разрушить притяжение. Жаль. Из нас вышла бы отличная пара. Мистер и миссис Придурки |
Ошибка.
|
Цитата:
|
Цитата:
Поправилась. |
Цитата:
и покажу. Лиза, а Вам понравились рассказы этой неизвестной Норы? Мне понравились очень, хотя и сырые. ***Это с Прозы ру. В основном там мусор, но попадается и жемчуг. И белый, и розовый, и чёрный, только долго надо искать. . |
Цитата:
|
Цитата:
не знаете что убрать. Попробуйте, а? Потом сравним. ***Фотографии-то Ваши -- искусство. И у Динни тоже, только жанры разные. . |
Счастье
Одна женщина позвонила из Европы другой женщине и печально сказала: — Ты будешь смеяться, но я живу в городке, который в переводе звучит как “свиной брод”!.. Понятно: это нелегко человеку с амбициями. Лучше бы он, конечно, назывался журавлиный… или — фламинго. — Это такой маленький городок, — жалуясь, говорила женщина. — Всего восемьдесят тысяч жителей!.. — А тебе сколько нужно для счастья? — вдруг перебила подруга. Потому что для счастья нужны лишь трое: ты, друг и враг. А для удобства и экономии врага и друга можно совместить даже в одном человеке. С.Мосова |
Девочка-бабочка
Одна женщина спросила одного мужчину: — А когда я буду старая-престарая, ты тоже будешь любить меня без памяти? И мужчина ответил: — Я буду любить тебя по памяти. И эти слова остались... Потому что никогда не знаешь, что запомнишь — какую ерунду, пустяк, упустив при этом что-то важное. И он действительно любил эту женщину, женясь на других женщинах, которым всегда что-то нужно было от него, — в отличие от той, которой ничего не нужно было, даже его любви, потому что слова она любила больше поцелуев — и в благодарность за ту фразу она гуляла с ним по парку лишнюю неделю. — Смотри, — сказала она в их последний день. — Какой сарафан на девочке — с крылышками! Девочка-бабочка. А ведь без крылышек — просто девочка... И он запомнил. Потому что никогда не знаешь, что запомнишь… Например, любовь — это бабочка: сядет на одно плечо, посидит — на другое сядет, а потом — по каким-то неизвестным, бабочкиным, причинам! — полетит на третье!.. И она сказала: — Я когда-нибудь влюблюсь в тебя. (То есть полетаю, полетаю и…) — Не спеши, — ответил он. — Я подожду. И он сдержал свое слово, любя ее где-то на краю земли, и ждал, когда же она позовет его, его девочка-бабочка… И она бы позвала, но вот беда: она запомнила эту фразу, но… не запомнила, кто ее сказал… Потому что никогда не знаешь, что запомнишь — какую ерунду, пустяк, упустив при этом что-то важное… Имя, например. С.Мосова |
Из Записных книжек С.Довлатова
Это произошло в Ленинградском театаральном институте. Перед студентами выступал знаменитый французский шансонье Жильбер Беко. Наконец выступление закончилось. Ведущий обратился к студентам: -Задавайте вопросы. Все молчат. -Задавайте вопросы артисту. Молчание. И тогда находившийся в зале поэт Еремин громко крикнул: -Келе ре тиль? (Который час?) Жильбер Беко посмотрел на часы и вежливо ответил6 -Половина шестого. И не обиделся. |
Цитата:
|
(правка-сокращение)
Счастье Одна женщина позвонила из Европы одному мужчине не из Европы. —А городок-то мой, оказывается, называется “Свиной Брод”!.. А всего-то в нём, оказывается, восемьдесят тысяч жителей! Какое счастье.. ! Стоило ехать..! — Да? А сколько тебе нужно для счастья? — спросила друг не из Европы. - Не знаю, не считала... А правда, сколько? - задумалась подруга из Европы. - Ну, мне .., мне нужны: любимая, друг.., а ещё нужен и враг. Всего получается трое. Но их сейчас нет у меня. Возвращайся, моё счастье! С.Мосова |
Из Записных книжек С.Довлатова
Дело было на лекции профессора Макогоненко. Саша Фомушкин увидел, что Макогоненко принимает таблетку. Он взглянул на профессора с жалостью и говорит: — Георгий Пантелеймонович, а вдруг они не тают? Вдруг они так и лежат на дне желудка? Год, два, три, а кучка все растет, растет... Профессору стало дурно. Расположились мы с Фомушкиным на площади Искусств. Около бронзового Пушкина толпилась группа азиатов. Они были в халатах и тюбетейках. Что-то обсуждали, жестикулировали. Фомушкин взглянул и говорит: — Приедут к себе на юг, знакомым будут хвастать: “Ильича видали!” Сдавал как-то раз Фомушкин экзамен в университете. — Безобразно отвечаете, — сказала преподавательница, — два! Фомушкин шагнул к ней и тихо говорит: — Поставьте тройку. |
Цитата:
|
Городская история
Один мужчина сказал одной женщине: — Я сейчас!.. — И бросился вон из самолета. Самолет прождал его сорок минут и в конце концов улетел по заданному маршруту, предоставив оставшимся пассажирам, отщепенцам и будущим гражданам Соединенных Штатов, коротать время в пути за раздумьями о странном происшествии и гаданием: а что случилось с этим интересным мужчиной?!. А случилось вот что. Пока самолет честно ждал его возвращения, он стоял в объятиях юной девы и не знал, что делать. Собственно, он выскочил из самолета только затем, чтобы еще раз, в последний раз (душе зачем-то было надо!) увидеть эту девушку, сказать последнее “прости” (душе зачем-то было надо!) и вернуться обратно — только и всего! — да так и остался стоять, не имея сил вырваться из ее слабых рук. Вот такая киношная история, городская сплетня, которую жевали все кому не лень — высказывались мнения, сомнения, предположения, уточнялись детали — и все это было бы прелестно, если бы не мысль о той женщине, оставшейся в самолете. То есть о жене. Жене и маленькому сыну, а также их родственникам тоже предложили покинуть самолет, и от этого предложения по тем законам той страны невозможно было отказаться: таковы были правила игры. И нашему несостоявшемуся пассажиру теперь предстояло все же вырваться из объятий юной девы и начать жить в новых, предлагаемых жизнью обстоятельствах: то есть бегать по инстанциям, собирать документы, оформлять развод, отвечать на мучительные вопросы посторонних людей (или не отвечать) и при этом (самое главное!) как-то глядеть в глаза жены и маленького сына. Или — не глядеть (это кому как по силам). Через три месяца бывшая жена и сын улетели в Штаты — на том же самолете и тем же рейсом. Он тоже улетел спустя три года — по тому же маршруту и с новой женой. Нет, не с той девушкой. Почему? Опять высказывались мнения, предположения, сомнения — город зорко следил за этой историей. И гадал: а почему не с ней?.. ну почему?!. Быть может, потому, что слишком велика была жертва?.. и она ее не оправдала?.. А может, потому, что жизнь длиннее одной любви... И конечно, короче смысла. С.Мосова |
Цитата:
Экономика должна быть экономной. :)) А путь -- короче. . |
Цитата:
|
дубль.
|
Цитата:
Бумага -- погибшие деревья. Экономишь слово -- спасаешь лес! . |
Дежа вю
Наталья Радулова Мой сосед женился во второй раз. С первой супругой он расстался по причине ее нелегкого поведения. И вот пожалуйста - не прошло и полугода после новой свадьбы, как он опять выбрасывает вещи благоверной на лестничную площадку с криком: «Иди туда, где ночевала!». Вызывая лифт среди разбросанных кофточек, я думала о том, какие все-таки нечеловеческие усилия прилагают некоторые мужчины, чтобы очередная жена подарила им парочку хороших развесистых рогов. Сначала из всех девушек они упорно выбирают ту, которая одевается наиболее ярко, смеется наиболее громко, заигрывает наиболее откровенно, готова пойти на все, чтобы обратить на себя как можно больше внимания, и дня не может прожить без приключений, а потом эти же мужчины сокрушаются и недоумевают: «Почему мне всегда так не везет? Прямо дежа вю какое-то». Дежа вю в отношениях - это когда ты находишь родственную душу, которая смутно напоминает тебе кого-то из бывших партнеров. На одной вечеринке за мной начал ухаживать молодой человек с тарелкой, из которой вываливались китайские голубцы (я не помню, как они называются, уж извините). Не прекращая жевать, он поведал мне о том, что уже год с утра до вечера пишет роман о марсианах, живет с родителями, его последняя девушка ушла от него, потому что не могла наладить отношения с его мамой, и вообще, не хотела бы я как-нибудь прогуляться с ним в парке Коломенское. Я улыбнулась и мысленно ответила: «Я уже гуляла с тобой в Коломенском, дорогой. У тебя не было денег, и я стеснялась купить даже бутылку воды, боясь поставить тебя в неловкое положение. А потом я стала с тобой встречаться и пыталась пристроить в различные издательства твой роман, попутно отклоняя предложения тех же издательств, которые хотели, чтобы им писала я: мне казалось, что моя книга тебя точно убьет. Мне даже удалось убедить тебя, 30-летнего мужчину, жить отдельно от родителей, но долго ты не выдержал и сбежал назад, в свою бывшую детскую, - писать очередной роман и жаловаться на женщин, которые не могут понять твою тонкую душу». Не надо заводить отношения, если заранее знаешь, чем они закончатся. Почему? Может быть, дело в том, что по протоптанным тропинкам удобнее передвигаться, а может быть, люди находят именно то, что стремились найти? Я сама такая, когда даю себе волю и не хочу признавать, что лав-стори с непризнанным гением-переростком когда-то уже у меня происходила. «На что ты живешь сейчас?» - спросила я парня с голубцами. Он замялся. «На мамину пенсию?» Он сглотнул и возмущенно воскликнул: «Мои предки, между прочим, все еще работают!» Я протянула ему стакан с соком: «Прости. Я ошиблась». |
Сергей Довлатов. Из Записных книжек
Отец моего двоюродного брата говорил: — За Борю я относительно спокоен, лишь когда его держат в тюрьме Прогуливались как-то раз Шкляринский с Дворкиным. Беседовали на всевозможные темы. В том числе и о женщинах. Шкляринский в романтическом духе. А Дворкин — с характерной прямотой. Шкляринский не выдержал: — Что это ты? Все — трахал да трахал! Разве нельзя выразиться более прилично?! — Как? — Допустим: “Он с ней был”. Или: “Они сошлись”... Прогуливаются дальше. Беседуют. Шкляринский спрашивает: — Кстати, что за отношения у тебя с Ларисой М.? — Я с ней был, — ответил Дворкин. — В смысле — трахал?! — переспросил Шкляринский. Моя жена говорила: — Комплексы есть у всех. Ты не исключение. У тебя комплекс моей неполноценности. Горбовский, многодетный отец, рассказывал: — Иду вечером домой. Смотрю — в грязи играют дети. Присмотрелся — мои. В молодости Битов держался агрессивно. Особенно в нетрезвом состоянии. И как-то раз он ударил поэта Вознесенского. Это был уже не первый случай такого рода. Битова привлекли к товарищескому суду. Плохи были его дела. И тогда Битов произнес речь. Он сказал: — Выслушайте меня и примите объективное решение. Только сначала выслушайте, как было дело. Я расскажу, как это случилось, и тогда вы поймете меня. А следовательно — простите. Потому что я не виноват. И сейчас это всем будет ясно. Главное, выслушайте, как было дело. — Ну, и как было дело? — поинтересовались судьи. — Дело было так. Захожу в “Континенталь”. Стоит Андрей Вознесенский. А теперь ответьте, — воскликнул Битов, — мог ли я не дать ему по физиономии?! |
ВТОРАЯ ПОПЫТКА Н.Радулова
Человек, которого ты любил, не меняется — меняешься ты сам Есть люди, которые женятся на одном и том же партнере по нескольку раз. Но обычный человек, предпринимая попытку возвратиться туда, где все осталось без изменений, чаще всего понимает, насколько изменился он сам Нет ничего хуже, чем посещать «Икею» в одиночестве. Вокруг толкутся жизнерадостные пары, решившие обновить свое гнездышко. Держатся за руки, восхищенно ахают: «Вот это кресло отлично подойдет для нашей гостиной!», или: «В этом фартуке ты отлично смотришься, дорогая», или: «Надо брать две лампы, для твоей и моей стороны кровати». В их переполненных тележках тоже каждой твари по паре: две лампы, две подушки, две кружки. Даже администрация магазина громогласно поощряет их тягу к семейным ценностям: «Если вы купите два халата, то третий получите в подарок». А посреди всего этого великолепия — я. Одинокая дама без печати в паспорте. У меня нет ни мужа, ни самого завалящего бойфренда, который останавливался бы через каждые пять метров: «Ты только посмотри на эту прелесть!» У меня нет ребенка, который швырял бы на пол все мои покупки. Никто даже не может посторожить мой столик в кафе, пока я бегаю за салатом из креветок. Короче говоря, лучшей ситуации для встречи со своим бывшим и придумать нельзя. Встретившись с ним взглядом, я сначала попробовала уйти, огибая медлительных покупателей. Но он догнал меня, схватил за локоть. Я была уверена, что сейчас он потащит меня знакомиться со своей красавицей невестой, они вдвоем уничтожат мою самооценку, а потом как ни в чем не бывало пойдут по своим делам. Вместо этого он стал говорить о том, как он скучал без меня. Он все так же морщил нос, когда улыбался. Все так же тер подбородок в задумчивости. И все так же был ужасно пострижен. Я столкнулась с известным явлением, которое называется дежа вю. Мы шли по магазину, разговаривали, смеялись, не отличаясь от всех остальных ничем, кроме того, что у нас было две тележки на двоих вместо одной. «Бог с ним, — подумала я. — По крайней мере поможет отвезти домой мои покупки». Я, конечно, знала о том, что никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя воскрешать отношения, ушедшие в прошлое. Но посещение «Икеи» — трудное испытание для одиночек. В этом царстве влюбленных трудно устоять и не подумать: а почему бы мне «просто не пообщаться»? Я ведь знаю, когда надо остановиться. Остановилась я утром. Аккурат после того, как притащила ему завтрак в постель, а он проворчал: «Я люблю сладкий чай! Сладкий! Неужели трудно запомнить?» Все вернулось на круги своя. До этого я помнила только первые недели нашего знакомства, а сейчас хмурой тучей накатило воспоминание обо всех последующих. Он не изменился и не раскаялся. Он по-прежнему мог говорить только о себе, и меня по-прежнему ждала игра в одни ворота. Но если раньше я терпела это, потому что мой возлюбленный казался мне самым-самым, то сейчас, переболев и поумнев, я могу посмотреть на этого паразита трезвым взглядом. Глупый, самовлюбленный тип, который не разбирается в женщинах, — так и не сумел разглядеть умницу и красавицу, которая была рядом с ним. Нужно ли начинать отношения с той же точки, на которой они закончились? Ведь проблемы, из-за которых мы расстались, не разрешились, они просто забылись. Законсервировались, как урановая руда. Так есть ли смысл ковыряться в том, что опасно для жизни? «Тут тебе не чайная, — решительно сказала я и встала. — И вообще, мне на работу пора. Давай, шевелись, освобождай помещение». Он испуганно захлопал ресницами: «Как? Сегодня же суббота!» — «Вот именно. Я же тебе вчера сказала, что сегодня у меня интервью. Неужели трудно было запомнить?» На пороге он выдал очередной свой перл: «Ну, ты это… Звони, не теряйся». Я улыбнулась и захлопнула дверь. Меня ждали очередные выходные в одиночестве. Как их провести? Может, съездить в «Икею»? Съездить и купить себе три банных халата. И не звонить своему бывшему до тех пор, пока они не износятся. |
Как я пропустил эту веточку? Непорядок.
Интереснейшая тема получается. |
ДИКИЕ ХОЗЯЙКИ Н.Радулова
Каждая женщина - прекрасная хозяйка. Но лишь когда живет с мужчиной. Тогда она моет посуду, поливает цветы, тушит кроликов в сметане и, надев на лицо русское народное выражение лица «Сил моих больше нет», профилактически ворчит на благоверного: «Опять ты не вытер за собой пол в ванной». Но как только мужчина куда-нибудь исчезает, среднестатистическая домашняя хозяйка уходит в отрыв. Она неделями не подходит к пылесосу и может довести себя до состояния, когда легче купить новые колготки, чем постирать старые. Оказывается, домашние обязанности одинокой женщины ничем не отличаются от домашних обязанностей одинокого мужчины: разогреть полуфабрикат и открыть форточку. Все остальное воспринимается как непосильный труд. Некоторые девушки по секрету признавались, что только бизнесланчевание не дает им помереть с голоду. И то правда. Как это возможно: готовить для себя? Три часа корячиться над плитой, чтобы приготовить борщик, который слопаешь за 40 секунд? Кто на это способен? Только добровольцы. А я не Зоя Космодемьянская - у меня вообще мочалка недавно сгнила. Так что наша экономика должна ориентироваться на продукты для работающих одиночек-готовые обеды, которые надо только разогреть, пойдут на ура. Еще одна особенность одиночества - приходится отвечать за «мужские дела». Следить за здоровьем компьютера, вызывать сантехников, подключать дивиди (как это, господи боже мой, пишется?). Если раньше этим занимался муж, то в первые месяцы после его исчезновения приходится несладко. Лично я чувствовала себя новоиспеченным холостяком, который обнаружил, что чистые рубашки в шкафу появляются не сами по себе. И как назло, все ломается именно в это время. Поначалу паникуешь. Но потом вдруг выясняется, что ты сама можешь починить многое, не выпивая при этом три литра пива и не упиваясь собственной значимостью. Вдруг ты вспоминаешь, что в школе на уроках труда сколачивала ящики. Мамой клянусь, я лучше многих мужчин забиваю гвозди. Причем без единого нецензурного слова. А что починить любителю невозможно-починят профессионалы. И сделают это не после десятого напоминания. Так вот. Одинокая жизнь радует меня все больше. Рекомендую. Единственная проблема-трудно застегивать платья с молнией на спине. |
«Каждому человеку необходим кусочек «свободного пространства»
Наталья РАДУЛОВА, обозреватель журнала «Огонек» Вот он, тайный страх многих женщин. «Я, значит, дам ему свободу, а он, паразит, воспользуется этой свободой не по назначению? Нет уж, пусть лучше рядом сидит. Я сказала — рядом!» Мужчины тоже нередко так думают. «Одна? На юг? В бикини? Да вы что! Только через мой труп!» Кто-то когда-то придумал сказку о полной близости, без которой якобы не бывает настоящего семейного счастья. Мол, по-настоящему родные души должны все делать вместе: смотреть телевизор, гулять, засыпать в одно и то же время, любить одни и те же блюда и иметь одни и те же предпочтения по части отдыха. Вот и стараются люди соответствовать. Она тащится за ним на рыбалку, хотя видеть не может извивающихся на крючке карасиков. Он честно загорает на пляже, изнывая от жары. Оба несчастны. Настоящая, крепкая семья, в которой желание одного из партнеров побыть в одиночестве где-нибудь еще, кроме туалета, воспринимается как личная обида: «Ах, ты меня больше не любишь!» Но замечательная игра «мы с Тамарой ходим парой» уместна лишь в медовый месяц. А дальше начинается череда компромиссов. Я не буду тебе мешать смотреть футбол, но и ты не мешай мне смотреть «Секс в большом городе». Ты можешь пойти пить пиво с друзьями, а я пойду в магазин с подругами. В этом году, так и быть, отдохнем в Карелии, а в следующем — на Кипре. В общем, нормальные отношения, которые строятся по принципу, озвученному в фильме «Мимино»: «Если ты хочешь, чтобы я тебе сделал хорошо, ты сделай мне хорошо, я потом тебе сделаю так хорошо, что нам обоим хорошо будет!» Но иногда компромиссы невозможны. И это нормально. Каждому человеку необходим кусочек «свободного пространства». Каждому необходимо уединение, чтобы расслабиться, погрузиться в свой внутренний мир, поразмышлять «о пользе и тщете всего сущего» или просто спокойно поковырять в носу. Нет ничего страшного в том, что жена мечтает свободной пташкой побродить по Венеции, а муж соколом-одиночкой взлететь на Джомолунгму. Почему бы время от времени не позволять друг другу отдыхать именно так? Ведь близость — это в первую очередь взаимное уважение индивидуальности друг друга. А если отдых по раздельности воспринимается кем-то из партнеров как предательство и конец света, то самое время подумать, есть ли в паре настоящая близость. Может быть, люди настолько не уверены в том, что они одно целое, что им нужно постоянное подтверждение и доказательства этого? Как штамп в паспорте. Как одно одеяло на двоих. Близкий человек — это тот, кто понимает твои потребности. Точно так же, как и ты понимаешь его потребности. Замечательно, если ваши вкусы совпадают во всем. Если нет — тоже не беда, так обычно и бывает |
Динь, тебе наверняка понравится Дина Рубина.
|
Цитата:
А это рассказики небольшие Н. Радуловой. Мне нравится, хотя она и считает себя феминисткой - а я это не очень-то люблю. Но здесь много юмора. Смешно и грустно про нашу жизнь. |
КРОТОВАЯ НОРА
Женщина есть природный организм. Чаще всего женщина пребывает в чрезвычайно дурном настроении. Она непрерывно о чём-то думает. Хотя женщина почти непрерывно говорит, но, скорей всего, это происходит на нервной почве. На самом деле сказать она ничего не может. Даже если вы зададите ей вопрос: "Почему время движется?" – вряд ли она ответит на него. Вряд ли она даже поймёт, о чём вы спрашиваете. Ответит, может быть, что-то совершенно не относящееся к делу. А потом сразу автоматически вернётся к своим мыслям, которые протекают в ней автоматически, в виде химических реакций. У некоторых мужчин тоже иногда бывает очень глупый вид. Думается, это оттого, что они обречены иметь дело с женщинами. Под постоянным массированным воздействием женщин они тоже превращаются в природные организмы. Тем не менее женщины очень несчастны. Я бы очень не хотела быть женщиной. Если бы я была женщиной, я бы просто умерла от тоски и безвыходности своего положения. Я и так постоянно унываю из-за того, что некоторые из моих детей обречены быть женщинами. Даже трудно представить себе ту тупую идиотическую жизнь, которая их ожидает. Если бы все женщины не были нервнобольными, то ещё можно было бы как-то с ними говорить. Женщина обволакивает своей природой, а потом очень просто оказывается, что она лжёт. На самом деле она так же жестока, как и вся природа. А почему же природе приходится непрестанно лгать? – этот вопрос женщину ничуть не интересует. Если (что является фантастическим предположением) женщину припереть к стенке, она, пожалуй, стала бы отрицать самую постановку вопроса. О, сколь многие постановки вопросов произошли в нашей жизни неверно, а зачастую не состоялись и вообще – из-за постоянного бдительного присутствия здесь женщин. Они, если можно так выразиться, "стоят на страже", и чуть что – сразу весьма ощутительно дают понять, что к чему. Вся культура, можно сказать... – Но язык обмирает и ничего не может выговорить от тоски, его обуревающей. В женщине, как и в мужчине, ежесекундно происходит великое множество химических реакций. Но это ей нисколько не интересно. Вообще, женщины очень жалкие и ограниченные существа, но почему к ним нет жалости? – вот вопрос. Вероятнее всего, потому, что они не стараются никак возвыситься над своей ограниченностью. Напротив, они всегда торжествуют и декларируют свою правоту. И никогда не сомневаются, потому что инстинктивно основываются на самой природе. В этом их пафос, и это-то и есть самое отвратительное. Женщина есть гимн и знамя. Она по преимуществу есть идеология. Она всегда, всем своим видом кричит о жизни и смерти, то есть о таких банальностях, которые давно всем уши намозолили. А что будешь делать? – Спорить с ней ни у кого не достанет компетенции, да и никакие слова тут не помогут. Ведь трудно даже себе вообразить всю сложность и многообразие химических процессов, которые протекают в женщине (как, впрочем, и в мужчине). Впрочем, всё это есть совершенная чепуха по сравнению с "кротовой норой". Эти норы – их некоторые называют, кроме того, и "чёрными дырами" – представляют собой столь сильные искривления пространства, что кривизна в них становится отрицательной. Куда они ведут – никому не известно. Чудовищные гравитационные силы, искривляющие пространство в "кротовой норе", создают в ней так называемый "горизонт событий", за который заглянуть мы не можем. Никакое излучение не проникает из "кротовой норы" вовне. Поэтому температура "горизонта событий" равна абсолютному нулю. В это трудно поверить, но это так. Если попытаться вообразить себе ту гигантскую энергию, которая заключена внутри "кротовой норы", то станет жутко. Но вообразить этого нельзя. Мы не можем соотнести масштабы происходящих там процессов с нашими собственными. За "горизонтом событий" обессмысливаются наши представления о жизни и смерти. В центре "кротовой норы" располагается сингулярность. Конечно, мы не видим её. Лишь математические вычисления подводят нас к представлению о ней. Мы говорим, что сингулярность есть точка, обладающая колоссальной массой. Но как это может быть? Разве может плотность вещества быть бесконечной? Приходится понимать сингулярность как точку невещественную. Есть масса, но нет вещества. Одно только чистое и неодолимое гравитационное напряжение. Бывают "кротовые норы" величиной не больше протона. Другие же представляют собой воронки настолько громадные, что миллиарды галактик затягиваются в них единым вихрем, как пыль. Откуда они берутся, никто не знает. Возможно, они суть просто свойство пространства. В первые мгновения Вселенной вещества не было, а было лишь бурлящее месиво "кротовых нор". Они сталкивались друг с другом и вступали в различные сочетания. Пространство пенилось. Представить этого нельзя. Оно было разрывно в каждой своей точке. Постепенно, по мере разлетания "кротовых нор", в пространстве образовались непрерывные области. Ничто затянутое в "кротовую нору" не может возвратиться обратно уже никогда. Впрочем, взаимодействие с "кротовой норой" зависит также от её размера. Если "кротовая нора" величиной с протон налетит на Землю, то она за сотые доли секунды прошьёт земной шар насквозь и помчится дальше. Лишь на входе и выходе из Земли произойдут два маленьких взрыва. Мощность этих взрывов оценить нельзя. Она, наверное, зависит от величины сингулярности. Это может быть мощность револьверного патрона, а может быть и водородной бомбы в сотни мегатонн. Поскольку "кротовая нора" окружена, как сказано выше, "горизонтом событий", то её встреча с Землёй вызовет, без сомнения, разрыв событийной ткани в близких к нам областях пространства. Могут ли при этом нарушиться причинно-следственные связи? На этот вопрос пока нет ответа. Это можно было бы как-то вычислить, если бы была создана подходящая математическая теория. Но дело в том, что все наши представления о причинах и следствиях, то есть о событийной ткани нашего мира до сих пор ещё очень плохо формализованы. Ведь мы даже не нашли до сих пор строгой аксиоматики для теории случайных событий. Как же тут всерьёз говорить об изучении причинно-следственных аномалий? Но что такое событие? – Может быть, о взаимодействиях рассуждать будет легче? Вот если бы каждое событие являлось взаимодействием... Впрочем, это можно принять по определению. И тогда, кажется, нащупывается различие между случайным и закономерным. Скажем, например, так: случайных событий не бывает, но некоторые из взаимодействий могут происходить случайно. По-видимому, это те взаимодействия, которые лежат в "кротовой норе" ниже "горизонта событий. Если это так, то там действительно разрывается причинность в каждой точке и останавливается время. Там нечто происходит, но это происходящее не имеет ко времени ровным счётом никакого отношения. Так вот чем нам по-настоящему следовало бы теперь заняться. Н.Байтов |
Широкая Масленица
Кулаков стоял перед хозяином гастрономического магазина и говорил ему: - Шесть с полтиной? С ума сойти можно! Мы, Михайло Поликарпыч, сделаем тогда вот что... Вы мне дайте коробку зернистой в фунт, а завтра по весу обратно примете... Что съедим - за то заплачу. У нас-то ее не едят, а вот гость нужный на блинах будет, так для гостя, а? "Чтоб тебе лопнуть, жила!" - подумал хозяин, а вслух сказал: - Неудобно это как-то... Ну, да раз вы постоянный покупатель, то разве для вас. Гришка, отвесь! Кулаков подвел гостя к столу и сказал, потирая руки: - Водочки перед блинами, а? В этом удивительном случае хорошо очищенную, а? Хе-хе-хе!.. Гость опытным взглядом обвел стол. - Нет-с, я уж коньячку попрошу! Вот эту рюмочку побольше. Хозяин вздохнул и прошептал: - Как хотите. На то вы гость. И налил рюмку, стараясь недолить на полпальца. - Полненькую, полненькую! - весело закричал гость и, игриво ткнув Кулакова пальцем в плечо, прибавил: - Люблю полненьких! - Ну-с... ваше здоровье! А я простой выпью. Прошу закусить: вот грибки, селедка, кильки... Кильки, должен я вам сказать, поражающие! - Те-те-те! - восторженно закричал гость. - Что вижу я! Зернистая икра, и, кажется, очень недурная! А вы, злодей, молчите! - Да-с, икра... - побелевшими губами прошептал Кулаков. - Конечно, можно и икры... Пожалуйте вот ложечку. - Чего-с? Чайную? Хе-хе! Подымай выше. Зернистая икра хороша именно тогда, когда ее едят столовой ложкой. Ах, хорошо! Попрошу еще рюмочку коньяку. Да чего вы такой мрачный? Случилось что-нибудь? Хозяин придвинул гостю тарелку с селедкой и страдальчески ответил: - Жизнь не веселит! Всеобщий упадок дел... Дороговизна предметов первой необходимости, не говоря уже о предметах роскоши... Да так, к слову сказать, знаете, почем теперь эта зернистая икра? Шесть с полтиной! Гость зажмурился. - Что вы говорите! А вот мы ее за это! На шесть гривен... на хлеб... да в рот... Гам! Вот она и наказана. Хозяин сжал под столом кулаки и, стараясь улыбнуться, жизнерадостно воскликнул: - Усиленно рекомендую вам селедку! Во рту тает. - Тает? Скажите. Таять-то она, подлая, тает, а потом подведет - изжогой наделит. Икра же, заметьте, почтеннейший, не выдаст. Блаагороднейшая дама! - А что вы скажете насчет этих малюток? Немцы считают кильку лучшей закуской! - Так то немцы, - резонно заметил гость. - А мы, батенька, русские. Широкая натура! А ну, еще... "Черпай, черпай источник! Да не иссякнет он", - как сказал какой-то поэт. - Никакой поэт этого не говорил, - злобно возразил хозяин. - Не говорил? Он был, значит, неразговорчивый. А коньяк хорош! С икрой. Хозяин заглянул в банку, погасил в груди беззвучный стон и придвинул гостю ветчину. - Вы почему-то не кушаете ветчины... Неужели вы стесняетесь? - Что вы! Я чувствую себя как дома! "Положим, дома ты бы зернистую икру столовой ложкой не лопал", - хотел сказать вслух Кулаков, но подумал это про себя, а вслух сказал: - Вот и блины несут. С маслом и сметаной. - И с икрой, добавьте, - нравоучительно произнес гость. - Икра - это Марфа и Онега всего блинного, как говаривал один псаломщик. Понимаете? Это он вместо Альфы и Омеги говорил... Марфа и Онега! Каково? Хе-хе! Потом гость тупо посмотрел на стол и удивленно воскликнул: - Черт возьми! Икра, как живая. Я ее придвигаю сюда, а она отодвигается туда... Совершенно незаметно! - Неужели? - удивился печальный хозяин и прибавил: - А вот мы ее опять придвинем. И придвинул грибки. - Да это грибки, - добродушно сказал гость. - А вы... чего же хотели? - Икры. Там еще есть немного к блинам. - Господи! - проскрежетал Кулаков, злобно смотря на гостя. - Что такое? - Кушайте, пожалуйста, кушайте! - Я и ем. Зубы хозяина стучали, как в лихорадке. - Кушайте, кушайте!! Вы мало икры ели, еще кушайте... Кушайте побольше. - Благодарю вас. Я ее еще с коньячком. Славный коньячишка. - Славный коньячишка! Вы и коньячишку еще пейте... Может быть, вам шампанское открыть, ананасов, а? Кушайте! - Дело! Только вы, дружище, не забегайте вперед... Оставим место и для шампанского, и для ананасов... Пока я - сию брюнеточку. Кажется, немного еще осталось? - Куш... кушайте! - сверкая безумными глазками, взвизгнул хозяин. - Может, столовая ложка мала? Не дать ли разливательную? Чего же вы стесняетесь - кушайте! Шампанского? И шампанского дам! Может, вам нравится моя новая шуба? Берите шубу! Жилетка вам нравится? Сниму жилетку! Забирайте стулья, комод, зеркало... Деньги нужны? Хватайте бумажник, ешьте меня самого... Не стесняйтесь, будьте как дома! Ха-ха-ха!! И, истерически хохоча и плача, Кулаков грохнулся на диван. Выпучив в ужасе и недоуменье глаза, смотрел на него гость, и рука с последней ложкой икры недвижно застыла в воздухе. А.Аверченко |
ЯГОДЫ
Фадеев сказал: - Подожди-ка, я с ним сам поговорю, - подошел ко мне и поставил приклад винтовки около моей головы. Я лежал в снегу, обняв бревно, которое я уронил с плеча и не мог поднять и занять свое место в цепочке людей, спускающихся с горы, - у каждого на плече было бревно, "палка дров", у кого побольше, у кого поменьше: все торопились домой, и конвоиры и заключенные, всем хотелось есть, спать, очень надоел бесконечный зимний день. А я - лежал в снегу. Фадеев всегда говорил с заключенными на "вы". - Слушайте, старик, - сказал он, - быть не может, чтобы такой лоб, как вы, не мог нести такого полена, палочки, можно сказать. Вы явный симулянт. Вы фашист. В час, когда наша родина сражается с врагом, вы суете ей палки в колеса. - Я не фашист, - сказал я, - я больной и голодный человек. Это ты фашист. Ты читаешь в газетах, как фашисты убивают стариков. Подумай о том, как ты будешь рассказывать своей невесте, что ты делал на Колыме. Мне было все равно. Я не выносил розовощеких, здоровых, сытых, хорошо одетых, я не боялся. Я согнулся, защищая живот, но и это было прародительским, инстинктивным движением - я вовсе не боялся ударов в живот. Фадеев ударил меня сапогом в спину. Мне стало внезапно тепло, а совсем не больно. Если я умру - тем лучше. - Послушайте, - сказал Фадеев, когда повернул меня лицом к небу носками своих сапог. - Не с первым с вами я работаю и повидал вашего брата. Подошел другой конвоир - Серошапка. - Ну-ка, покажись, я тебя запомню. Да какой ты злой да некрасивый. Завтра я тебя пристрелю собственноручно. Понял? - Понял, - сказал я, поднимаясь и сплевывая соленую кровавую слюну. Я поволок бревно волоком под улюлюканье, крик, ругань товарищей - они замерзли, пока меня били. На следующее утро Серошапка вывел нас на работу - в вырубленный еще прошлой зимой лес собирать все, что можно сжечь зимой в железных печах. Лес валили зимой - пеньки были высокие. Мы вырывали их из земли вагами-рычагами, пилили и складывали в штабеля. На редких уцелевших деревьях вокруг места нашей работы Серошапка развесил вешки, связанные из желтой и серой сухой травы, очертив этими вешками запретную зону. Наш бригадир развел на пригорке костер для Серошапки - костер на работе полагался только конвою, - натаскал дров в запас. Выпавший снег давно разнесло ветрами. Стылая заиндевевшая трава скользила в руках и меняла цвет от прикосновения человеческой руки. На кочках леденел невысокий горный шиповник, темно-лиловые промороженные ягоды были аромата необычайного. Еще вкуснее шиповника была брусника, тронутая морозом, перезревшая, сизая... На коротеньких прямых веточках висели ягоды голубики - яркого синего цвета, сморщенные, как пустой кожаный кошелек, но хранившие в себе темный, иссиня-черный сок неизреченного вкуса. Ягоды в эту пору, тронутые морозом, вовсе не похожи на ягоды зрелости, ягоды сочной поры. Вкус их гораздо тоньше. Рыбаков, мой товарищ, набирал ягоды в консервную банку в наш перекур и даже в те минуты, когда Серошапка смотрел в другую сторону. Если Рыбаков наберет полную банку, ему повар отряда охраны даст хлеба. Предприятие Рыбакова сразу становилось важным делом. У меня не было таких заказчиков, и я ел ягоды сам, бережно и жадно прижимая языком к нёбу каждую ягоду - сладкий душистый сок раздавленной ягоды дурманил меня на секунду. Я не думал о помощи Рыбакову в сборе, да и он не захотел бы такой помощи - хлебом пришлось бы делиться. Баночка Рыбакова наполнялась слишком медленно, ягоды становились все реже и реже, и незаметно для себя, работая и собирая ягоды, мы придвинулись к границам зоны - вешки повисли над нашей головой. - Смотри-ка, - сказал я Рыбакову, - вернемся. А впереди были кочки с ягодами шиповника, и голубики, и брусники... Мы видели эти кочки давно. Дереву, на котором висела вешка, надо было стоять на два метра подальше. Рыбаков показал на банку, еще не полную, и на спускающееся к горизонту солнце и медленно стал подходить к очарованным ягодам. Сухо щелкнул выстрел, и Рыбаков упал между кочек лицом вниз. Серошапка, размахивая винтовкой, кричал: - Оставьте на месте, не подходите! Серошапка отвел затвор и выстрелил еще раз. Мы знали, что значит этот второй выстрел. Знал это и Серошапка. Выстрелов должно быть два - первый бывает предупредительный. Рыбаков лежал между кочками неожиданно маленький. Небо, горы, река были огромны, и бог весть сколько людей можно уложить в этих горах на тропках между кочками. Баночка Рыбакова откатилась далеко, я успел подобрать ее и спрятать в карман. Может быть, мне дадут хлеба за эти ягоды - я ведь знал, для кого их собирал Рыбаков. Серошапка спокойно построил наш небольшой отряд, пересчитал, скомандовал и повел нас домой. Концом винтовки он задел мое плечо, и я повернулся. - Тебя хотел, - сказал Серошапка, - да ведь не сунулся, сволочь!.. В.Шаламов (Колымские рассказы) |
90. ВЛАСТЬ
Фаол сказал: "Мы грешим и творим добро вслепую. Один стряпчий ехал на велосипеде и вдруг, доехав до Казанского Собора, исчез. Знает ли он, что дано было сотворить ему: добро или зло? Или такой случай: один артист купил себе шубу и якобы сотворил добро той старушке, которая, нуждаясь, продавала эту шубу, но зато другой старушке, а именно сво- ей матери, которая жила у артиста и обыкно- венно спала в прихожей, где артист вешал свою новую шубу, он сотворил по всей види- мости зло, ибо от новой шубы столь невыноси- мо пахло каким-то формалином и нафталином, что старушка, мать того артиста, однажды не смогла проснуться и умерла. Или еще так: один графолог надрызгался водкой и натворил такое, что тут, пожалуй, и сам полковник Ди- бич не разобрал бы, что хорошо, а что плохо. Грех от добра отличить очень трудно". Мышин, задумавшись над словами Фаола, упал со стула. - Хо-хо, - сказал он, лежа на полу, - че-че. Фаол продолжал: "Возьмем любовь. Будто хорошо, а будто и плохо. С одной стороны, сказано: возлюби, а, с другой стороны, ска- зано: не балуй. Может, лучше вовсе не возлю- бить? А сказано: возлюби. А возлюбишь - на- балуешь. Что делать? Может возлюбить, да не так? Тогда зачем же у всех народов одним и тем же словом изображается возлюбить и так и не так? Вот один артист любил свою мать и одну молоденькую полненькую девицу. И любил он их разными способами. И отдавал девице большую часть своего заработка. Мать час- тенько голодала, а девица пила и ела за тро- их. Мать артиста жила в прихожей на полу, а девица имела в своем распоряжении две хоро- шие комнаты. У девицы было четыре пальто, а у матери одно. И вот артист взял у своей ма- тери это одно пальто и перешил из него деви- це юбку. Наконец, с девицей артист баловал- ся, а со своей матерью - не баловался и лю- бил ее чистой любовью. Но смерти матери ар- тист побаивался, а смерти девицы - артист не побаивался. И когда умерла мать, артист пла- кал, а когда девица вывалилась из окна и то- же умерла, артист не плакал и завел себе другую девицу. Выходит, что мать ценится, как уники, вроде редкой марки, которую нель- зя заменить другой". - Шо-шо, - сказал Мышин, лежа на полу. - Хо-хо. Фаол продолжал: "И это называется чистая любовь! Добро ли такая любовь? А если нет, то как же возлюбить? Одна мать любила своего ребенка. Этому ребенку было два с половиной года. Мать носила его в сад и сажала на песочек. Туда же приносили детей и другие матери. Иногда на песочке накапливалось до сорока маленьких детей. И вот однажды в этот сад ворвалась бешеная собака, кинулась прямо к детям и начала их кусать. Матери с воплями кинулись к своим детям, в том числе и наша мать. Она, жертвуя собой, подскочила к соба- ке и вырвала у нее из пасти, как ей каза- лось, своего ребенка. Но, вырвав ребенка, она увидела, что это не ее ребенок, и мать кинула его обратно собаке, чтобы схватить и спасти от смерти лежащего тут же рядом своего ребенка. Кто ответит мне: согрешила ли она или сотворила добро?" - Сю-сю, - сказал Мышин, ворочаясь на полу. Фаол продолжал:"Грешит ли камень? Грешит ли дерево? Грешит ли зверь? Или грешит толь- ко один человек?" - Млям-млям, - сказал Мышин, прислуши- ваясь к словам Фаола, - шуп-шуп. Фаол продолжал: "Если грешит только один человек, то значит, все грехи мира находятся в самом человеке. Грех не входит в человека, а только выходитиз него. Подобно пище: чело- век съедает хорошее, а выбрасывает из себя нехорошее. В мире нет ничего нехорошего, только то, что прошло сквозь человека, может стать нехорошим". - Умняф, - сказал Мышин, стараясь при- подняться с пола. Фаол продолжал: "Вот я говорил о любви, я говорил о тех состояниях наших, которые называются одним словом "любовь". Ошибка ли это языка, или все эти состояния едины? Лю- бовь матери к ребенку, любовь сына к матери и любовь мужчины к женщине - быть может, это все одна любовь?" - Определенно, - сказал Мышин, кивая го- ловой. Фаол сказал: "Да, я думаю, что сущность любви не меняется от того, кто кого любит. Каждому человеку отпущена известная величина любви. И каждый человек ищет, куда бы ее приложить, не скидывая своих фюзеляжек. Рас- крытие тайн перестановок и мелких свойств нашей души, подобной мешку опилок..." - Хвать! - крикнул Мышин, вскакивая с пола. - Сгинь! И Фаол рассыпался, как плохой сахар. Д.Хармс |
Персики.
Медовый месяц был в разгаре. Квартирку украшал новый ковер самого яркого красного цвета, портьеры с фестонами и полдюжины глиняных пивных кружек с оловянными крышками, расставленные в столовой на выступе деревянной панели Молодым все еще казалось, что они парят в небесах. Ни он, ни она никогда не видали, "как примула желтеет в траве у ручейка"; но если бы подобное зрелище представилось их глазам в указанный период времени, они бесспорно усмотрели бы в нем - ну, все то, что, по мнению поэта, полагается усмотреть в цветущей примуле настоящему человеку. Новобрачная сидела в качалке, а ее ноги опирались на земной шар. Она утопала в розовых мечтах и в шелку того же оттенка. Ее занимала мысль о том, что говорят по поводу ее свадьбы с "Малышом Мак-Гарри в Гренландии, Белуджистане и на острове Тасмания. Впрочем, особого значения это не имело. От Лондона до созвездия Южного Креста не нашлось бы боксера полусреднего веса, способного продержаться четыре часа - да что часа! четыре раунда - против Малыша Мак-Гарри. И вот уже три недели, как он принадлежит ей; и достаточно прикосновения ее мизинца, чтобы заставить покачнуться того, против кого бессильны кулаки прославленных чемпионов ринга. Когда любим мы сами, слово "любовь" - синоним самопожертвования и отречения. Когда любят соседи, живущие за стеной, это слово означает самомнение и нахальство. Новобрачная скрестила свои ножки в туфельках и задумчиво поглядела на потолок, расписанный купидонами. - Милый, - произнесла она с видом Клеопатры, высказывающей Антонию пожелание, чтобы Рим был поставлен ей на дом в оригинальной упаковке. - Милый, я, пожалуй, съела бы персик. Малыш Мак-Гарри встал и надел пальто и шляпу. Он был серьезен, строен, сентиментален и сметлив. - Ну что ж, - сказал он так хладнокровно, как будто речь шла всего лишь о подписании условий матча с чемпионом Англии. - Сейчас пойду принесу. - Только ты недолго, - сказала новобрачная. - А то я соскучусь без своего гадкого мальчика, И смотри, выбери хороший, спелый, После длительного прощанья, не менее бурного, чем если бы Малышу предстояло чреватое опасностями путешествие в дальние страны, он вышел на улицу. Тут он призадумался, и не без оснований, так как дело происходило ранней весной и казалось мало вероятным, чтобы где-нибудь в промозглой сырости улиц и в холоде лавок удалось обрести вожделенный сладостный дар золотистой зрелости лета. Дойдя до угла, где помещалась палатка итальянца, торгующего фруктами, он остановился и окинул презрительным взглядом горы завернутых в папиросную бумагу апельсинов, глянцевитых, румяных яблок и бледных, истосковавшихся по солнцу бананов. - Персики есть? - обратился он к соотечественнику Данте, влюбленнейшего из влюбленных. - Нет персиков, синьор, - вздохнул торговец. - Будут разве только через месяц. Сейчас не сезон. Вот апельсины есть хорошие. Возьмете апельсины? Малыш не удостоил его ответом и продолжал поиски... Он направился к своему давнишнему другу и поклоннику, Джастесу О'Кэллэхэну, содержателю предприятия, которое соединяло в себе дешевый ресторанчик, ночное кафе и кегельбан. О'Кэллэхэн оказался на месте. Он расхаживал по ресторану и наводил порядок. - Срочное дело, Кэл, - сказал ему Малыш. - Моей старушке взбрело на ум полакомиться персиком. Так что если у тебя есть хоть один персик, давай его скорей сюда. А если они у тебя водятся во множественном числе, давай несколько - пригодятся. - Весь мой дом к твоим услугам, - отвечал О'Кэллэхэн. - Но только персиков ты в нем не найдешь. Сейчас не сезон. Даже на Бродвее и то, пожалуй, недостать персиков в эту пору года. Жаль мне тебя. Ведь если у женщины на что-нибудь разгорелся аппетит, так ей подавай именно это, а не другое. Да и час поздний, все лучшие фруктовые магазины уже закрыты. Но, может быть, твоя хозяйка помирится на апельсине? Я как раз получил ящик отборных апельсинов, так что если... - Нет, Кэл, спасибо. По условиям матча требуются персики, и замена не допускается. Пойду искать дальше. Время близилось к полуночи, когда Малыш вышел на одну из западных авеню. Большинство магазинов уже закрылось, а в тех, которые еще были открыты, его чуть ли не на смех поднимали, как только он заговаривал о персиках. Но где-то там, за высокими стенами, сидела новобрачная и доверчиво дожидалась заморского гостинца. Так неужели же чемпион в полусреднем весе не раздобудет ей персика? Неужели он не сумеет перешагнуть через преграды сезонов, климатов и календарей, чтобы порадовать свою любимую сочным желтым или розовым плодом? Впереди показалась освещенная витрина, переливавшаяся всеми красками земного изобилия. Но не успел Малыш заприметить ее, как свет погас. Он помчался во весь дух и настиг фруктовщика в ту минуту, когда тот запирал дверь лавки. - Персики есть? - спросил он решительно. - Что вы, сэр! Недели через две-три, не раньше. Сейчас вы их во всем городе не найдете. Если где-нибудь и есть несколько штук, так только тепличные, и то не берусь сказать, где именно. Разве что в одном из самых дорогих отелей, где люди не знают, куда девать деньги. А вот, если угодно, могу предложить превосходные апельсины, только сегодня пароходом доставлена партия. Дойдя до ближайшего угла, Малыш с минуту постоял в раздумье, потом решительно свернул в темный переулок и направился к дому с зелеными фонарями у крыльца. - Что, капитан здесь? - спросил он у дежурного полицейского сержанта, Но в это время сам капитан вынырнул из-за спины дежурного. Он был в штатском и имел вид чрезвычайно занятого человека. - Здорово, Малыш! - приветствовал он боксера. - А я думал, вы совершаете свадебное путешествие. - Вчера вернулся. Теперь я вполне оседлый гражданин города Нью-Йорка. Пожалуй, даже займусь муниципальной деятельностью. Скажите-ка мне, капитан, хотели бы вы сегодня ночью накрыть заведение Денвера Дика? - Хватились! - сказал капитан, покручивая ус. - Денвера прихлопнули еще два месяца назад. - Правильно, - согласился Малыш. - Два месяца назад Рафферти выкурил его с Сорок третьей улицы. А теперь он обосновался в вашем околотке, и игра у него идет крупней, чем когда-либо. У меня с Денвером свои счеты. Хотите, проведу вас к нему? - В моем околотке? - зарычал капитан. - Вы в этом уверены, Малыш? Если так, сочту за большую услугу с вашей стороны. А вам что, известен пароль? Как мы попадем туда? - Взломав дверь, - сказал Малыш. - Ее еще не успели оковать железом. Возьмите с собой человек десять. Нет, мне туда вход закрыт. Денвер пытался меня прикончить. Он думает, что это я выдал его в прошлый раз. Но, между прочим, он ошибается. Однако поторопитесь, капитан. Мне нужно пораньше вернуться домой. И десяти минут не прошло, как капитан и двенадцать его подчиненных, следуя за своим проводником, уже входили в подъезд темного и вполне благопристойного с виду здания, где в дневное время вершили свои дела с десяток солидных фирм. - Третий этаж, в конце коридора, - негромко сказал Малыш. - Я пойду вперед. Двое дюжих молодцов, вооруженных топорами, встали у двери, которую он им указал. - Там как будто все тихо, - с сомнением в голосе произнес капитан. - Вы уверены, что не ошиблись, Малыш? - Ломайте дверь, - вместо ответа скомандовал Малыш. - Если я ошибся, я отвечаю. Топоры с треском врезались в незащищенную дверь. Через проломы хлынул яркий свет. Дверь рухнула, и участники облавы, с револьверами наготове, ворвались в помещение. Просторная зала была обставлена с крикливой роскошью, отвечавшей вкусам хозяина, уроженца Запада. За несколькими столами шла игра. С полсотни завсегдатаев, находившихся в зале, бросились к выходу, желая любой ценой ускользнуть из рук полиции. Заработали полицейские дубинки. Однако большинству игроков удалось уйти. Случилось так, что в эту ночь Денвер Дик удостоил притон своим личным присутствием. Он и кинулся первым на непрошенных гостей, рассчитывая, что численный перевес позволит сразу смять участников облавы. Но с той минуты, как он увидел среди них Малыша, он уже не думал больше ни о ком и ни о чем. Большой и грузный, как настоящий тяжеловес, он с восторгом навалился на своего более хрупкого врага, и оба, сцепившись, покатились по лестнице вниз. Только на площадке второго этажа, когда они, наконец, расцепились и встали на ноги, Малыш смог пустить в ход свое профессиональное мастерство, остававшееся без применения, пока его стискивал в яростном объятии любитель сильных ощущений весом в двести фунтов, которому грозила потеря имущества стоимостью в двадцать тысяч долларов. Уложив своего противника. Малыш бросился наверх и, пробежав через игорную залу, очутился в комнате поменьше, отделенной от залы аркой. Здесь стоял длинный стол, уставленный ценным фарфором и серебром и ломившийся от дорогих и изысканных яств, к которым, как принято считать, питают пристрастие рыцари удачи. В убранстве стола тоже сказывался широкий размах и экзотические вкусы джентльмена, приходившегося тезкой столице одного из западных штатов. Из-под свисающей до полу белоснежной скатерти торчал лакированный штиблет сорок пятого размера. Малыш ухватился за него и извлек на свет божий негра-официанта во фраке и белом галстуке. - Встань! - скомандовал Малыш. - Ты состоишь при этой кормушке? - Да, сэр, я состоял. - Неужели нас опять сцапали, сэр? - Похоже на то. Теперь отвечай: есть у тебя тут персики? Если нет, то, значит, я получил нокаут. - У меня было три дюжины персиков, сэр, когда началась игра, но боюсь, что джентльмены съели все до одного Может быть, вам угодно скушать хороший, сочный апельсин, сэр? - Переверни все вверх дном, - строго приказал Малыш, - но чтобы у меня были персики. И пошевеливайся, не то дело кончится плохо. Если еще кто-нибудь сегодня заговорит со мной об апельсинах, я из него дух вышибу. Тщательный обыск на столе, отягощенном дорогостоящими щедротами Денвера Дика, помог обнаружить один-единственный персик, случайно пощаженный эпикурейскими челюстями любителей азарта. Он тут же был водворен в карман Малыша, и наш неутомимый фуражир пустился со своей добычей в обратный путь. Выйдя на улицу, он даже не взглянул в ту сторону, где люди капитана вталкивали своих пленников в полицейский фургон, и быстро зашагал по направлению к дому. Легко было теперь у него на душе. Так рыцари Круглого Стола возвращались в Камелот, испытав много опасностей и совершив немало подвигов во славу своих прекрасных дам. Подобно им, Малыш получил приказание от своей дамы и сумел его выполнить. Правда, дело касалось всего только персика, но разве не подвигом было раздобыть среди ночи этот персик в городе, еще скованном февральскими снегами? Она попросила персик; она была его женой; и вот персик лежит у него в кармане, согретый ладонью, которою он придерживал его из страха, как бы не выронить и не потерять. По дороге Малыш зашел в ночную аптеку и сказал хозяину, вопросительно уставившемуся на него сквозь очки: - Послушайте, любезнейший, я хочу, чтобы вы проверили мои ребра, все ли они целы. У меня вышла маленькая размолвка с приятелем, и мне пришлось сосчитать ступени на одном или двух этажах. Аптекарь внимательно осмотрел его - Ребра все целы, - гласило вынесенное им заключение. - Но вот здесь имеется кровоподтек, судя по которому можно предположить, что вы свалились с небоскреба "Утюг", и не один раз, а по меньшей мере дважды. - Не имеет значения, - сказал Малыш. - Я только попрошу у вас платяную щетку. В уютном свете лампы под розовым абажуром сидела новобрачная и ждала. Нет, не перевелись еще чудеса на белом свете. Ведь вот одно лишь словечко о том, что ей чего-то хочется - пусть это будет самый пустяк: цветочек, гранат или - ах да, персик, - и ее супруг отважно пускается в ночь, в широкий мир, который не в силах против него устоять, и ее желание исполняется. И в самом деле - вот он склонился над ее креслом и вкладывает ей в руку персик. - Гадкий мальчик! - влюбленно проворковала она. - Разве я просила персик? Я бы гораздо охотнее съела апельсин. Благословенна будь, новобрачная! О.Генри |
КАРТИНКИ
Пришел я к приятелю — денег взаймы просить. Ни самого нет дома, ни жены нету: вышел ко мне в залу мальчик чистенький такой. — Вы погодите немножко: папа-мама сейчас придут. А чтоб не скучал я, стал мне мальчик картинки показывать. — Ну, это вот что? — Волк, — говорю. — Волк, верно. А вы знаете, волк он травку не кушает, он овечков кушает... И этак все картинки объясняет дотошно ну смерть — надоел. Петуха раскрыл. — А это что? — спрашивает. — Это? Изба, — говорю. — Выпучил мой мальчик глаза, обомлел. Погодя кой-как справился, нашел мне настоящую избу: — Ну а это что? — А это — веник березовый, вот что. — Улыбнулся мальчик вежливо и доказывать стал: изба — зернышки не клюет, а петух — клюет а в петухе жить нельзя, а в избе можно а у веника — дверей нету, а у петуха... — Вот что, — говорю, — милый мальчик: если ты сию минуту не уйдешь, я тебя в окошко выкину. Поглядел мне в глаза мальчик, увидал — правда, выкину. Заравел, пошел бабушке жаловаться. Вышла бабушка в залу и стала меня корить: — И как же вам не совестно, молодой человек? За что вы милого мальчика? Ведь он вам истинную правду говорил. Евгений Замятин |
Цитата:
Откуда б ей тогда знать, что всё было правдой? |
Цитата:
Забить гвоздь - дело не хитрое. И в большинстве случаев легковыполнимое. Бывают ситуации когда только в единственно правильное место забитый гвоздь держит десятилетиями. Полсантиметра в сторону и конструкция "гулять" начинает. |
АРАПЫ
На острове на Буяне — речка. На этом берегу — наши краснокожие, а на том — ихние живут, арапы. Нынче утром арапа ихнего в речке поймали. Ну так хорош, так хорош: весь — филейный. Супу наварили, отбивных нажарили — да с луком, с горчицей, с малосольным нежинским... Напитались: послал Господь! И только было вздремнуть легли — воп, визг; нашего уволокли арапы треклятые. Туда-сюда, а уж они его освежевали и на угольях шашлык стряпают. Наши им — через речку: — Ах, людоеды! Ах, арапы вы этакие! Вы это что-ж, это, а? — А что? — говорят. — Да на вас что — креста, что ли, нету? Нашего, краснокожего, лопаете. И не совестно? — А вы из нашего — отбивных не наделали? Энто чьи кости-то лежат? — Ну что за безмозглые! Да-к ведь мы вашего арапа ели, а вы — нашего, краснокожего. Нешто это возможно? Вот, дай-ка, вас черти-то на том свете поджарят! А ихние, арапы, — глазищи белые вылупили, ухмыляются да знай себе — уписывают. Ну до чего бесстыжий народ: одно слово — арапы. И уродятся же на свет этакие! Евгений Замятин |
Цитата:
Вахту надо выставлять. Боевое охранение называется. Смертники конечно, но шумнут обязательно. Да и боевые потери ещё до обеда арапом плпанируются. В обороне 30% В наступлении до 70% |
Цитата:
|
Цитата:
Ой Лиз! И правда! Всё она! Эгоизьма! Как показала практика медпункт у нас недеморализуемо стратегический. Решпект ему губокий. http://www.smailiki.nm.ru/med/133.gif |
Цитата:
Лечить прежде, с"есть. Лечить, прежде с"есть. |
Человек с ножами
Юпп небрежно играл ножом, держа его перед собой за кончик лезвия. Это был длинный, источенный нож для резки хлеба, как видно очень старый. Внезапно он рывком подбросил его вверх. Жужжа и вращаясь, словно пропеллер, нож взвился в воздух - лезвие рыбкой сверкнуло в лучах заходящего солнца. Ударившись о потолок, он перестал вращаться и понесся вниз, прямо на голову Юппа. Тот мгновенно прикрыл голову толстым деревянным бруском. Нож вошел в дерево с сухим треском и, немного покачавшись, застрял там. Юпп снял с головы брусок, вырвал из него нож и злобно, с силой бросил его в дверь. Лезвие вибрировало и дрожало в дверной филенке до тех пор, пока нож не вывалился и не упал на пол... - Будь оно проклято! - сказал Юпп тихо. - Я рассчитывал наверняка: заплатив за билет, люди больше всего любят смотреть номера, в которых исполнитель ставит на кон свою жизнь, совсем как в цирках Древнего Рима! Они по меньшей мере должны знать, что тут _может_ пролиться кровь, понимаешь? Он поднял нож и швырнул его в верхнюю перекладину оконной рамы, почти не размахиваясь, но с такой силой, что задребезжало стекло - казалось, сухая, раскрошившаяся замазка не удержит его и оно вот-вот выпадет из рамы. Этот бросок, точный и властный, воскресил в моей памяти мрачные картины недавнего прошлого: в блиндаже перочинный нож Юппа словно оживал и, отскакивая от его руки, вприпрыжку взбирался и вновь спускался по бревну, подпиравшему свод. - Я готов на все, чтобы угодить почтенной публике, - продолжал он. - Я, пожалуй, и уши бы себе отрезал, только навряд ли кто-нибудь возьмется пришить их обратно. А разгуливать без ушей - слуга покорный. Для этого не стоило из плена возвращаться. Пойдем-ка со мной! Он распахнул дверь, пропустил меня вперед, и мы вышли на лестничную клетку. Обои со стен давно уже пошли на растопку, клочья их сохранились лишь в тех местах, где они были особенно плотно приклеены. Пройдя мимо ванной комнаты, заваленной разным хламом, мы вышли на небольшую веранду, бетонный пол которой растрескался и порос мхом. Юпп поднял руку. - Чем выше бросаешь нож, тем больше эффекта, разумеется. Но обязательно нужно какое-нибудь препятствие наверху, чтобы нож ударился в него и перестал вращаться. Тогда он быстро упадет прямо на мою никому не нужную голову. Вон, посмотри... - Он указал наверх, где торчали железные балки обвалившегося балкона. - Здесь я тренировался целый год. Гляди... Он подбросил нож вверх, и снова, как и в прошлый раз, нож полетел удивительно плавно и равномерно, с легкостью птицы, взмывающей в воздух. Потом он ударился о балку, понесся вниз с захватывающей дух быстротой и с силой врезался в подставленный брусок. Вынести такой удар было нелегко, не говоря уж об опасности. Но Юпп и глазом не моргнул. Лезвие вошло в дерево на несколько сантиметров. - Великолепно, старина! - воскликнул я. - Великолепно! Уж тут-то успех обеспечен! Это же настоящий номер. Юпп хладнокровно вытащил нож из бруска и, сжав рукоятку, рассек им воздух. - Он и идет, мне платят по двенадцать марок за выход. Между двумя большими номерами меня выпускают на сцену побаловаться с ножом. Но все тут слишком просто. Я, нож, деревяшка - и больше ничего. Понимаешь? Вот если была бы еще полуголая бабенка и ножи свистели бы мимо ее носа, тогда публика пришла бы в восторг. Но попробуй найди такую бабенку. Тем же путем мы вернулись в комнату. Юпп осторожно положил нож на стол, поставил рядом деревянный брусок и зябко потер руки. Потом мы уселись на ящике у печки. Помолчали. Вынув из кармана кусок хлеба, я спросил: - Ты поужинаешь со мной? - С удовольствием, только погоди, я заварю кофе. А потом пойдем вместе, посмотришь мой выход, ладно? Он подбросил дров в печку и пристроил над огнем котелок. - Просто хоть плачь, - сказал он. - Может быть, у меня слишком серьезный вид? Смахиваю все еще на фельдфебеля, что ли? - Вздор! Ты никогда и не был фельдфебелем. Слушай, ты улыбаешься, когда они тебе аплодируют? - А как же! И кланяюсь при этом. - У меня бы это не вышло. Не могу я улыбаться на похоронах. - Это ты зря. Как раз на таких похоронах и надо улыбаться. - Не понимаю тебя. - Да ведь они же не мертвецы. Перед тобой живые люди, как ты не понимаешь этого! - Понять-то я понял, только не верится что-то... - Обер-лейтенант в тебе все еще жив, вот что! Ну да ничего, пройдет со временем. Да пойми же ты, господи боже мой, мне просто приятно позабавить этих людей! Души у них застыли, а я щекочу их немного, за это мне и платят. Быть может, хоть один из них вспомнит обо мне, придя домой. " А ведь этот парень с ножом, черт возьми, ничего не боится, - скажет он себе, - а я всего боюсь". Они и впрямь всего боятся. Они волокут за собой страх, как собственную тень. Вот я и радуюсь, если они, позабыв о страхе, посмеются немного. Разве не стоит ради этого улыбнуться? Я молча ждал, пока закипит вода. Юпп заварил кофе в коричневом котелке, и мы пили по очереди из того же котелка и закусывали моим хлебом. За окном понемногу смеркалось. В комнату вливался мягкий, молочно-серый туман. - Чем ты, собственно, занимаешься? - спросил Юпп. - Ничем... Стараюсь продержаться. - Профессия не из легких! - Да, за кусок хлеба мне приходится разбивать в щебенку по меньшей мере сотню камней в день. - Так... Хочешь, покажу еще один трюк? Я кивнул. Он встал, зажег свет и, подойдя к стене, откинул висевший на ней коврик. На красноватом фоне стены ясно выделялся человеческий силуэт, грубо намалеванный куском угля. Голова силуэта была увенчана странным вздутием, изображавшим, очевидно, шляпу. Присмотревшись внимательней, я обнаружил, что фигура была нарисована на двери, искусно закрашенной под цвет стены. Я с интересом следил за тем, как Юпп достал из-под убогой кровати изящный коричневый чемоданчик и поставил его на стол. Потом он подошел ко мне и выложил передо мной четыре окурка. - Сверни по одной, только потоньше, - сказал он. Не переставая наблюдать за ним, я пересел поближе к печке, к ее ласковому теплу. Пока я осторожно высыпал табак из окурков на бумагу, в которую был завернут хлеб, Юпп открыл чемодан и извлек оттуда какой-то необычного вида чехол. В таких матерчатых сумках с многочисленными кармашками внутри наши матери хранили обычно столовое серебро из своего приданого. Юпп быстро развязал шнурок, который стягивал скатанный в трубку чехол, и расстелил его на столе. Я увидел роговые ручки дюжины ножей. В те далекие времена, когда наши матери еще кружились в вальсе, такие ножи называли "охотничьим набором". Я разделил поровну табак из окурков и свернул две сигареты. - Вот, - протянул я Юппу одну из них. - Вот, - повторил он. - Спасибо. Потом он пододвинул ко мне ножи. - Это все, что сохранилось от имущества моих родителей. Остальное сгорело, погребено под развалинами, а то, что уцелело, растащили. Когда я, оборванный и нищий, вернулся из плена, у меня ни черта не было, буквально ничего, пока одна почтенная пожилая дама, приятельница моей матери, не разыскала меня и не передала мне вот этот славненький чемоданчик. Оказывается, мать оставила его у нее за несколько дней до рокового воздушного налета. Так он избежал общей участи. Странно, не правда ли? Впрочем, ты сам знаешь, что люди, охваченные страхом смерти, почему-то бросаются спасать самые ненужные вещи, а нужные оставляют. Так вот я стал владельцем чемодана со всем его содержимым: коричневым котелком, дюжиной вилок, дюжиной ножей и ложек и большим ножом для резки хлеба. Вилки и ложки я продал, выручки мне хватило надолго, на целый год, а ножи - тринадцать ножей - я оставил себе и начал тренироваться. Гляди... Я зажег в печке клочок бумаги, прикурил от него сам и протянул Юппу. Приклеив к нижней губе дымящуюся сигарету, он скатал чехол, прикрепил его за шнурок к верхней пуговице своей куртки, у плеча, и развернул вдоль руки. Теперь казалось, что руку покрывает странно изукрашенная кольчуга. С невероятной быстротой стал он выхватывать ножи из карманчиков, и, прежде чем я понял, что он делает, ножи молниеносно полетели, один за другим, в черный силуэт на стене. Силуэт этот походил на те, что примелькались нам в конце войны. Они зловеще глазели на нас с плакатов, словно предвестники близкой катастрофы... Два ножа торчали в шляпе, по два - над плечами и по три - вдоль линии опущенных рук... - Здорово! - воскликнул я. - Здорово, черт возьми! Но такой номер нужно еще подать. - Не хватает партнера, а еще лучше - партнерши. Эх, да что говорить!. . - Он вытащил ножи из двери и аккуратно уложил их в мешочек. - Разве их сыщешь! Женщины боятся, мужчины запрашивают слишком дорого. Впрочем, я их понимаю: номер действительно опасный. Он вновь так же молниеносно забросал ножами фигуру на стене. Но на этот раз черный силуэт с изумительной точностью оказался рассеченным на две половины. Тринадцатый, большой нож, словно смертоносная стрела, торчал посреди рисунка, там, где у людей бьется сердце. Затянувшись в последний раз из тонкой самокрутки, Юпп бросил за печку жалкий окурок. - Пойдем, - сказал он, - нам пора. - Он высунул голову в окно, пробормотал что-то насчет проклятого дождя и добавил: - Сейчас около восьми, а в половине девятого мой выход. Пока он укладывал ножи в кожаный чемоданчик, я в свою очередь выглянул в окно. Дождь шелестел в полуразрушенных виллах, казалось, они тихо плачут. Из-за стены тополей, зыбко колыхавшихся в сумерках, до меня донесся скрежет трамвая. Но часов нигде не было видно. - Откуда ты знаешь, который теперь час? - Чувствую. Это тоже результат тренировки. Я посмотрел на него с недоумением. Он помог мне надеть пальто, потом сам надел свою спортивную куртку. Плечо у меня полупарализовано, и подвижность руки ограниченна - размаха хватает как раз настолько, чтобы разбивать камни. Мы нахлобучили шапки и вышли в темный коридор. Из других комнат доносился смех, и я обрадовался, что слышу голоса живых людей. - Видишь ли, - говорил Юпп, спускаясь по лестнице, - я стараюсь постичь еще неведомые законы космоса. Вот, смотри... Он поставил чемодан на ступеньку и распростер руки. Так на некоторых античных фресках изображали Икара, стремящегося взлететь. На его бесстрастном лице появилось странное выражение какой-то вдохновенной отрешенности. Ужас охватил меня. - И вот, - продолжал он тихо, - я врываюсь, да, врываюсь, в пустоту, чувствую, как мои руки становятся все длинней и длинней, как они охватывают эту пустоту, в которой властвуют иные законы. Я разрываю завесу, отделяющую меня от них. Необыкновенные токи, полные колдовской силы, пронизывают пространство там, наверху. Я впиваю их, овладеваю ими и уношу с собой. - Он судорожно стиснул кулаки и почти вплотную прижал их к телу. - Пойдем, - сказал он, и лицо его приняло прежнее, безразличное выражение. Потрясенный, я побрел за ним... Моросил холодный, затяжной дождь. Поеживаясь, мы подняли воротники. Шли молча, погруженные в свои мысли. Вечерний туман, в котором уже проглядывала синева наступающей ночи, растекался по улицам. Кое-где в подвалах разрушенных домов, под нависшей черной громадой развалин, поблескивали тусклые огоньки. Улица незаметно перешла в размытый проселок. Мрачные дощатые бараки, окруженные чахлыми садиками, плыли по обе стороны дороги в сгустившихся сумерках, словно разбойничьи джонки по мелководью. Потом мы пересекли трамвайные пути и углубились в узкие ущелья городской окраины, где среди развалин и мусора уцелело несколько закопченных домов. Неожиданно мы вышли на широкую, оживленную улицу. Поток прохожих донес нас до угла, и мы свернули в темный переулок. Лишь яркая реклама варьете "У семи мельниц" отражалась в мокром асфальте. У подъезда было безлюдно. Представление давно уже началось. Из-за потертых красных портьер доносился гул голосов. Юпп с улыбкой указал мне на одну из фотографий в витрине, на которой он в костюме ковбоя обнимал двух нежно улыбавшихся танцовщиц в трико, затканных золотой мишурой. "Человек с ножами", - гласила подпись под фотографией. - Пойдем, - повторил Юпп, и не успел я опомниться, как он втащил меня за собой в узкую дверь, которую с первого взгляда трудно было заметить. Мы стали подниматься по крутой, плохо освещенной винтовой лестнице. Судя по смешанному запаху пота и грима, сцена была где-то рядом. Юпп шел впереди. Неожиданно он остановился на повороте лестницы, поставил чемодан на ступени и, схватив меня за плечи, тихо спросил: - Хватит ли у тебя мужества? Я так долго ждал этого вопроса, что теперь, внезапно услышав его, испугался. Должно быть, я выглядел не очень храбро, когда ответил: - Мужества отчаяния... - Это именно то, что нужно! - воскликнул он со сдавленным смешком. - Ну, так как же? Я молчал. Нас вдруг оглушил громовой хохот. С силой взрывной волны он выплеснулся откуда-то сверху на узкую лестницу, и я невольно вздрогнул, словно от холода. - Я боюсь, - сказал я тихо. - Я тоже. Ты не веришь в меня? - Нет, отчего же... Ну да ладно... Пойдем, - хрипло выдавил я и, подтолкнув его вперед, добавил: - Мне все равно. Мы вышли в тесный коридор, по обе стороны которого размещалось множество кабинок с фанерными перегородками. Мимо нас прошмыгнули какие-то пестрые фигуры. Сквозь щель в убогих кулисах я увидел на сцене клоуна, беззвучно шевелившего огромным намалеванным ртом. Снова донесся до нас дикий хохот толпы, но тут Юпп втолкнул меня в одну из кабинок, захлопнул дверь и повернул ключ в замке. Я огляделся. Клетушка была почти пуста. Зеркало на голой стене, костюм ковбоя, висевший на единственном гвозде, да пухлая колода карт на колченогом стуле, больше ничего не было. Юпп нервно засуетился; он снял с меня намокшее пальто, сорвал со стены ковбойский костюм, швырнул его на стул, повесил мое пальто и сверху свою куртку. Потолка в кабинке не было. Глянув поверх фанерной стены, я увидел электрические часы на выкрашенной в красный цвет дорической колонне. Было двадцать пять минут девятого. - Пять минут! - пробормотал Юпп, надевая костюм ковбоя. - Может быть, прорепетируем? В этот момент кто-то постучал в дверь и крикнул: - Приготовиться! Юпп застегнул куртку и надел широкополую шляпу. Натянуто рассмеявшись, я сказал: - Ты что же, хочешь приговоренного к смерти сперва казнить для пробы? Он схватил чемоданчик и потащил меня за собой. У выхода на сцену какой-то лысый мужчина наблюдал за ужимками клоуна, кончавшего свой номер. Юпп зашептал что-то ему в ухо, слов я не разобрал. Мужчина испуганно посмотрел на меня, потом на Юппа и решительно замотал головой. И Юпп снова стал что-то шептать ему. Мне было уже все равно. Пусть хоть на вертел меня насаживают. Рука у меня висела как плеть, я ничего не курил с утра, кроме тонкой сигареты, а завтра мне предстояло за полбуханки хлеба разбить в щебень семьдесят пять камней. Завтра?.. Шквал аплодисментов, казалось, снесет кулисы. Клоун с усталым, искаженным лицом вывалился из-за кулис к нам в коридор, постоял немного все с тем же угрюмо-тоскливым видом и вновь пошел на сцену, где раскланялся, любезно улыбаясь. Оркестр сыграл туш. Юпп все еще шептал что-то на ухо лысому. Клоун трижды возвращался за кулисы и трижды вновь выходил на сцену, улыбался и раскланивался. Но вот оркестр заиграл марш, и Юпп с чемоданчиком в руке бодро зашагал на сцену. Его приветствовали жидкими хлопками. Усталым взглядом я следил за тем, как он наколол несколько игральных карт на гвозди, вбитые, видимо, специально для этой цели, и стал один за другим метать в них ножи, неизменно попадая в центр карты. В публике захлопали сильней, но все же довольно вяло. Потом под тихую дробь барабанов он проделал номер с большим ножом и бруском. Несмотря на охватившее меня безразличие, я почувствовал, что получается и впрямь жидковато. Напротив, по другую сторону подмостков, за Юппом наблюдали несколько полураздетых девиц... И тут лысый мужчина вдруг схватил меня, вытащил на сцену и, поприветствовав Юппа торжественным взмахом руки, произнес деланно важным голосом полицейского: - Добрый вечер, господин Боргалевски! - Добрый вечер, господин Эрдменгер, - ответил Юпп тем же напыщенным тоном. - Я вам тут конокрада привел, господин Боргалевски. Редкий мерзавец! Пощекочите-ка его вашими ножичками, повесить всегда успеется! Нет, каков негодяй!.. Его кривлянье показалось мне нелепым, вымученным и жалким, как бумажные цветы и скверные румяна. Бросив взгляд в зрительный зал, я понял, что очутился лицом к лицу с многоголовым похотливым чудовищем, которое, казалось, напряглось в мерцавшем полумраке и приготовилось к прыжку. С этого момента мне стало на все наплевать. Яркий свет прожекторов ослепил меня. В своем потрепанном костюме и нищенских ботинках я, наверное, и впрямь смахивал на конокрада. - Оставьте его мне, господин Эрдменгер, уж я этого парня обработаю на совесть. - Да, всыпьте ему как следует - и не жалейте ножей! Юпп схватил меня за воротник, а господин Эрдменгер, ухмыляясь и широко расставляя ноги, удалился за кулисы. Откуда-то на сцену выбросили веревку, и Юпп привязал меня к подножию дорической колонны, к которой была приставлена раскрашенная бутафорская дверь. Безразличие словно опьянило меня. Справа из зрительного зала доносился беспрерывный жуткий шорох. Я почувствовал, что Юпп был прав, когда говорил о кровожадности толпы. Дрожь нетерпения, казалось, заполняла затхлый, сладковатый воздух. Тревожная дробь барабанов в оркестре перемежалась приглушенной сентиментально- блудливой мелодией, и этот дешевый эффект лишь усиливал впечатление отвратительной трагикомедии, в которой должна была пролиться настоящая кровь, оплаченная кровь актера... Уставившись в одну точку прямо перед собой, я расслабил мускулы, стал оседать вниз: Юпп и в самом деле крепко привязал меня. Под затихающую музыку Юпп деловито вытаскивал ножи из пробитых карт и укладывал их в сумку, время от времени бросая на меня мелодраматические взгляды. Спрятав последний нож, он повернулся лицом к публике и голосом, неестественным до омерзения, произнес: - Господа, сейчас на ваших глазах я очерчу ножами силуэт этого человека. Прошу убедиться, у меня нет тупых ножей! Он вытащил из кармана шпагат и с ужасающим спокойствием, доставая один за другим ножи из сумки, разрезал его на двенадцать равных частей; каждый нож он снова клал в сумку. Я смотрел в это время куда-то вдаль, мимо Юппа, поверх кулис и полуголых девиц по ту сторону сцены; мне казалось, что я вглядываюсь в какой-то иной мир... Напряжение в зрительном зале наэлектризовало воздух. Юпп подошел ко мне, сделал вид, будто затягивает потуже веревку, и ласково прошептал мне на ухо: - Только совсем-совсем не шевелись и не бойся, дорогой мой! Напряжение уже достигло предела, и эта последняя заминка могла привести к преждевременной развязке. Но тут Юпп вдруг отпрянул в сторону. Его распростертые руки рассекли воздух, словно взметнувшиеся птицы, и на лице появилось выражение колдовской сосредоточенности, так поразившее меня тогда на лестнице. Казалось, эти жесты заворожили и зрителей. Мне послышался какой-то странный сдавленный стон, и я понял, что это Юпп дал мне знак приготовиться. Я перевел свой взгляд, устремленный в бесконечную даль, на Юппа, который стоял теперь прямо напротив меня. Глаза наши встретились. Тут он поднял руку, потом медленно потянулся к сумке с ножами, и снова я понял, что он предупреждает меня. Я замер и закрыл глаза... Меня охватило чувство блаженства. Быть может, прошло всего две секунды, быть может, двадцать, не знаю. Я слышал тихий свист ножей, чувствовал, как колыхался воздух, когда они вонзались в фанерную дверь позади меня, и мне казалось, что я иду по бревну над бездонной пропастью... Иду уверенно, хотя всем телом ощущаю смертельную опасность... Боюсь и в то же время наверняка знаю, что не упаду... Я не считал ножей и все же открыл глаза в ту самую секунду, когда последний, пролетев мимо моей правой руки, вонзился в дверь. Гром аплодисментов окончательно вывел меня из оцепенения. Я широко открыл глаза и увидел побелевшее лицо Юппа, который бросился ко мне и дрожащими пальцами распутывал веревку. Потом он потянул меня на середину сцены, прямо к рампе. Он раскланялся, я тоже раскланялся. Под нарастающий грохот аплодисментов он указал на меня, я - на него. Он улыбнулся мне, я улыбнулся в ответ, и, улыбаясь, мы вновь раскланялись. Вернувшись в кабинку, мы не произнесли ни слова. Юпп швырнул на стул продырявленную колоду карт, снял с гвоздя мое пальто и помог мне одеться. Потом он повесил на место ковбойский костюм и шляпу и надел куртку. Мы взяли шапки. Когда я открыл дверь, в комнату ввалился давешний лысый толстяк. - Сорок марок за выход! - крикнул он и протянул Юппу несколько бумажек. Я понял, что служу теперь под начальством Юппа, и, посмотрев на него, улыбнулся, а он улыбнулся мне в ответ. Юпп взял меня под руку, и мы спустились рядом по узкой, плохо освещенной лестнице, пропитанной застарелым запахом грима. У подъезда он сказал с усмешкой: - Теперь пойдем за сигаретами и хлебом. И только час спустя я понял, что приобрел настоящую, хотя и нетрудную, профессию. Мне достаточно было постоять неподвижно и помечтать, закрыв глаза. Недолго, секунд двенадцать, быть может, двадцать. Я стал человеком, в которого бросают ножами... Г.Белль |
Дневники. Один день.
СТРАНИЦА ИЗ ДНЕВНИКА ЖЕНЫ Суббота, вечер. Мой муж ведет себя странно. Договорились встретиться в ГУМе за чашечкой кофе. Проходила весь день по магазинам с подружками, думала, что он огорчен, потому что я немного опоздала. Он никак этого не прокомментировал. Разговора не получалось, он все время молчал. Предложила перебраться в местечко потише, чтобы можно было спокойно поговорить. Он согласился, но продолжал молчать. Я спросила, что его беспокоит, и он ответил что все в порядке. Спросила, моя ли в том вина, что он молчалив и только бурчит в ответ. Он сказал, что все хорошо и мне не стоит ни о чем беспокоиться. По дороге домой я сказала, что люблю его, он улыбнулся и продолжал рулить. Не могу понять его поведения и не знаю, почему он не ответил на мое признание. Дома меня не покидало ощущение, что муж заблудился в каком-то тумане, и никак не хотел найтись. Он сидел неподвижно и таращился в телевизор, и казался очень далеким и в воду опушенным. Наконец я решила пойти спать, муж пришел в спальню минут через десять и, на удивление, ответил на мои ласки, мы занялись любовью, но все-таки он казался странно отсутствующим. Я решила, что этого мне больше не перенести, и что нужно все это обстоятельно обговорить, но заметила, что он уже заснул. Всплакнув, заснула и я. Не знаю, что делать. Я уверенна, что у него другая. Моя жизнь- катастрофа. СТРАНИЦА ИЗ ДНЕВНИКА МУЖА Суббота, вечер. Сегодня Локомотив проиграл, зато неплохо закончился день. |
Цитата:
|
Цитата:
|
Ну да, ещё Шерлок Холмс говаривал доктору Ватсону - "Как вы думаете, Ватсон, почему наша посетительница так волновалась, не находила себе места и села спиной к свету, закрыв от нас лицо? Да потому что у неё был прохо припудрен носик!" (близко к тексту) :grin:
|
А где, кстати, Бор? Если и появляется, то смурной какой-то.Что-то с ним не то, братцы.
|
Цитата:
Подождём покуда. Авось, сам объявится - объяснит. |
Цитата:
|
Цитата:
|
Цитата:
|
Цитата:
|
Цитата:
Если отбросить экзотические версии, как то: похищение Бора инопланетянами, расформирование его кафедры или решение "босиком пройтися по Руси", то дело, скорее всего, в самом простом - не возможности (или - желания) пока выходить в интернет. |
Цитата:
|
Цитата:
|
Цитата:
А если серьезно, то в отпускные сезоны стараюсь никуда не выезжать, т.к. мне действуют на нервы все эти отпускники. Но это не значит, что я и в это время не отдыхаю |
Цитата:
Экий ты анахорет! :grin: Выезжай в межсезонье. Бис, отдых отдыху - рознь. Устали руки - займи голову! :grin: И - наоборот. Есть масса способов нестандартного отдыха - от похода на байдарках до выпиливания лобзиком. У тебя какой, если не секрет? :cool: |
Цитата:
Кроме лобзика, люблю сидеть в кустах и смотреть в бинокль :wink: |
Цитата:
|
Цитата:
Ну, а твоё сидение в кустах уже воспето в поэмах, запечатлено в полотнах местных форумских художников и занесено в хроники! Так что мог бы не напоминать! :grin: ps. Ребят, сегодня форум зависал или у меня одной такие траблы? И сейчас очень медленно грузится... |
Сегодня ребята что-то с форумом мутили.
Русь, техника ведь на месте не стоит - расширяемся, завоевываем всё новые интернет-пространства....... |
Цитата:
Цитата:
|
Нет, скорее имперского наступления и поглощения.
:) :) что-то мы уж больно ядрёно развиваемся. Посещаемость - отличная, народу всё прибывает. Техподдержки уже не хватает. |
Цитата:
ps. Одним глазом кошу в телевизор - идёт великолепный сериал, который любит Динни - "Дживс и Вустер"! И, знаешь, меня не покидает мысль, что Берти Вустера играет тот же актёр, что и главного героя блестящей сюрреалистической "Бразилии"! До сих пор жалею, что не записала этот фильм... |
Тоже сейчас смотрю Дживса и Вустера.
|
Доброе утро всем!
Вчера не пускали на форум. У всех так было или только у меня? :neponyatno: |
Цитата:
Видимо, у всех. У меня - точно! :grin: ps. Кстати, а наши могучие модеры/админы должны где-то такие "подсолнухи" хотя бы прокомментировать? Пусть - постфактум? |
russkaya
сегодня на дачу? |
Цитата:
|
Цитата:
Нужно ведь два часа назад отсчитать :wink: Я вообще-то рано встаю. |
Цитата:
У нас до сих пор нет, несмотря на обильные дожди. |
Цитата:
Всемогущий, да ты - тоже ДАЧНИК?! :grin: Теперь есть у кого брать рецепты соления/варения, борьбы с сорняками и венесения удобрений в почву! :grin: ps. Надолго засел между грядок? Или наличие удивительной техники под таинственным названием Цитата:
|
Цитата:
Что будешь делать, когда налоги поднимут на недвижимое имущество? :cool: Цитата:
Вообще, в пределах второй бетонки - это удже не дача и не отдых! :mrgreen: |
Цитата:
другое поколение, испытавшее тяжелые времена. Во-вторых, с грядки - вкуснее, да, и занятие им на свежем воздухе. |
Цитата:
Заплатить и забыть. Недвижимость лучше, чем деньги в банке. |
ПЛАНЕТА ОБЕЗЬЯН...
. ОБЕЗЬЯНА И НЕВОЛЬНИК Невольник: Меня дожидаешься? о безумная! Обезьяна: Чево ты хочешь? Невольник: Хочу тебя убить. Обезьяна: Меня убить? за горсточку пшеницы? и! брат человек, какой ты скупец! Невольник: Я не для себя это делаю, исполняю волю господина моего. Обезьяна: По этому господин твой самой лютой зверь, а ты невольник его, самая подлая тварь. Невольник: Вот я тебе дам лаяться! – Обезьяна: Увы! что делать? мое нещастие велит мне умереть. Но ты признайся по крайней мере, что стыдно быть невольником, и исполнять по принуждению волю другаго; я хотя обезьяна, однакож я свободна. Невольник: Добро уж, быть так: на этот раз я тебя пощажу. Ступай убирайся куда хочешь. Обезьяна: Ах! ты видишь, что я этова сделать не могу. Невольник: Разожми лапу! Обезьяна: Не льзя! Пшеница высыплится! Невольник: О! так и между зверями есть невольники! надо мною господствует белой человек, а над тобою горсточка пшена. Умри невольница! я должен волю господина своего исполнять также, как ты своего исполняешь. А.Шишков |
Снегопадик и все-все. сказка для Диньки - Вутшы
-Какой ты смешной...-улыбнулась мудрая Липа, подставляя снежинкам жёлтые ладони. А Снегопадик, несмелый и маленький, как варежка, то принимался стремительно расти - и тогда ложился белым брюшком на ещё тёплую землю и сутулые плечи деревьев, то уменьшался в размерах- и неслышно опускался сверху на дорожки и собак, спящих на детской площадке. Самый младший из них - недопёсок Дэн или попросту Дынька, осторожно зевнул и подумал вслух- -Если есть мухи, значит где-то есть еда... Снегопадик пощекотал ему тёплый спросонья нос, прижался к вислоухой мордашке - звал поиграть. Только какие уж тут игры- на пустой животик. Хромоногий ДжекПот разлепил подслеповатые глаза и поёжился- -Это не мухи, щен, это снег. Зима на носу. Да-да, на твоём носу самый настоящий снегопад. Или первый снег - как тебе будет угодно. Он всегда говорил изысканно и малопонятно. То ли оттого, что прожил жизнь у старого профессора, пережив его на целое лето и половинку осени, то ли сам по себе был такой - печальный и многозначительный. Снегопадик уселся на его долгую седую шерсть на загривке и нахохлился, как воробышек- -Ну-у-у...Я так не играю...Кажется, я не вовремя? Вон и Липа ещё зелёная. -Это не Липа, дружок,- пояснила рыжая Бэби, покусывая Дыньку за хвостик,- это зелёная Лиана. Она неживая, из пластика. Повесили на балконе сушиться и забыли. --Я предполагаю- не забыли- возразил Джек,- А повесили специально. Очень впечатляет, наверное- выглянешь в окно- зелёная лиана. Ржавчина осени- а она зелёная. Серый дождь стеной- а она зелёная. Белым бело от снега, а она...Упрямая! Зелёная! Снегопадик с интересом уставился на балкон третьего этажа, и, наконец, улыбнулся- -Упрямая!Зелёная! Пойду поздороваюсь... -Вам не холодно?- тихонько опустился он на бельевую верёвку рядом с Лианой. -Не знаю. Наверное нет. Я же искусственная, неживая.- вздохнула та. -А голос у Вас совсем замёрзший- Снегопадик придвинулся ближе. -Спасибо, так теплее...Ты, наверное, снег? Я видела тебя в прошлогоднее окно, когда жила в комнате. Я думала- ты холодный и колючий. А ты- тёплый. Как странно... Снегопадик обрадовался, начал расти, и пошёл по улице, вытряхивая из карманов большие белые хлопья, согревая пушистым теплом озябшие спины крыш, лобастые автомобили во дворе, и тишину, развалившуюся на пороге зимы чуткой, дымчато- серой кошкой. Дынька тоненько тявкнул, потом ещё, спугнул разбуженную тишину и погнал её между деревьев, путаясь в длинненьких своих лапках, заваливаясь на пушистый снег, хватая тишину и снежинки горячей весёлой пастью. Следом рванулась Бэби, затевая догонялки. И даже Джек Пот поднялся с нагретого за ночь места, лизнул белоснежную скамейку и мечтательно зажмурился- -М-м-м-м...Как сахар... Когда Снегопадик устал и уменьшился до размеров варежки, он решил немножко поспать и улёгся,как в колыбельку, в старое воронье гнездо. Потёр белыми кулачками сонные глазки, вытряхнул из кармашков зазевавшиеся снежинки и огляделся. Мир вокруг был торжественно-белым, как праздничная скатерть. И только пластиковая Лиана выбивалась из общей картины изумительно зелёным, изумрудным цветом. Снегопадик покачал пушистой белобрысой головой и улыбнулся самой лучшей из своих улыбок- -Упрямая...Зелёная...Живая! Тина Незелёная |
* * *
Можно уйти на минутку? Мне разрешили, и я вернулся только под вечер. Я не лгал, не обманывал мать, не хотел обмануть, просто забыл обо всем, ибо то, что я встретил, было сильнее меня. Море было сильнее, дюны были сильнее, и от всего этого невозможно было оторваться. О, это ощущенье свободы, первобытное, голопузое! Я забыл вернуться к обеду, забыл, что нельзя с огнем играть в зарослях вереска, забыл, что нельзя дать другому по носу, если он разрушил песочную твою пирамиду. Я вернулся под вечер, голодный и грязный, клятвенно обещая никогда так больше не делать. Но на следующее утро вновь я увидел комнату, где все мне было давно знакомо и не вызывало уже моего любопытства, и мне стало жаль себя бесконечно. Я видел, как куры уходят на соседскую половину и обратно не возвращаются. Будто бы там червяки не такие, как здесь, или помидорные грядки, в которых так хорошо покопаться, чем-то отличаются от наших. Чего они туда лезут? А они лезли. Соседские ребятишки гоняли их и швыряли в них камни, а они, куры, все равно лезли. Наверно, и тот петух, что вел их в чужой сад, тоже подумал — только на минутку. А малина там была красная и невысокая, так что достать ее клювом было нетрудно, и колодец там был ярко-зеленый и непохожий на наш, а вокруг цветочных клумб не было натянуто никакой сетки. Однажды я не вернулся. Может ли капля, оторвавшаяся от сосульки, сказать — «на минуточку»? Может ли на минутку улететь стрела? Так ушел я однажды. Так уходит теперь Она. Жестоко? Наверно. Но в этом, увы, ничего нам не изменить. Я знаю мгновенья, длинные, словно день, и дни, короткие, как мгновенья. Мне тоже бывало трудно остаться — с корягами и с камнями в ручье — я двигался вместе с ручьем. Теперь сам я камень, и Она сидит на теплом моем боку и в воду глядит. Тепло светит солнце, липы цветут, Она чувствует, как вода течет по ногам, и щекочет Ей ноги, и течет, и отсвечивает в волосах Ее и глазах, и сейчас Она встанет и скажет: — Можно уйти? На одну минутку... Я знаю, что это значит. Она вброд перейдет на тот берег. Там сидит на цветке мотылек. Он поднимется ввысь, полетит по-над берегом, полетит по теченью и против теченья — не все ли равно. Нет, не может капля оторваться от сосульки лишь на минутку. Снег от неба. Стрела от лука. Лишь на минутку. Нет, не может. И.Зиедонис ("Эпифании") |
Цитата:
Кто-то ещё читает советского латышского писателя -- Иманта Зиедониса.:))) Где Вы его взяли и почему? |
* * *
Есть у нас в Латвии одна весьма занятная традиция. Людям на радость. Для человека. Чтобы порадовать. В канун новогодья (или перед Женским днем, в в первые дни марта) разыгрывается лотерея дней рожденья. Каждый имеет право тянуть билетик, и если ты вытащишь счастливый — газеты и радио объявят, что такого-то числа будет отмечаться твой день рожденья. Все уже знают, что в этом году, скажем, выиграли трое граждан — инженер цеха аппаратуры низкого напряженья Н., пенсионерка С. и какая-то девушка из Вильяны. Или другие трое. Их день рожденья будет отмечаться в Риге, на огромной сцене. Тебя будут чествовать и поздравлять целые делегации, даже весьма высокопоставленные лица — лишь за то, что ты есть. Что ты хорошо работаешь, что ты честный человек. А если ты и не работаешь, и никакой ни особо честный, комиссия внимательно разберется и найдет в тебе все-таки что-то хорошее и достойное похвалы. Ибо в мире нет такого, даже самого маленького, человечка, которому мы не могли бы стать товарищем, другом и братом — что-то в этом роде, кажется, сказал Франсуа Вийон. Итак, что-то в тебе все же есть, похвалы достойное. Ну, скажем, ты ни разу не оставил в поле граблей зубьями вверх. У одного — могучие мускулы, у другого — хороший вкус. Один настолько сообразителен, что смеется еще до того, как кончили рассказывать анекдот, а другой настолько последователен и принципиален, что даже и бешеной собаке не уступит дорогу. Будут тебя чествовать и вспоминать, что же ты хорошего сделал, и скажут тебе, что жизнь твоя не была напрасной. А чего же нам надо больше — пусть только скажут тебе, что чего-то ты стоишь! А ты ведь и вправду чего-то стоишь! И если друзья твои и родственники этого не скажут — тогда комиссия, наведя необходимые справки, все это скажет в день твоего юбилея и объявит для всеобщего сведенья — всем, всем. Разумеется, если тебе не хочется таким образом праздновать свой юбилей — так, словно ты какой-нибудь знаменитый писатель или художник — ты можешь в лотерее не участвовать и отмечать его дома, с бабушкой, с женой и детьми. Я говорю лишь о тех, кто будет участвовать в лотерее. В конце концов, юбилейный наш календарь станет от этого красочней и богаче. Не одни ведь ученые, художники или другие великие люди стоят того, чтобы все с восхищеньем глядели на их почтенную старость. Вот почему у нас и существует эта традиция, эта мудрая лотерея — пусть же случай поднимет тебя на своей ладони, поставит тебя на сцену и скажет: — Вот он, смотрите, молод еще и не отличился ничем покуда, или стар он и всеми забыт, или вовсе он обыкновенный, как и все остальные в нашей деревне — придите же и поздравьте его, стоит ведь он чего-то. И.Зиедонис |
Цитата:
(Забыла, что означает слово "эпифания". Это и привело меня к Зиедонису :)...) У него есть и детские сказки. Кати, чувствую, что он вам тоже нравится :) http://www.belousenko.com/wr_Ziedonis.htm |
Лиза,
посмотрите плиз вопрос мыловара в "Домовом". Требуется Ваше компетентное мнение. |
Цитата:
уже забыла. На полке стоит. :)) |
* * *
Гениален ястреб, который висит неподвижно в небе и крылами не машет. Гениален художник, который убеждает человечество в том, что возможности его, человечества, безграничны. Поет Гяуров. Летит Зейферт. Летит фигуристка. Публика затаила дыханье. Точка, аплодисменты. Требуют — повторить! И она летит снова. Так же легко. Публика затаила дыханье. Аплодисменты. Повторить! И она летит снова, ибо она может все, и я не вижу камня, о который она споткнется. Так работает художник. Никто не должен догадаться, где граница его возможностей. Я должен поверить в его всемогущество, а потом — и в свое. Я не должен знать, как это трудно — той балерине на сцене, той матери с десятью детьми, или тому мужчине, словно шутя подымающему штангу. Грустно смотреть, когда тяжеловес, не выжавший штангу, опускает ее наземь. Когда фигуристка падает, она показывает мне границы человеческих возможностей. Когда мать кричит на своих детей, она тоже показывает границы своих возможностей — она говорит, что больше она не может. Этим они отрицают самих себя. И этим они отрицают меня. Мы не знаем, как трудно ястребу, который недвижно висит в небе и не машет крыльями. Ястреб нам этого не открывает. И этого знать нам не следует. О певица, не показывай нам, пожалуйста, все мученья своей диафрагмы! И.Зиедонис |
* * *
Учительница рисования мучается — трудно научить детей рисовать даль. Почему так трудно найти и передать перспективу? Что за проклятье! Куда она пропадает, эта перспектива! Параллельные линии дороги снова скрещиваются передо мною вместо того, чтобы уйти в бесконечность. Стены коридора тоже пересекаются передо мной, и я врезаюсь в острый угол этого странного пересеченья. Я наблюдаю, как маленькая рыбешка плывет мимо сети — она изящно изгибается, проскальзывая сквозь ячейки, туда-сюда, туда и обратно, легко и непринужденно поблескивая, и сеть, лежащая перед нею, уходит в бесконечность. А вот плывет мимо сети большая рыба. Она тычется мордой в ячейку сети, слишком она велика для мелкой ячейки, и она уплывает вдоль сети, и сеть для нее теряется где-то в бесконечности. Когда лезу я — я застреваю в сети по самые жабры, я путаюсь и запутываюсь, сеть путается и запутывается, ибо я теряю ощущенье бесконечности. Обещайте мне что-нибудь! Что угодно мне обещайте, ибо обещанье — это тоже перспектива, если другой у вас нет покуда. Люди отправляются в церковь чаще всего потому, что там им обещают бессмертье. Обещай мне верность навечно, навсегда, на всю жизнь! Обещай мне любовь навечно — так молят влюбленные. Требуют изо дня в день — обещай мне даль! Обещай мне в этой дали меня и тебя, нас обоих, нас вместе, в этой дали на веки веков. И даже тогда, когда никто ничего нам не обещает, мы бросаем три запасных спасательных круга, бросаем туда, вдаль: ВОЗМОЖНО... НАВЕРНО... БЫТЬ МОЖЕТ... Это многоточье надежды. Это тоже перспектива. Но только не та. И.Зиедонис |
Цитата:
Цитата:
|
...А свечение действительно есть. Чувствуете?
|
* * *
Гаечный ключ пробил голову человеку — это значит, что был он, гаечный ключ, не на своем месте. Гвоздь в ботинке натер нам мозоль на ноге — это значит, что был он, гвоздь, не на своем месте. Некий дурак одевался почти вызывающе респектабельно — это значит, что был он, дурак, не на своем месте. Следовало бы каждого поставить на свое место. Если никто этого не делает — люди сами ищут свои места. Каждый ищет счастливое место. Идет человек по свету и смотрит, не написано ли где — «Это место Яниса Калнозола» . Но нигде не написано этого — ни на горах, ни на стволах деревьев. 1 Калнозол — дословно: горный дуб. Счастливый ловит рыбу в своем озере — он вылавливает самую большую рыбу озера своего. В других озерах есть рыба куда крупнее, но, вытащив и ту, которая покрупнее, вдруг узнаешь, что где-то водится рыба еще крупнее. Так ищут за озером озеро. Ищут несчастливые. Ибо ищут они не во времени, а в пространстве. У соседа грибы не прокисают, и огурцы его не имеют странного неприятного привкуса. О, если бы я мог засаливать огурцы в его кадке! В его кадке, в его доме, в его кошелке. И говорят они — вот где я был бы счастлив! Будто счастье — пространство. Но счастье — не пространство, а время. Вот косим мы на одном лугу. — Ах, — восклицаешь ты, — почему у тебя всегда такие хорошие косы! И такие удобные косовища! Одолжил бы ты мне косу свою! Косу я могу одолжить тебе. Свой покос могу тебе одолжить, даже луг свой. Но как звонко падает коса к ногам моим, как поет коса моя в этом пахучем цветенье — вот чего не могу одолжить тебе. Радость времени немногословна. Может быть, точнее всего выражают ее слова с окончаньями — енье и — анье: пенье птиц, жужжанье косы, паденье капель дождя, цветенье, сверканье. Счастье — это время. Время наполненное. Звуками, запахами и красками наполненное время. — Ах, — говоришь ты, — у других жены такие красивые, и дети красивые, и работа хорошая, и жизнь их прекрасна. А у меня стол без одной ноги, и собака лежит под столом нечесаная. Я могу тебе одолжить стол свой, но будешь ли ты счастлив за этим столом, когда придет время угощенья и мы будем сидеть вокруг него, мы, достойные? Я могу расчесать пса твоего, но когда он будет обнюхивать мои башмаки и есть из руки моей — это будет уже моя радость, а не твоя. Я могу тебе одолжить дом свой, но услышишь ли ты, как дым поет на рассвете в трубе его? Девушка моя — это мое время, и жена моя — это мое время, и дети мои — это мое время. Воспоминанья приятны, воспоминанья радостны — что мы прежде всего вспоминаем? Время или пространство? Мы говорим «дни детства». Мы говорим «как прекрасна была юность». Мы говорим «какое чудесное было время». Все это — время. Мы желаем друг другу счастливых дней. Не говорим же «желаем детям вашим счастливую дачу» или «счастливую автомашину». Как и прежде, всегда, ежедневно говорим мы «доброе утро» и желаем не «доброй постели», а «доброй ночи». Стремленье человека стать невидимым и творить чудеса тоже связано с понятьем времени. Стать невидимым — это преодолеть скорость света и превратиться в свет. Там, за пределом скорости света — неизвестные нам покуда законы времени. Может быть, там мы снова становимся молодыми. Может быть. Во всяком случае, это уже чудеса. Ах, если бы мне стать невидимым — вот бы чудесные творил я вещи!.. Это немногие, понимающие взаимосвязанность счастья и времени. Я родился счастливым. Потом было счастливое время материнского молока. Было счастливое время, когда я учился первым словам. Любовь счастлива повсеместно и всюду, где б ни была она — в розах или в пепле. Но, конечно же, любовь — это время, и первая любовь, и последующие, и до самой последней. Воспитанье — это тоже время, время, когда ощущаешь себя во времени, во всей его бесконечности. ...И тогда настало время Янитиса и Петериса и Илзите. Было это время трудное и ответственное, время забот, и часто бегала мать за врачом, ибо Янитис все болел и надо было поспеть вовремя. В свое время явились внуки, и это было счастье. Счастье ощущаю только во времени. Время — количество движенья, а счастье — чувство собственного движенья. Я — память, которой дано и предчувствовать. Я — охотник во времени, а не в пространстве. И.Зиедонис ("Эпифании") |
* * *
Чувство моста. Хожденье по воде. Хожденье по лунному свету, по лунной дорожке на воде. Хожденье по кругам на воде, хожденье по облаку, по трепету ветра. Утки летят через, через улетают пчелы, через летят летучие мыши ночами. Я иду через. Верю, что можно ходить по отраженьям. По отраженью сосны, по ее отраженью в воде. По твоему перехожу отраженью. Твое «приди» — отраженье, рука твоя, поднятая, когда ты меня приветствуешь — она падает через реку аж до моего орешника. Костер у твоей палатки отблеском лег через реку. «Приди» слышится с того берега — это голос, а может быть, эхо? Только не дай сомненьям тебя подстеречь на половине дороги — многие так утонули. Тени и отсветы, и шепот тишайший, словно река замерзшая, словно бы незамерзшая, словно мостки надежные, словно бы лунная дорожка, словно свет на воде (иди-иди, там зовет тебя кто-то). Перешел ли ты через? Будто и перешел, будто и не перешел, то ли крик ликованья был слышен, то ли звали на помощь. Так идет человек к человеку. И не знает никто — перешел ли. Шел один, шел, перейти не сумел, другой перешел, ибо веровал. Оба шли они по тому отраженью, но один вознесся на небеса, а другой в ад сошел — по одному и тому же «приди»! Идущие по мостам уходят, чтобы вернуться обратно, высоко над водой, над рекой, которой почти что и нет. Идущие по отраженьям, по отсветам и теням, по запахам черемухи на воде — они не приходят обратно. И не знает никто — доходят они или нет. Остается лишь крик ликованья или ужаса крик над водой. Никакие мосты не ведут к человеку. Лишь одни отраженья являются этим мостом — и по ним только можно идти к человеку. И.Зиедонис ("Эпифании") |
* * *
С которого этажа обращаемся мы друг к другу, на каком этаже разговариваем? Я бы разделил разговоры наши — по этажам. Вот этаж, где слепой говорит со слепым, глухой говорит с глухим, едящий с едящим, спящий со спящим. Разговоры о погоде и о болезнях, о том, ах, как умен наш ребеночек, и о том, ах, как эта соседка Юле нехорошо поступила. Почему иным собеседникам никак не закончить беседу, начнут — и умолкнут? Прерывается нить. О чем говорить им, если каждый из них разговаривает на своем этаже? Один говорит, к примеру, на первом, другой — на втором. Что можно сказать сквозь пол? Что можно расслышать сквозь потолочное перекрытье? Вот этаж, на котором беседуют острый ум и гибкий язык. Здесь играют в теннис мячиками-словами. Удар требует контрудара. Здесь весьма ловко подают и отбивают, гасят и блокируют. Здесь проживают ловкие эквилибристы и жонглеры словами. Здесь прячутся за словами так же, как герои Гольдони за цветочными горшками. Здесь играют в жмурки. Слова флиртуют, гласные кокетничают, согласные развлекают дам. Здесь рассказывают анекдоты. В причудливом свете поблескивает обманчивая мозаика, составленная из разноцветных слов. Это имбирное печенье едят или им украшают елку? Сладостная эта беседа — кардамон, корица, ваниль. А на том этаже говорят хлебом. Да, здешняя речь — это хлеб, испеченный собственными руками. Слово, которое сам ты замесил и ждал, покуда бродить начнет оно. Сам его клал на лопату, сам сажал его в печь. Да, корочка чуть подгорела, на сей раз слегка подгорела, но в квашне еще много теста, и оно еще бродит, и в другой раз такого уже не случится. Здесь говорят и камнями. Камнями, которыми можно разбить окно, и камнями, которые укладываются в фундамент. Здешний язык — брезент. Чтобы дождь не мочил. А если здесь говорят кружевами, то говорят здесь и спицами тоже. ...Это, конечно, не все этажи, да и последовательность у них, наверно, совсем не такая. Но знай, язык мой, что слово есть хлеб насущный, и носитель энергии, носитель моей энергии, идущей к тебе. Когда силы мне не хватит, придут ли ко мне слова твои и помогут ли мне? Воскресят ли меня из мертвых слова твои? И.Зиедонис ("Эпифании") |
Цитата:
Цитата:
Тоже люблю. Есть вопрос - чей перевод? :question: |
Ю.Левитанский перевёл с латышского.
Ника, ссылка есть на предыдущей странице. Книга вышла в 1977году. Никогда об этом писателе (или поэте) не слышала. Случайно наткнулась на текст. ...«Эпифании» — слово греческое. Отраженье. Откровенье. Тончайший импульс, короткая вспышка, выхватывающая из темноты мгновенье быстротекущей жизни, высвечивающая напряженье мысли, жест, ощущенье, событье, поступок, предмет. Короткие вспышки, импульсы, порою в чем-то и противоречащие друг другу — диалектически противоречащие друг другу — соединенье разнородных явлений и даже полных противоположностей в единый — диалектически связанный — непрерывный поток. И общее направленье потока — от рожденья к рожденью, от рожденья и снова к рожденью, вечное торжество жизни над смертью, жизнь, ее вечный, неодолимый, надо всем торжествующий ритм..." |
Лиза, спасибо. Открытие...
|
Цитата:
Давным-давно влюбилась в его стихи. Наверно, тоже не знала бы его, не будь Латвия моей второй родиной. Помню, задумывалась, его ли эта заслуга, или поэтов, которые его переводили, а среди них - Кушнер, Юнна Мориц... А тут вот - Левитанский... Просила когда-то латышей мне почитать, как он звучит в оригинале. Музыку услышала. |
nika,
Есть что-то сейчас? Хоть одно напиши. |
Мрия, я на Корешках напишу, смотри там. :razz:
|
В родном краю.
Уже полтора года я работаю врачом в небольшом городе N., районном центре одной из прилежащих к Москве областей. Пора подытожить свои впечатления. Первое и самое ужасное: у больных, да и у многих врачей сильнее всего выражены два чувства — страх смерти и нелюбовь к жизни. Обдумывать будущее не хотят: пусть все остается по-старому. Не жизнь, а доживание. По праздникам веселятся, пьют, поют песни, но если заглянуть им в глаза, то никакого веселья вы там не найдете. Критический аортальный стеноз, надо делать операцию или не надо лежать в больнице. — Что же мне — умирать? — Ну да, получается, что умирать. Нет, умирать не хочет, но и ехать в областной центр, добиваться, суетиться — тоже. — Мне уже 55, я уже пожил (пожила). — Чего же вы хотите? — Инвалидности: на группу хочу. В возможность здоровья не верит, пусть будут лекарства бесплатные. — Доктор, я до пенсии хоть доживу? (Не доживают до пенсии неудачники, а дожил — жизнь состоялась). Второе: власть поделена между деньгами и алкоголем, то есть между двумя воплощениями Ничего, пустоты, смерти. Многим кажется, что проблемы можно решить с помощью денег, а это почти никогда не верно. Как с их помощью пробудить интерес к жизни, к любви? И тогда вступает в свои права алкоголь. Он производит такое, например, действие: недавно со второго этажа выпал двухлетний ребенок по имени Федя. Пьяная мать и ее boyfriend, то есть сожитель, втащили Федю в дом и заперлись. Соседи, к счастью, все видели и вызвали милицию. Та сломала дверь, и ребенок оказался в больнице. Мать, как положено, голосит в коридоре. Разрыв селезенки, селезенку удалили, Федя жив и даже сам у себя удалил дыхательную трубку (не уследили, были заняты другой операцией), а потом и подключичный катетер у себя выдернул. Третье. Почти во всех семьях — в недавнем прошлом случаи насильственной смерти: утопление, взрывы петард, убийства, исчезновения в Москве. Все это создает тот фон, на котором разворачивается жизнь и нашей семьи в частности. Нередко приходится иметь дело с женщинами, похоронившими обоих своих взрослых детей. Четвертое. Почти не видел людей, увлеченных работой, вообще делом, а от этой расслабленности и невозможность сосредоточиться на собственном лечении. Трудно и со всеми этими названиями лекарств (торговыми, международными), и с дозами: чтобы принять 25 мг, надо таблетку 50 мг разделить пополам, а таблетку 100 мг — на четыре части. Сложно, неохота возиться. Взвешиваться каждый день, при увеличении веса принимать двойную дозу мочегонных — невыполнимо. Нет весов, а то соображение, что их можно купить, не приходит в голову, дело не в деньгах. Люди практически неграмотны, они умеют складывать буквы в слова, но на деле это умение не применяют. Самый частый ответ на предложение прочесть крупный печатный текст с моими рекомендациями: “Я без очков”. Ну раз без очков, то, значит, сегодня ничего читать не собиралась, это и есть неграмотность. Еще одна проба: поняли, куда вам ехать, поняли, что надо на меня сослаться? — Вроде, да. — А как меня зовут? Зло: — Откуда я знаю? Пятое: оказалось, что дружба — интеллигентский феномен. Так называемые простые люди друзей не имеют: ни разу меня не спрашивал о состоянии больных кто-нибудь, кроме родственников. Отсутствует взаимопомощь, мы самые большие индивидуалисты, каких себе можно представить. Кажется, у нации нет инстинкта самосохранения. Юдоль: проще умереть, чем попросить соседа довезти до Москвы. Жены нет, а друзья? Таких нет. Брат есть, но в Москве, телефон где-то записан. Шестое: мужчина — почти всегда идиот. Мужчина с сердечной недостаточностью, если за ним не ходит по пятам жена, обречен на скорую гибель. Начинается этот идиотизм уже в юношеском возрасте и затем прогрессирует, даже если мужчина становится главным инженером или, к примеру, агрономом. Мужчина, заботящийся о близких, — редкость, и тем большее уважение он вызывает. Одного из них, Алексея Ивановича, я лечу — он добился, чтобы жене пересадили почку, продал все, что у них было, потратил сорок тысяч долларов. Обычно иначе: Бог дал — Бог взял, девять дней, сорок. Противны выбившиеся в люди. На днях приходила одна такая с недавним передним инфарктом. Мужним воровством построила рядом с нами большой каменный дом. Во мне она видит равного или почти равного и потому сначала жалуется, что ее растрясло, “хотя машина хорошая, “Вольво””, а потом ведет такой разговор: “Мне сейчас надо внука отправить на Кипр к дочери, она там учится. Кипр, знаете, очень испортился, слишком много голубых”. И все в таком роде. Кстати, обстановочка в больнице, в общем, асексуальная, не то что в иных московских клиниках, где тяга полов прямо-таки разлита в воздухе. Еще одно: у нас почти не лечат стариков. Ей семьдесят лет, чего вы хотите? Того же, чего и для двадцатипятилетней. Вспомнил трясущуюся старушку в магазине. Кряхтя, она выбирала кусочки сыра, маслица, колбаски, как говорят, половчее, то есть подешевле. За ней собралась очередь, и продавщица, молодая белая баба, с чувством сказала: “Я вот до такого точно не доживу!”. Старушка вдруг подняла голову и твердо произнесла: “Доживете. И очень скоро”. В Спарте с немощными обходились еще рациональнее — что осталось от Спарты, кроме нескольких анекдотов? Создается впечатление, что мы экономим какие-то ресурсы, усилия для лечения молодых, это неверно. Старика пытаются лечить, если он социально значимый (отец начальника электросетей, мать замглавы администрации). Вообще же старушки интереснее всех. Недавно полночи ставил временный кардиостимулятор; когда наконец все получилось, пожал руку своему помощнику, и тогда полубездыханная прежде старушка тоже протянула мне руку: “А мне?” — и крепко пожала. Вечная присказка: “Хорошо вам говорить, Максим Александрович”. На деле это значит — хорошо вам, Максим Александрович, вам не лень делать то или другое. Роль Церкви в жизни больных и больницы ничтожна. Нет даже внешних атрибутов благочестия, вроде иконок на тумбочках. Все, однако, крещеные, у всех на шее крестики, в том числе у страшного человека по имени Ульрих. Ульрих расстрелял своими руками шестьдесят восемь человек (националистов на Украине, бандитов после амнистии 1953 года и так, “по мелочи”), водитель, ветеринар, целитель, внештатный сотрудник госбезопасности (возможно, врет). Имеет табельное оружие, пистолет Стечкина (опять-таки если не вранье). Удар полтонны, на днях выбил взрослому сыну передние зубы. Должен быть порядок. Порядок должен быть, а кто его не будет соблюдать, того остановим кулаком или, если понадобится, пулей. Пенсия 2700 р. Как же госбезопасность, не помогает? Нет, это добровольно. Говорить с Ульрихом страшно: того и гляди, возьмется за Стечкина. А сумасшествие (бывшая жена занимается черной магией, офис в Москве, вредит ему и все в таком духе — карма, дыхательные аппараты, магниты) — следствие совершенного зла, а не наоборот. Но такие больные — исключение, в основном люди миролюбивы. Идиотизм власти (областной, московской) даже не обсуждается, обсуждаются только способы ее обмана. ........................................... http://magazines.russ.ru/znamia/2007/5/os14.html Максим Осипов. |
Пятничный рассказик...
Наталья Радулова: Перебрать романтики 21 марта 2008, Прыщ вскочил именно в тот день, когда у меня было назначено лучшее свидание в жизни. На самом кончике носа появился настоящий Лосиный остров багрового цвета. Я была неотразима. Он хороший парень, этот Андрей. Подарил мне пять букетов, три раза сводил в кино и выпил со мной чашек пятнадцать кофе, прежде чем пригласить в загородный пансионат на выходные. Человечеству известен только один повод, по которому мужчина приглашает женщину в загородный пансионат – он хочет заняться с ней сексом. Я, кстати, ничего против не имела. Я хотела, чтобы у меня появился наконец близкий человек. Чтобы я, говоря о себе, использовала местоимение «мы». Чтобы мой номер был первым в чьем-нибудь списке телефонных номеров со скоростным набором. Чтобы кто-нибудь смеялся над моими шутками и, слушая радио, мог вместе со мной спеть припев: «Я буду всегда с тобой, птицею над волной, краешком той земли, ла-ла-ла». «Ну разве будет типичный столичный житель читать девушке стихи, собственноручно рисовать ей открытки и рассказывать о звездах?» К тому же, у меня так давно не было секса, что я возбуждалась даже от взгляда на изображение бородатого мужика на этикетке пива «Толстяк». И тут – на тебе, пожалуйста: вас приветствует богиня любви по имени Воспаленный Нос. Впрочем, отказываться было поздно, и я, натянув на себя куртку и красную вязаную шапочку под цвет прыща, отправилась навстречу судьбе. Судьба сидела в машине с очередными лилиями. «Привет!» Я старалась держаться уверенно: захлопнула дверцу, взяла цветы, улыбнулась, ловким движением руки стянула шапочку, и наэлектризованные волосы встали дыбом в разные стороны, сделав меня похожей на метлу нашей дворничихи тети Любы. Прекрасно. Еще парочка таких финтов – и я смогу давать уроки на тему: «Как испортить свидание с мужчиной, который тебе нравится». «Ты чудо». Боже мой, Андрей, это ты чудо. Нежный ангел, непонятно каким образом встретившийся мне в московских джунглях. Ну разве будет типичный столичный житель читать девушке стихи, собственноручно рисовать ей открытки и рассказывать о звездах? У нас и звезд-то не видно из-за вечного смога. А этот рассказывал, и рисовал, и читал. Странно. Москва – это ведь антиромантичный город. Не Жмеринка, конечно, но далеко не Париж. У нас романтика – это когда водитель пропустил тебя на пешеходном переходе. Мы не привыкли к изыскам. Мы запихиваем в микроволновку какой-нибудь полуфабрикат и поедаем его под вечерние новости, вместо того чтобы два часа тушить какого-нибудь кролика в сметане, а потом, усевшись за столом с белоснежной скатертью, чинно вкушать сие яство, запивая его вином из серебряных кубков, и рассуждать о творчестве Байрона. Наши мужчины не поют нам серенады, а мы не посылаем им писем с засушенными васильками между страниц – вместо этого мы обмениваемся интернет-ссылками и смайликами в ICQ. У нас нет времени даже на то, чтобы рассказать друг другу о своих чувствах. И есть ли они у нас, эти чувства? Проблема с московскими мужчинами заключается в том, что они постоянно шутят, если разговор не касается, конечно, футбола. Такое вот серьезное занятие – спорт. Да и барышни мало чем отличаются, если честно. Странно даже представить, чтобы я, работающая женщина, отпахав десять часов в офисе, гуляла бы после этого с зонтом под дождем и краснела, услышав пылкие признания какого-нибудь юноши со взором горящим. У нас все по-быстрому. Встретились, понравились, переспали. И не дай бог ляпнуть что-нибудь типа: «Ты мне позвонишь?» В этом городе романтика – синоним глупости. Мы ничего о ней не знаем. У нас с рождения прививка против нее, как против ветряной оспы. И если какой-нибудь индивидуум вдруг начинает декламировать тебе лирическую поэму, ты первым делом пугаешься: «О нет! Знаю я эти уловки. Сначала ты будешь заманивать меня в свои сети, сотканные из сладких речей, будешь шептать: «Верь мне», – будешь подбираться к самому моему сердцу, станешь моей плотью и кровью, моим дыханием, моей жизнью. А в одно прекрасное утро слиняешь в свой Мужикистан, не оставив даже записки на подушке? Нет! Отвали». Поэтому, хоть Андрей мне и нравился, но, говоря откровенно, все эти его закидоны в духе девятнадцатого века внушали мне некоторые опасения. С одной стороны – приятно, и человек вроде хороший. Но уж больно непривычно. Дитя бетонных кварталов, столкнувшись с такой хрупкой субстанцией, как романтика, я внутренне отторгала ее. Так вот. На фоне всех этих размышлений мы с Андреем, значит, прибыли в пансионат. Наш номер был украшен воздушными шариками, на которых болтались бумажные сердечки. Я криво улыбнулась: началось. Потом мы пообедали. Погуляли вокруг озера, покормили уток. А вечером он опять устроил мне сюрприз. Я догадывалась, что будет как в кино: большая ванна с воздушной пеной, ароматизированные свечи, холодное шампанское. Вместе с дневными шариками – перебор, короче. Двадцать два. Я не утверждаю, что первый раз надо заниматься сексом в кабинке мужского туалета в ресторане. Но и слишком идеально всё не должно быть. Циничные современные натуры могут и не выдержать такое счастье. Неудивительно, что в ванне у меня закружилась голова. Андрей уверял, что это от шампанского, я смеялась: «Нет, от чувств-с», – но понимала, что дело совсем плохо. Проворковав: «Минуточку», – я, как мне показалось, элегантно попыталась выйти из этого океана любви. Встала, перекинула ногу через край ванны, поискала точку опоры на мокром кафеле, увидела свой пунцовый нос в зеркале, мысленно чертыхнулась и – бэмц! – взмахнув руками, как озерная утка крыльями, рухнула на пол. Сверху посыпались какие-то флакончики, за которые я, видимо, пыталась ухватиться. Один из них, между прочим, оказался моими духами. Голый Андрей бултыхался в джакузи, тоже пытаясь выбраться, и кричал: «Не шевелись! У тебя может быть сломана шея!» Я лежала мокрая, пахнущая Mademoiselle и истерически смеялась. Андрей наконец выбрался и накрыл меня полотенцем: «Это шок, шок, не волнуйся, смейся». Я сразу успокоилась. «Можно, – говорю, – я теперь встану? А то здесь холодно». Я уверяла, что со мной все в порядке. Просто романтики перебрала. С непривычки-то! А потом он отвез меня в районный травмпункт, предварительно побегав по пансионату и совсем не романтично поорав: «Мать вашу, почему коврики в ванной не прорезиненные?» Я разбила лоб и локоть. Локоть мне заклеили пластырем, а вот ранку на лбу пришлось зашивать. Андрей с помощью денег настоял, чтобы врачи сделали снимок моей дурьей башки. Сотрясения, к счастью, не обнаружилось. Там же, в райцентре, мы, нервно истощенные, купили два пирожка с повидлом и съели их прямо в машине, запивая одной на двоих бутылкой колы. «Как ты матерился! – восхищенно говорила я. – Мой герой». Андрей качал головой и мычал что-то невразумительное, пережевывая свой пирожок. «Давай договоримся, Андрюш: больше никакой романтики. Как видишь, мой мозг не в состоянии выносить ее в таких количествах». Андрей улыбнулся: «Ну, если я теперь и так твой герой, то конечно». Я слизывала варенье с пальцев и думала, что самое романтичное признание – это не красивые слова. Не мелодии, не застольные тосты, не банальное: «Я подарю тебе эту звезду! Светом нетленным она будет сиять вечно». Романтика – это поступки. Когда тебя не оставляют в беде. Когда радуются всем твоим победам, а в неудачах утешают и говорят, что всё у тебя еще будет хорошо. Когда не ищут только своей выгоды. Когда и через сорок лет после свадьбы двое держатся за руки. И когда тебя поднимают с мокрого пола, помогают натянуть колготки и не замечают прыща на кончике носа – это тоже очень романтично. |
.... Представьте, что у вас есть первый диплом, скажем, искусствоведа или архитектора, инженера, микробиолога, астронома или еще кого-нибудь. Вы свободно владеете, причем именно свободно, английским и немецким или английским и французским, а то в придачу еще и каким-нибудь китайским языком. Окончили музыкальную школу по классу фортепиано, а может, даже и скрипки. И к тому же у вас разряд по горным лыжам, теннису или там по плаванию. Подготовившись таким основательным образом к жизни, выйдя за порог alma mater и оглядевшись по сторонам, вы быстро понимаете, что голод — не тетка, а поэтому играть на скрипке и считать звезды вам долго не придется. И вот вы устраиваетесь в один из случайно подвернувшихся офисов, куда являетесь во всем своем великолепии, считая в глубине души себя большим подарком для работодателя. В первый же день выясняется, что из всех приобретенных вами навыков востребованными оказываются умение, скажем, составлять таблички в xls и писать короткие, не очень содержательные мэйлы на английском языке. Между тем, что вы можете, и тем, что от вас требуется, сразу возникает тревожный дисбаланс, и вы уже чувствуете, что он вряд ли когда-нибудь выровняется. Нельзя сказать, что вы ждали чего-то радикально иного, но все же не думали, что мозги вам совсем не понадобятся. По наивности вы начинаете рассчитывать на повышение в должности. Однако карьерный рост, постепенно решая ваши материальные проблемы, никак не помогает решить проблему с мозгами. На новом посту вы полностью осваиваетесь за месяц-другой, а впоследствии и быстрее, и он тоже перестает требовать от вас интеллектуальных усилий, при этом, возможно, забирая массу физических сил. В собственных глазах вы становитесь героем анекдота: “Умище-то куда девать?”. Вы можете переходить из компании в компанию, подниматься по карьерной лестнице, получать второе высшее образование, наращивать зарплату, чего я всем желаю, но проблема самореализации будет нависать над вами все с большей определенностью.
Дело может принимать и несколько иной оборот. Сплошь и рядом бывает еще и так, что человек, обремененный разнообразными знаниями, особенно из гуманитарных областей, имеет ярко выраженную склонность к витанию в облаках. Одно из следствий — масса прочитанных книг при острой неспособности к выполнению простых практических задач. Те же таблички в xls при этом раскладе неожиданно могут явиться непреодолимым препятствием “на пути к успеху”. В этой ситуации возникает еще один внутренний конфликт: с одной стороны, вы с высоты своего полета, выраженного в престижном гуманитарном образовании, позволяете себе презирать всякую суетную ерунду, составляющую офисную деятельность, — глупые таблички, мэйлы, отчеты и прочее. А в то же время, положа руку на сердце, вы не ахти как здорово умеете все это делать, и любая выпускница секретарских курсов может дать вам сто очков вперед. И здесь начинается путь с облаков на грешную землю, сопровождающийся внутренней ломкой, переоценкой себя и собственных приоритетов. В общем, вы зачем-то научились играть на скрипке, конструировать корабли или атомные станции, читать египетские иероглифы, общаться на нескольких языках и нашли всему этому достойное применение: к вам будут обращаться, когда кого-нибудь из клиентов вашей фирмы нужно будет развлечь непринужденной беседой о том, что происходит в современном авторском кино, где в ближайшее время можно услышать Юрия Башмета и что новенького стоит посмотреть у Петра Фоменко. Вторая категория несчастных офисных служащих — экономисты и юристы, которые на первый взгляд смотрятся в офисе более уместно.... http://magazines.russ.ru/znamia/2008/5/bu12.html |
Дамка
Никто не знал ее настоящего имени, да и, по правде сказать, вряд ли оно у нее когда-нибудь было. Женщины, увидев ее впервые, восклицали: -- Какая прелестная собачка! Поди сюда, песик. Как тебя зовут? Мужчины говорили короче: -- Ну и псина!.. С ума сойти... И собаке тут же давали имя, а через двадцать четыре дня, когда состав отдыхающих сменялся, оно забывалось. Случалось, что в разных корпусах ее называли по-разному. Однако чаще всего ее почему-то крестили Дамкой или Милкой. Она отзывалась на все клички, ей нравилось, когда к ней обращались, и возможно даже, у нее в ответ тоже возникали какие-то слова, но никто из окружающих, к сожалению, их не понимал. Трудно описать, какой она была породы. Люди, ничего не смыслящие в собаках, простодушно полагали ее дворнягой. У них недоставало терпения внимательно всмотреться в нее. В том-то и дело, что Дамка вовсе не была беспородной, но только этих пород намешано в ней было множество. Одно ухо бдительно стояло у нее, как у овчарки, а другое, переломившись, висело, как у гончака. Если же случалась насущная необходимость, то Дамка ставила торчком или укладывала плашмя оба уха -- совершенно очевидно, что ее нисколько не беспокоили вопросы фасона или моды. Что касается хвоста, то она владела им виртуозно: сию минуту вы ясно видели, что хвост этот был завернут бубликом, как у заправской лайки, а через мгновение мимо вас мчалась та же Дамка с хвостом, вытянутым упруго, как у борзой. А ноги у нее, к сожалению, были коротковаты -- тут ее родословная, запутавшись, очевидно, в немыслимой помеси, сработала впопыхах, как попало, лишь бы закончить эту невиданную доселе личность. Работы у Дамки было по горло. Она сама установила для себя круг своих обязанностей по Дому отдыха. Дважды в месяц она выходила на станцию встречать отдыхающих. Она садилась метрах в двадцати от железнодорожного полотна и ждала. На станции стояла тележка, в которую был впряжен пожилой сонный мерин. Кладовщик Коротков выезжал к поезду помочь отдыхающим управиться с чемоданами. Когда тележка оказывалась груженной багажом и мерин, продолжая дремать, разворачивался к дому, Дамка скромно подбегала к приезжим. Она учтиво обнюхивала каждого, принимая его этим самым в свое хозяйство. -- А это наш Кабыздох, -- говорил Коротков, указывая прутом на собаку. Имеется такое научное мнение, что пес портится, если в течение его жизни ему приходится несколько раз переходить из рук в руки, меняя хозяина. Жизнь Дамки сложилась так причудливо и беспечно, что она не удосужилась завести себе постоянного хозяина, и, может быть, поэтому ее сердце вмещало в себе любовь к людям вообще, а не к кому-нибудь персонально. Она даже терпеливо сносила мелкие несправедливости, выпадающие на ее долю, отлично понимая, что человек может быть чем-то раздражен, озабочен и ему в данный момент не до нее. Надо было только тактично перетерпеть грубость, не навязываться, и люди опоминались. Заметила Дамка, что лучше всего иметь дело с человеком, когда он один, а не когда их много. Каким путем ей удавалось с ходу распознавать людей, живущих именно в ее Доме отдыха? Возможно, когда-нибудь наука возьмется ответить и на этот вопрос. Рабочий день Дамки начинался с самого раннего утра. Чуть свет она появлялась неизвестно откуда -- никто не знал, где она спит, -- и торопливо, озабоченно обегала свою территорию, проверяя, все ли в порядке. Если во время этой контрольной пробежки появлялся на крыльце человек, которому не спалось на новом месте, Дамка деликатно приближалась к нему, гостеприимно помахивая хвостом. Она делала это не для себя, а для него, чтобы показать ему, что он не одинок в этот ранний час. Человек радовался собаке, присаживался подле нее на корточки и произносил какую-нибудь чепуху, вроде: -- Ну, здравствуй. Барбос. Как живешь, миляга? Потом принимался слишком сильно чесать ей бок, чего, в общем, Дамка терпеть не могла -- в этом месте у нее уже была натерта мозоль, -- но Дамка заметила, что людям нравится делать это, и стойко переносила неприятное ощущение. Самое хлопотливое, трудное время начиналось для нее после завтрака. Часть отдыхающих следовало проводить к Щучьему озеру. Здесь кто-нибудь непременно бросал палку далеко в воду и требовал: -- Принеси. Или даже говорил слово, которого она толком не понимала: -- Апорт! Дамка кидалась в озеро, молотила передними лапами по воде и раз двадцать кряду приносила отдыхающим различные предметы, вероятно весьма необходимые им, потому что иначе чего ради они стали бы прибегать к Дамкиной помощи. Люди укладывались на песок загорать, а ей некогда было разлеживаться, она спешила домой. Здесь ее уже ждали. Новичок стоял у калитки, а кладовщик Коротков объяснял ему: -- Пойдете прямо, потом у водокачки возьмете правее, обогнете голубую дачу, подыметесь на взгорок, завернете на левую руку... Да нет, заплутаетесь, вам не запомнить. Погодите, вот Кабыздох вас проводит. -- Но откуда же он знает, что мне надо на почту? -- спрашивал отдыхающий. -- Он все знает. Такая паршивая собака, от нее ни черта не скроешь. Вы только станьте на ту тропинку и возьмите в руки письмо, она, зараза, сразу поймет, что вам на почту. |
История обостренных отношений Короткова с Дамкой была несложной.
Подле кухни стояла ее миска, в которую повар два раза в день выливал остатки еды. Против этого норми рованного расхода продуктов Коротков не возражал. Но помимо того всякий отдыхающий считал своим долгом трижды в день, выходя из столовой, прихватить что-нибудь для собаки. Больше всего перепадало ей от худосочных людей. Толстяки съедали свой рацион без остатка, а худощавые тащили все: кашу, яичницу, рыбу, колбасу, масло. Сердце буквально сжималось у Короткова, когда он наблюдал эту картину, -- уходили харчи, годные для кормления его поросенка. Дамка была сыта и без этого добавка, но вежливо ела из рук, не желая обижать гостеприимных хозяев. По вечерам она приглашала на пир соседских собак со всего поселка, и это окончательно выводило Короткова из себя. Он даже ходил к директору Дома отдыха с предложением купить капканы и расставить их вокруг территории, но директор отказал, ссылаясь на перерасход по безлюдному фонду. И тогда Коротков решил избавиться от Дамки каким-нибудь вполне человечным способом. Выбрав ненастный день в конце осени, он взял с собой повара и велел ему прихватить Дамку; все трое поехали на электричке в город за восемьдесят километров. В городе Дамка чувствовала себя неуютно, она жалась к ногам повара, напоминая ему всячески, что она тут и что им обоим лучше поскорее убираться из этого ада домой. Коротков не стал делиться своими черными планами с поваром. Выйдя на привокзальную площадь, кладовщик сказал: -- Ты, Алексей Иваныч, иди в курортторг, а мне надо на базу. Я обернусь быстренько и забегу за тобой. Кабыздох пойдет со мной. Повар ушел, и, чтобы Дамка не побежала за ним, Коротков придержал ее за шею. Дамка дрожала от трамвайных звонков и городского скрежета. Как только повар окончательно скрылся из вида, Коротков двинулся в противоположную сторону, поманив за собой собаку. Она покорно засеменила рядом с ним. На шумном перекрестке кладовщик внезапно рванулся в сторону и повис на подножке проходящего трамвая. Дамка на мгновение замерла, увидев Короткова исчезающим в вагоне, затем ринулась за трамваем прямо по мостовой. В первую секунду она легко догнала вагон, набиравший скорость на повороте, и побежала вровень с площадкой, весело-беспокойно задрав голову и стараясь превратить все это в игру, в шутку. Короткову даже чуть было не стало жаль собаку, но тут он с яростью вспомнил, какое количество пищи уплывает из-за нее на сторону, и взял себя в руки. Кто-то из пассажиров трамвая громко сказал: -- Товарищи, никто из вас не потерял собачки?.. Вон бежит за вагоном... Школьник, стоявший с краю площадки, указал на Короткова: -- Этого дядьки собака. Избавиться хочет. Пассажиры неодобрительно взглянули на кладовщика. Он прикрикнул на школьника: -- Ну-ну, ты не очень! Небось полный ранец двоек везешь?.. Почем знаешь, что моя собака? В это время трамвай уже обогнул шумный бульвар -- здесь мчались сейчас все виды городского транспорта. Дамка оказалась между отчаянно сигналящим грузовиком и мягко подпрыгивающим троллейбусом. Пассажиры даже зажмурились от испуга и жалости. А школьник сказал, глядя на Короткова: -- Хорошо, что вы не хозяин собаки, если не врете. А то бы я вам показал, как мучить животных!.. И соскочил на ходу. На душе у Короткова было скверно, его как будто даже мутило от того, что он сделал, и, выйдя из вагона, он тотчас выпил две кружки холодного пива. Полегчало. В курортторге он встретился с поваром. Они быстро закончили дела, и только тогда повар вдруг хватился собаки: -- А где же Дамка? Блудливым голосом кладовщик рассказал, как Дамка будто бы снюхалась с каким-то кобелем на улице и исчезла. Сколько он ее ни звал, она не откликалась. -- А вообще, такого дерьма не жалко. Сука, она и есть сука. Пошли, Алексей Иваныч, до поезда примем грамм по полтораста. -- Я пить с вами не желаю, -- сказал повар. -- Ты что, очумевши? -- спросил кладовщик. -- Это почему же, интересно, не желаешь со мной выпить? -- Поскольку вы паразит, -- сказал повар. И выпили они в одном буфете, но раздельно. И в поезде не разговаривали, ехали в разных вагонах. Жизнь в Доме отдыха катилась своим чередом, и только старожилы иногда вспоминали Дамку: вот, дескать, был такой пес, разумный и вежливый, решительно все понимал, оправдывая свое высокое звание -- друг человека. Так прошло с полгода. И вот однажды, первого числа, часов в десять утра, как раз после завтрака, группа отдыхающих новичков вышла из ворот, направляясь к озеру на лыжах. Никто не знал дороги, спросили у проходящего мимо кладовщика, как ближе всего пройти к Щучьему. Кладовщик начал объяснять: -- Подыметесь на эту горку, обогнете пожарку, свернете на правую руку... Он вдруг замер, устремив глаза в одну точку. На ближайшем пригорке стояла Дамка, изготовившись вести людей к озеру. -- Дамка! -- сказал кладовщик, забыв на секунду, что ее зовут Кабыздохом. Собака подбежала к нему, повизгивая от радости, что вот наконец он нашелся -- хотя это стоило ей ужасных трудов и мученья, но она отыскала его, и теперь никуда от себя не отпустит. Потом она обнюхала деловито всех новичков, помотала своим грязным, обтрепанным хвостом и приступила к исполнению служебных обязанностей -- повела их к Щучьему озеру. И.Меттер |
ВСТРЕЧИ С ЛИЗ
1 Шевеля на ходу плечами, высоко подняв голову, с победоносной улыбкой на лиловом от пудры лице, Лиз Курицына свернула с улицы Германской Революции на улицу Третьего Интернационала. С каждым шагом поворачивая туловище то направо, то налево, она размахивала, как кадилом, плетеным веревочным мешком, в который был втиснут голубой таз с желтыми цветами. Кукин повернулся через левое плечо и молодцевато шел за ней до бани. Там она остановилась, повертелась, торжествующе взглянула направо и налево и вспорхнула на крыльцо. Дверь хлопнула. Торговки, сидя на котелках с горячими углями, предложили Кукину моченых яблок. Не взглянув на них, он, радостный, спустился на реку. "Пожалуй, -- мечтал он, -- уже разделась. Ах, черт возьми!" Ледяная корка на снегу блестела на вечернем солнце. Погоняя лошадей, мужики ехали с базара. Вереницами шли бабы с связками непроданных лаптей и перед прорубью ложились на брюхо и, свесив голову, сосали воду: -- Животные, -- злорадствовал Кукин. Когда он шел обратно через сад, луна была высоко, и под перепутанными ветвями яблонь лежали на снегу тоненькие тени. "Через три месяца здесь будет бело от осыпавшихся лепестков", -- подумал Кукин, и ему представились захватывающие сцены между ним и Лиз, расположившимися на белых лепестках. Он посмеялся шуткам молодых людей, которые подзывали извозчиков и говорили "проезжай мимо", и в приятном настроении повернул в свой переулок. Клуб штрафного батальона был парадно освещен, внутри гремела музыка, на украшенной еловыми ветвями двери висело объявление: труппа батальона ставит две пьесы -- "Теща в дом -- все вверх дном" и антирелигиозную. Чайник был уже на самоваре. Мать сидела за Евангелием. -- Я исповедовалась. Кукин сделал благочестивое лицо, и под тиканье часов "ле руа а Пари" стали пить чашку за чашкой -- седенькая мать в ситцевом платье и ее сын в парусиновой рубахе с черным галстучком, долговязый, тощий, причесанный ежиком. 2 В канцелярию приковыляла хромоногая Рива Голубушкина и велела идти к Фишкиной -- графить бумагу. -- Читали газету? -- спросила она, подняв брови: -- Есть статья Фишкиной: " Не злоупотребляйте портретами вождей". -- И, откинув голову, она выкатила груди. Было холодно. В открытое окно дул мокрый ветер. Рива усердно переписывала. Кукин, стоя, разлиновывал. Фишкина, приблизив темное лицо к его руке, смотрела, и ее черная прическа прикоснулась к его бесцветным волосам. Тогда она встряхнулась и отошла к окну. Стояла, вглядываясь в тучи, коротенькая, черная, прямая и презрительная. Потом негромко высморкалась и, повернувшись к комнате, сказала: -- Товарищ Кукин. Приотворилась дверь, и кто-то заглянул. Она надела желтую телячью куртку и ушла. -- Вы ей понравились, -- выкатывая груди, поздравляла Рива и таинственно оглядывалась. -- Старайтесь к ней подъехать: она вас будет продвигать. Жаль только, что нас с ней переводят. Но ничего, я вам буду устраивать встречи. -- Возможно, -- радовался Кукин. -- В конце концов, я не против низших классов. Я готов сочувствовать. -- И ликуя, он насвистывал "Вставай, проклятьем". Красные и синие шары метались по ветру над бородатым разносчиком. На углах голосили калеки. От дома к дому ходила старуха в черной кофте: Подайте милостыньку, Христа ради, Что милость ваша -- Кормилица наша, Глухой больной старушке. У ворот с четырьмя повалившимися в разные стороны зелеными жестяными вазами Кукин положил руку на сердце: здесь живет и томится в компрессах Лиз. У нее нарывы на спине -- в газете было напечатано ее письмо, озаглавленное "Наши бани". В библиотеке висели плакаты: "Туберкулез! Болезнь трудящихся!" -- "Долой домашние! Очаги!" -- Что-нибудь революционное, -- попросил Кукин. Девица с желтыми кудряшками заскакала по лесенкам. -- Сейчас нет. Возьмите из другого. "Мерседес де-Кастилья", сочинения Писемского... Ах, черт возьми? а он уже видел себя с теми книжками -- встречается Фишкина: -- Что это у вас? Да? -- значит, вы сочувствуете! Мать сидела на диване с гостьей -- Золотухиной, поджарой, в гипюровом воротнике, заколотом серебряной розой. -- Не слышно, скоро переменится режим? -- томно спросила Золотухина, протягивая руку. -- Перемены не предвидится, -- строго ответил Кукин. -- И знаете, многие были против, а теперь, наоборот, сочувствуют. Покончив с учтивостями, старухи продолжали свой разговор. -- Где хороша весна, -- вздохнула Золотухина, -- так это в Петербурге: снег еще не стаял, а на тротуарах уже продают цветы. Я одевалась у де-Ноткиной. "Моды де-Ноткиной"... Ну, а вы, молодой человек: вспоминаете столицу? Студенческие годы? Самое ведь это хорошее время, веселое... Она зажмурилась и покрутила головой. -- Еще бы, -- сказал Кукин. -- Культурная жизнь... -- И ему приятно взгрустнулось, он замечтался над супом: -- Играет музыкальный шкаф, студенты задумались и заедают пиво моченым горохом с солью... О, Петербург' 3 -- Идемте, идемте, -- звала Золотухина. -- Долой Румынию. Кукина отнекивалась, показывала свои дырявые подметки... Ходили долго. Развевались флаги и, опадая, задевали по нос: Эх, вы, буржуи, Эх, вы, нахалы. Луна белелась расплывчатым пятнышком. В четырехугольные просветы колоколен сквозило небо. Шевелились верхушки деревьев с набухшими почками. -- Вот, все развалится, -- вздыхала Кукина, качая головой на покосившиеся и подпертые бревнами домишки, -- где тогда жить? Фишкина презрительно посматривала направо и налево: -- Фу, сколько обывательщины! Ковыляя впереди, оглядывалась на Кукина и кивала Рива и, пожимая плечами, отворачивалась: он ее не видел. Перед ним, размахивая под музыку руками, маршировала и вертела поясницей Лиз. Когда переставали трубы, Кукин слышал, как она щебетала со своей соседкой: -- В губсоюз принимают исключительно по протекции... В канцелярию пришел мальчишка: "Не теряйте времени, -- прислала Рива записку и билет в сад Карла Маркса и Фридриха Энгельса. -- Подъезжайте к Фишкиной. Она вас продвинет. Вы не читали "Сад пыток"? -- чудная вещь". -- Лиз, -- сказал Кукин, -- я вам буду верен... -- Плохи стали мои ноги, -- жаловалась мать. -- Сделала студень и оладьи, хотела отнести владыке, но, право, не могу. Попрошу бабку Александриху, а ты будь любезен, Жорж, присмотри за ней издали. -- Сейчас, -- сказал Кукин и, дочитав "Бланманже", закрыл переложенную тесемками и засушенными цветками книгу. -- Ах, -- вздохнул он, -- не вернется прежнее. Штрафные, ползая на корточках, выводили мелкими кирпичиками на насыпанной вдоль батальона песочной полоске: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь". Лиз лиловая, с лиловым зонтиком, с желтой лентой в выкрашенных перекисью водорода волосах, смотрела. Кукин остановился и обдергивал рубашку. Лиз засмеялась, покачнулась, сорвалась с места и отправилась. За ней бы? -- но нельзя было оставить без присмотра Александриху. Возвращались вместе -- Александриха в холщовом жилете и полосатом фартуке и унылый Кукин в парусиновой рубашке с черным галстучком -- и белесым отражением мелькали в черных окошках. -- Утром дух бывает очень вольный, -- рассказывала Александриха... Бегали мальчишки и девчонки. Хозяйки выходили встречать коров. В лоске скамеек отсвечивалась краснота заката. Запахло пудрой: на крыльце у святого Евпла толпилась свадьба -- какое предзнаменование! 4 В воде расплывчато, как пейзаж на диванной подушке, зеленелась гора с церквами. Солнце жарило подставленные ему спины и животы. -- Трудящиеся всех стран,-- мечтательно говорил Кукину кассир со станции,-- ждут своего освобождения. Посмотрите, пожалуйста, достаточно покраснело у меня между лопатками? Шурка Гусев, мокрый, запыхавшийся, с блестящими глазами прибежал по берегу и схватил штаны: -- Девка утонула! Толпились мужики, оставив на дороге свои возы с дровами, бабы в армяках и розовых юбках -- с ворохами лаптей за спиной, купальщицы -- застегивали пуговицы. -- Вот ее одежда,-- таинственно показывала мать Ривы Голубушкиной, кругленькая, в гладком черном парике с пробором.-- Знаете ее обыкновение: повертеть хвостом перед мужчинами. Заплыла за поворот, чтобы мужчины видели. "Почему вы к ней не подъезжаете? -- писала Рива.-- Я опять пришлю билет. Будьте обязательно. Есть вокальный номер: Деньги у кого, Сад наш посещает, А без денег кто -- В щелки подглядает. После него сейчас же подойдите: -- Что за обывательщина! Я удивляюсь; никакого марксистского подхода!" Пыльный луч пролезал между ставнями. Ели кисель и, потные, отмахиваясь, ругали мух. Тихо прилетел звук маленького колокола, звук большого -- у святого Евпла зазвонили к похоронам. Бросились к окнам, посрывали на пол цветочные горшки, убрали ставни. -- Курицыну,-- объявила Золотухина, по пояс высунувшись наружу. Кукина перекрестилась и схватилась за нос: -- Фу! -- Чего же вы хотите в этакое пекло,-- заступилась Золотухина.-- А мне ее душевно жаль. -- Конечно,-- сказал Кукин,-- девушка с образованием... После чаю вышли на крыльцо. Штрафные пели "Интернационал". Блеснула на гипюровом воротнике серебряная роза. -- В ротах,-- встрепенулась Золотухина,-- в этот час солдаты поют "Отче наш" и "Боже, царя". А перед казармой -- клумбочки, анютины глазки... Я люблю эту церковь,-- показала она на желтого Евпла с белыми столбиками,-- она напоминает петербургские. Все повернули головы. По улице, презрительно поглядывая, черненькая, крепенькая, в короткой чесунчовой юбке и голубой кофте с белыми полосками, шла Фишкина. -- Интересная особа,-- сказала Кукина. Жорж поправил свой галстучек. Л.Добчин 1924 |
Здание на песке
Я сидел в уголку и задумчиво смотрел на них. - Чья это ручонка? - спрашивал муж Митя жену Липочку, теребя ее за руку. Я уверен, что муж Митя довольно хорошо был осведомлен о принадлежности этой верхней конечности именно жене Липочке, а не кому-нибудь другому, и такой вопрос задавался им просто из праздного любопытства... - Чья это маленькая ручонка? Самое простое - жене нужно было бы ответить: "Мой друг, эта рука принадлежит мне. Неужели ты не видишь сам?" Вместо этого жена считает необходимым беззастенчиво солгать мужу прямо в глаза: - Эта рука принадлежит одному маленькому дурачку. Не опровергая очевидной лжи, муж Митя обнимает жену и начинает ее целовать. Зачем он это делает, бог его знает. Затем муж бережно освобождает жену из своих объятий и, глядя на ее неестественно полный живот, спрашивает меня: - Как ты думаешь, что у нас будет? Этот вопрос муж Митя задавал мне много раз, и я каждый раз неизменно отвечал: - Окрошка, на второе голубцы, а потом - крем. Или: - Завтра? Кажется, пятница. Отвечал я так потому, что не люблю глупых, празд-ных вопросов. - Да нет же! - хохотал он. - Что у нас должно родиться? - Что? Я думаю, лишенным всякого риска мнением будет, что у вас скоро должен родиться ребенок. - Я знаю! А кто? Мальчик или девочка? Мне хочется дать ему практический совет: если он так интересуется полом будущего ребенка, пусть вскроет столовым ножиком жену и посмотрит. Но мне кажется, что он будет немного шокирован этим советом, и я говорю просто и бесцельно: - Мальчик. - Ха-ха! Я сам так думаю! Такой большущий, толстый, розовый мальчуган... Судя по некоторым данным, он должен быть крупным ребенком... А? Как ты думаешь... Что мы из него сделаем? Муж Митя так надоел мне этими вопросами, что я хочу предложить вслух: "Котлеты под морковным соусом". Но говорю: - Инженера. - Правильно. Инженера или доктора. Липочка! Ты показывала уже Александру свивальнички? А нагрудничков еще не показывала? Как же это так?! Покажи. Я не считаю преступлением со стороны Липочки ее забывчивость и осторожно возражаю: - Да зачем же показывать? Я после когда-нибудь увижу. - Нет, чего там после. Я уверен, тебя это должно заинтересовать. Передо мной раскладываются какие-то полотняные сверточки, квадратики. Я трогаю пальцем один и робко говорю: - Хороший нагрудничек. - Да это свивальник! А вот как тебе нравится сия вещь? Сия вещь решительно мне нравится. Я радостно киваю головой: - Панталончики? - Чепчик. Видите, тут всего по шести перемен, как раз хватит. А колыбельку вы не видели? - Видел. Три раза видел. - Пойдемте, я вам еще раз покажу. Это вас позабавит. Начинается тщательный осмотр колыбельки. У мужа Мити на глазах слезы. - Вот тут он будет лежать... Большой, толстый мальчишка. "Папочка, - скажет он мне, - папочка, дай мне карамельку!" Гм... Надо будет завтра про запас купить карамели. - Купи пуд, - советую я. - Пуд, пожалуй, много, - задумчиво говорит муж Митя, возвращаясь с нами в гостиную. Рассаживаемся. Начинается обычный допрос: - А кто меня должен поцеловать? Жена Липочка догадывается, что этот долг всецело лежит на ней. - А чьи это губки? Из угла я говорю могильным голосом: - Могу заверить тебя честным словом, что губы, как и все другое на лице твоей жены, принадлежат именно ей! - Что? - Ничего. Советую тебе сделать опись всех конечностей и частей тела твоей жены, если какие-нибудь сомнения терзают тебя... Изредка ты можешь проверять наличность всех этих вещей. - Друг мой... я тебя не понимаю... Он, Липочка, кажется, сегодня нервничает. Не правда ли?.. А где твои глазки? - Эй! - кричу я. - Если ты нащупаешь ее нос, то по левой и правой стороне, немного наискосок, можешь обнаружить и глаза!... Не советую даже терять времени на розыски в другом месте! Вскакиваю и, не прощаясь, ухожу. Слышу за своей спиной полный любопытства вопрос: - А чьи это ушки, которые я хочу поцеловать?.. Недавно я получил странную записку: "Дорог Александ Сегодня она, кажется, уже! Ты понимаешь?.. Приходи, посмотрим на пустую колыбельку она чувствует себя превосход. Купил на всякий слу. карамель. Остаюсь твой счастливый муж, а вскорости и счастли. отец!!!?! Ого-го-го!!" "Бедняга помешается от счастья", - подумал я, взбегая по лестнице его квартиры. Дверь отворил мне сам муж Митя. - Здравствуй, дружище! Что это у тебя такое рас-терянное лицо? Можно поздравить? - Поздравь, - сухо ответил он. - Жена благополучна? Здорова? - Ты, вероятно, спрашиваешь о той жалкой кляче, которая валяется в спальне? Они еще, видите ли, не пришли в себя... ха-ха! Я откачнулся от него. - Послушай... ты в уме? Или от счастья помешался? Муж Митя сардонически расхохотался: - Ха-ха! Можешь поздравить... пойдем, покажу. - Он в колыбельке, конечно? - В колыбельке - черта с два! В корзине из-под белья! Ничего не понимая, я пошел за ним и, приблизившись к громадной корзине из-под белья, с любопытством заглянул в нее. - Послушай! - закричал я, отскочив в смятении. - Там, кажется, два! - Два? Кажется, два? Ха-ха! Три, черт меня возьми, три!! Два наверху, а третий куда-то вниз забился. Я их свалил в корзину и жду, пока эта идиотка акушерка и воровка нянька не начнут пеленать... Он утер глаза кулаком. Я был озадачен. - Черт возьми... Действительно! Как же это случилось? - А я почем знаю? Разве я хотел? Еще радовался, дурак: большой, толстый мальчишка! Он покачал головой. - Вот тебе и инженер! Я попробовал утешить его: - Да не печалься, дружище. Еще не все потеряно... - Да как же! Теперь я погиб... - Почему? - Видишь ли, пока что я лишился всех своих сорочек и простынь, которые нянька сейчас рвет в кухне на пеленки. У меня забрали все наличные деньги на покупку еще двух колыбелей и наем двух мамок... Ну... и жизнь моя в будущем разбита. Я буду разорен. Всю эту тройку негодяев приходится кормить, одевать, а когда подрастут - учить... Если бы они были разного возраста, то книги и платья старшего переходили бы к среднему, а потом к младшему... Теперь же книги нужно покупать всем вместе, в гимназию отдавать сразу, а когда они подрастут, то папирос будут воровать втрое больше... Пропало... все пропало... Это жалкое, пошлое творение, когда очнется, попросит показать ей ребенка, а которого я ей предъявлю? Я думаю всех вместе показать - она от ужаса протянет ноги... как ты полагаешь? - Дружище! Что ты говоришь! Еще на днях ты спрашивал у нее: "А чья это ручка? Чьи ушки?" - Да... Попались бы мне теперь эти ручки и губки! О, черт возьми! Все исковеркано, испорчено... Так хорошо началось... Свивальнички, колыбельки... инженер... - Чем же она виновата, глупый ты человек? Это закон природы. - Закон? Беззаконие это! Эй, нянька! Принеси колыбельки для этого мусора! Вытряхивай их из корзины! Да поставь им на спине чернилами метки, чтобы при кормлении не путать... О Господи! Выходя, я натолкнулся в полутемной передней на какую-то громадную жестяную коробку. Поднявши, прочел: "Детская карамель И. Кукушкина. С географическими описаниями для самообразования". Аркадий Аверченко |
Маленький фельетон
Анкета Французский журнал «La Revue» задумал и привел в исполнение интересную анкету на тему: «Как и что пьют французские писатели?» Одна из петербургских газет, вдохновившись этим примером, произвела подобную же анкету среди русских писателей. И в результате получился вывод, что ни французские, ни русские писатели и в рот хмельного не берут, а только и мечтают о чистой ключевой воде. Не знаем насколько это верно относительно французских писателей, но относительно русских мы решили проверить анкету по способу audiatur et altera pars. Так как в данном случае altera pars являются буфетчики посещаемых русскими писателями ресторанов, то мы и очутились первым долгом у буфетчика литературного ресторан «Вена» - Скажите, пожалуйста, что пьют русские писатели? - Русские писатели пьют преимущественно очищенную, но не брезгуют и пивом, которое спрашивают всегда бокалами. Когда средства позволяют русские писатели охотно требуют и коньяку, предпочитая хорошим, но дорогим маркам плохие, но зато дешевые вина русские писатели пьют редко, - только когда их угощают, - что же касается ликеров то склонности к ним не чувствуют предпочитая повторить коньяк, чем перейти на ликер. В отношении закуски русские писатели требуют преимущественно той закуски, которой за наименьшую цену полагается наибольшее количество. Многие пьют совершенно не закусывая или совершают обряд ерша заключающийся в том, что каждую рюмочку водки заглатывают глотком пива. Минеральную воду русские писатели не пьют, но квасу требуют и притом со льдом. - А как пьют русские писатели? - В кредит-с, хотя некоторые пьют и на наличные или в рассрочку платежа. Иногда русские писатели оставляют заложника и затем его выкупают. В отношении, так-сказать, емкости русские писатели идут непосредственно за купцами, причем и рюмки среднего размера - поменее купеческого и поболее общегражданского - называют у нас писательскими. Некоторые русские писатели пьют до положения риз, но большая часть русских писатели отличается хорошей закалкой и ума не пропивает. Напишись, русские писатели или целуются, или ругаются, а некоторые произносят речи на тему об искусстве или рассказывают про авансы, которые они получили и пропили, или собираются получить и пропить. Замечено, между прочим, что суммы этих авансов русские писатели по большей части значительно преувеличивают. В «Капернауме» - Скажите, пожалуйста, что и как пьют русские писатели? -Водку-с. Закуску спрашивают мало. Бывают, которые начинают прямо с пива. - А вина? - Не уважют-с. Старые писатели – те действительно, требовали винца и толк понимали, а у нынешних кроме водки никакой продукт не идет. - И много пьют? - Пьют зло-с. Злее писателя один только мастеровой пьет-с. У Федорова - Русский писатель больше у стойки пьет, а на закуску выбирает бутерброд из пятачковых. Некоторые беллетристы припускают в водку пиконцу. Репортеры - те всегда требуют, чтобы пирожки были как огонь горячие, потому что они с морозу и на ходу. Когда писатели с актерами соединяются, мы их за круглый стол сажаем, а то уж очень руками размахивают. У Кюба Русские писатели совершенно не спрашивают шампанского, хотя есть группа писателей, которые ничего кроме шампанского не спрашивают даже к раннему завтраку. Ликеры русские писатели спрашивают по большей части такие, каких не существует вовсе. Русские писатели не дегустируют, а пьют залпом, На чай дают щедрее нефтяников, и разве только кораблестроительные инженеры дают на чай щедрее русских писателей. В театральном клубе - Ох, русские писатели, эх, русские писатели... Чего только не пьет русский писатель! Вот разве джину не пьет еще и пель-элю не спрашивает. Но и до этого дойдет! Все пьет русский писатель, здорово пьет русский писатель, большой кредит нужен русскому писателю, ибо много может вместить русский писатель. - А пьют ли русские драматурги? – И курица пьет, как же не пить русскому драматургу? Но драматург на четвертом месте по емкости. В первую голову идет по емкости публицист, за ним беллетрист, после поэт, а затем уж драматург. Таковы результаты нашей беспристрастной анкеты. Выводы сумеет сделать сам читатель. ВЛАД. АЗОВ. http://starosti.ru/article.php?id=7362 |
Енот и Папуас
"В данном конкретном пространстве существует несколько верных способов дождаться чего угодно. Из них лично мне известен только один -- не ждать. Только не надо притворяться и косить глазом, тогда ничего не выйдет. Нужно просто не ждать, и оно полезет к вам изо всех щелей, с криком "а вот и я!". Не вздумайте в него вцепиться. Оно тут же, без всякого крика, просочится сквозь пальцы и уползет в те же щели. Лучше посмотрите на него с тоской и представьте, что оно останется с вами по гроб жизни. Оно останется, честное слово. А еще в этом пространстве существует несколько верных способов не дождаться никогда. Не смотрите вы на этот телефон, не таскайте его за собой в ванну -- он все равно никогда больше в этой жизни не зазвенит. И не сидите вы возле этого окна -- мимо него пройдут все живые и мертвые этого мира, пролетят все ангелы и птицы, проползут все гады земные на чреве своем, и только одна-единственная тень никогда не вывернет из-за угла. И не пытайтесь надуть этот мир. Не ложитесь спать с надеждой проснуться от звонка в дверь. Вы проснетесь в три часа ночи, и сегодня уже точно никто не придет, и спать уже не хочется, а до утра с его спасительными иллюзиями еще, ох, как долго. Наплюйте. Наплюйте на все, и у вас появятся тысячи и миллионы от всей души ненужных вам вещей. Все будут завидовать, но вам и на это будет наплевать". *** Так думал юный папуас, дрожа от утренней сырости на острове, однажды открытом Миклухо-Маклаем просто так, с похмелья и от дурного настроения. И кто их просил, этих вечно пьяных великих мореплавателей, сочинять мир по своему образу и подобию, рисовать трясущимися руками Африку и Австралию, отбирать у индейцев Америку и лепить куда попало? Хорошо, что все они, в конце концов, заболели малярией, утонули, сошли с ума и были съедены ими же придуманными дикарями. А то неизвестно чего еще они натащили бы на этот и без них скособоченный глобус. Вот и Миклухо-Маклай, простой, ведь, русский человек, лежал бы себе на печке и гордился тем, что все у него не как у людей -- летосчисление кривое, свиньи в доме живут, а тоска какая... Так нет же, придумал себе папуасов, хотел, наверное, чтобы они у него счастливые получились. Но у него тоже ничего не вышло. Вот и запил Миклухо, да и выловил как-то из неназванного серого киселя никому не нужный остров, на котором теперь мучается в предрассветных кустах юный папуас с мокрым луком в руках и дожидается такого же несчастного сумчатого енота. Иногда, после многообещающего шуршания, из кустов выскакивал неинтересный муравьед или полосатый бело-коричневый младенец. Эти младенцы таинственным образом расплодились на острове сразу после его открытия Миклухо-Маклаем. Никто не знал, откуда они берутся и как они размножаются, во всяком случае, никто не заставал их за этим занятием, но размножались они удивительно быстро. Применить их к какой-нибудь пользе тоже никому не удалось. Однажды экспедиция людоедов с соседнего острова наловила восемь мешков этих младенцев и торжественно зажарила под бой тамтамов, но есть их никто не стал -- вкусом младенцы больше всего напоминали грибы. Людоеды, они, конечно, люди с широкими взглядами на жизнь, но для них грибы -- все равно, что кошке огурцы. Есть можно, но противно. *** "А я всегда завидовал тем, кто твердо уверен в своем существовании. Как это, должно быть, прекрасно -- проснуться утром, посмотреть в зеркало и обрадоваться: "Вот он я, Вася Печкин!" А я... Я смотрю на зеркальное существо, пытаюсь напялить его на себя, втиснуться в него, а оно не лезет, морщит и лопается на спине, и мои глаза никак не желают совмещаться с дырками в его резиновом лице. Так и хожу весь день, как дурацкий кенгуру из детского парка, выглядывая через проеденную мышами прореху в душном костюме, чтобы не растянуться от чьей-то дружелюбной подножки". *** Так думал сумчатый енот, крупно дрожа в редком кустарнике. Он никак не мог решиться на то, что все равно неизбежно -- выйти из кустов и появиться перед папуасом, наперед зная, что все напрасно, что тот будет напряженно смотреть насквозь, и, уже навсегда, остаться ничем. И тогда зачем это все? Зачем эта дрожь в сырых кустах на никому не нужном острове, зачем это ежедневное выламывание суставов для того, чтобы найти с этим миром ну хоть какие-то точки соприкосновения? *** "Все это глупости, мой мальчик, -- говорил Миклухо-Маклай, задумчиво ковыряя дырку на колене. -- Тебе, сынок, повыдерут перья, отмоют добела и заставят поливать помидорную рассаду. Можно бороться с наступлением зимы или с дрейфом материков, но с этим миром бороться нельзя. Он одушевлен и начисто лишен иллюзий". "Иллюзий... Что останется от этого мира, если убрать все эти глупые веру-надежду-любовь? -- думал юный папуас, сидя в засаде. -- Зачем он мне без иллюзий? И зачем он тогда себе, раз он все-таки одушевлен?" Папуас подергал мокрую провисшую тетиву, и тут из кустов на мягких непослушных лапах выполз сумчатый енот. Д.Горчев |
Лютой ненавистью я ненавижу салат "Мимоза".
Нельзя сказать, чтобы он был невкусным, - нет, почему, вполне съедобная, в меру вредная пищевая глина, пародия на селедку под шубой. Ненавижу я его по соображениям эстетическим и идеологическим; я через него всю эту среднебрежневскую эпоху ненавижу, перемежающуюся хромоту застоя, постоянную, не дающую ни на минуту забыться нехватку всего, необходимого для жизни: билетов, мяса без костей, книг, лекарств, книг, кранов-смесителей и каких-то болтов и прокладок к ним, книг, детских игрушек, гречки, купальников, книг из серии "Библиотека поэта", батареек нужного размера, мест в гостинице, лосося в собственном соку, книг из серии "Литературные памятники", кофе, питьевого чая (непитьевой был в продаже всегда), книг, стирального порошка, дрожжей, книг, оправ для очков, сапог, книг. Книги как бумажный продукт в магазинах были, но только поддельные, комсомольские, с говнозадором: "С ветром споря", или стихи Игоря Кобзева - про то, например, как грабитель напал на кассиршу, а та смело вступила с ним в борьбу ("Кассирша знала: бой они вели // Не только за народные рубли"), или проза Антонины Коптяевой - не хочу даже начинать думать, кто такая. Все, кто сумел, нашли какой-нибудь блат, но и у блата была своя иерархия. Так, я, конечно, пристроилась к Союзу писателей и еженедельно получала свою гречку, чай со слоном, банку рыбных консервов, зефир в шоколаде, полиэтиленовый кулечек развесного "Мишки на севере" и, в общем, каталась как сыр в масле, но уже в Лавке писателя на Кузнецком мосту выходил облом: я была всего лишь Член Семьи Покойного Писателя, жалкая маргинальная козявка, и хорошо помню, как мне отказались продать "Тараканище" Корнея Чуковского, - кишка тонка, это не для вас, девушка. В то же время летом сияло прекрасное солнце, а зимой шел чудесный снег, и если б даже с неба сыпались головешки или конский навоз, - мы бы тоже как-то перетерпели бы, приспособились, носили бы колпаки, сделанные из картонной тары, что ли. Но все же хотелось жить с достоинством, поелику возможно, и женщины семидесятых, в творческом порыве, изобрели салат "Мимоза". Я, конечно, не знаю точно, кто и когда его изобрел, но помню, что с начала 70-х он начал набирать бешеную популярность, и в вечных разговорах о том, кто что как приготовил, "Мимоза" обсуждалась самым оживленным образом, как удивительная, яркая и, я бы сказала, динамическая новинка. "Мимозу" можно было приготовить из всего: она бывала с рыбой и без рыбы, с сыром и без сыра, с луком и без лука, в зависимости от настроения и от того, какой продукт был в дефиците на тот конкретный момент. Главное в ней было - майонез и натертые на терке вареные желтки, из-за сходство коих с шариками мимозы салат и получил свое название. Семидесятые - это повесть Юрия Трифонова "Обмен" (она написана в 1969 году, но время тогда стояло куском, и с середины 60-х по середину 80-х почти не менялось, а потом изменилось все сразу). Это повесть про интеллигенцию, про совесть, про предательство, про продажу души. Нет, не так, это нежнее, чем продажа, это именно обмен. Какая при застойном социализме "продажа"? - никто не торгует, так что и не продает. Ты если даже хочешь купить что-нибудь - книги, гречку, билеты, сапоги, дополните список сами, - ничего у тебя не выйдет, либо их нет, сапог этих, либо денег твоих не хватит. А вот обменять можно: работаешь в мясном магазине - меняешь мясо на билеты в театр (например), а эти билеты - на меховую шапку, и так, понемногу, можно дойти до чего-нибудь остро нужного. Интеллигенты, правда, не работают в мясном магазине, но где-то же они работают? Я вот работала в издательстве, и у меня тоже был свой товарец, хе-хе: я обменяла пачку труднодоставаемых книг нашего издательства Восточной литературы, - сказки народов Кении или там Южного Йемена - на глазную операцию вне очереди. А это вам не жук чихнул. Но я интеллигент не настоящий, а богемной молью траченый. Я в юности и на рынке торговала, правда, один только день, скучно мне стало стоять и от мух отмахиваться. А дело было так: у моей мамы из сумочки украли 100 рублей, большие деньги, между прочим. Обидно. А у нас на даче случился огромный урожай яблок. Девать их было некуда. Мы с братом решили набрать мешок яблок и продать на рынке, а деньги отдать маме, чтобы не жалела об украденном. Так и сделали, и я простояла несколько часов под деревянным навесом рядом с мужичком-куркулем, который тоже привез яблоки, желтые. А мои были с красным полосатым боком, штрифель. Пятьдесят копеек платишь за выдачу весов - двухтарелочных, с красными гусиками-носиками; на одну тарелку кладешь яблоки, на другую - гирьки, пока весы не уравновесятся и гусики не встретятся носиками; часа полтора было очень увлекательно. На 60 рублей я наторговала. Потом стала зевать. Захотелось домой. Покупателей было мало. Мужик ворчал, ругая народ. Мимо шли дети лет семи-восьми, я подозвала их и дала им яблок, они с опаской взяли. Мужик онемел. Потом пришел в себя, тряхнул головой и трагическим, удушенным голосом вопросил: "И чтой-т-ты такая простая? Али в горе жила?!" Так вот, герой Трифонова, интеллигент, женат на куркульского склада женщине, Лене. Мать у героя - ясен пень, интеллигент, любовница Таня - тоже интеллигент, - она герою в постели шепчет стихи Пастернака, и он думает, что она была бы ему лучшей женой - но и Лену эту свою куркульскую он любит, хотя она за годы брака с ним и отяжелела (читай: ела лишнее), но эта ее прибавочная плоть все же желанна ему, и он ею и пленен и подмят. А она, дрянь такая, любит комфорт, любит жилплощадь, любит вкусную, редкую, труднодоступную, деликатесную еду - сайру. И - незаметно для себя - он совершает обмен, подмену, предает идеалы интеллигенции и переходит на сторону вот этого грубого потребительства. Совершенно замечательная повесть, да и вообще Трифонов писатель совершенно замечательный, и сейчас, когда эта эпоха безвозвратно отошла, проза Трифонова - едва ли не единственное окно в ту жизнь, в то время и в те интеллигентские душевные муки. Ибо каждый будет предан, и каждый предаст, но интеллигенту, в отличие, скажем, от куркуля, предавать тяжело, болезненно: ведь у него есть совесть, и ее так просто не задушишь. Спектакль по повести "Обмен" был поставлен в Театре на Таганке. Я ходила на него. Там была такая сцена: герой, с авоськами в руках, - а в авоськах баночки, баночки, баночки - стоит перед глухой кирпичной стеной. И медленно и задумчиво сам себе говорит: "Лена любит сайру. Ле-на лю-бит сай-ру...". Вот как бы это понял сейчас зритель из поколения тридцатилетних? А интеллигенция, сидевшая в тогдашнем зале ошую и одесную, читала текст, как открытую книгу: ну и сволочь эта Лена. Зажралась совсем. Сайру ей подавай. Сайру в собственном соку доставали. Бывало, в магазине ее внезапно выбрасывали - и тогда можно было прикупить несколько баночек, но не десять, как думают сегодня ностальгирующие по советским временам идиоты, - десять вам никто не отпустит, - а две, максимум три в одни руки. Если вы пришли с детьми, то детские руки тоже считались, и тогда больше. Поэтому, когда гуляешь с двумя малыми детьми, то имело смысл не бродить по аллеям парка, а прогуливаться по улицам, поглядывая в окна магазинов: не выбросили ли чего-нибудь? не выстроилась ли помимо обычных очередей одна особо злокачественная очередь? а, выстроилась?! - кидаешься туда, потрясаешь детьми, другие тоже потрясают своими; минут через сорок - час ты с продуктом. Румяные и довольные... так прошла молодость. Сайру в масле купить было легче, но ели ее, ругаясь: вот зачем испорчен драгоценный продукт? Это как если бы сейчас торговали развесным трюфелем - в томате, с луком и тертой морковкой. Сайра - один из компонентов "Мимозы" рыбной. Добытую баночку приберегали к празднику. Вместо сайры можно было намять вилкой консервированного лосося, популярны в этом качестве были и шпроты. Получалось нежно. "Нежность" тут вообще ключевое слово. Второй компонент - вареная, натертая на терке картошка или, у некоторых хозяек, морковка. Это неправильный компонент, добавляемый для сытости, но из песни слова не выкинешь. К тому же картошка и морковка, пусть черные и гнилые, были в совке всегда. Коммунисты, пляшите, ударяя в ладоши: всегда. Если вам не хотелось черного-гнилого, или вы были богатенький, можно было купить картошку на рынке, да не очень дорого она там и стоила, потому что росла вон там, в Подмосковье, делов-то. И вдоль дорог всегда ее продавали - едешь летом на машине, а у обочины выставлено ведро картошки, другое с георгинами - купи. В Питере мы всегда покупали картошку в Буграх - что за аномалия такая в Буграх, не знаю, но там всегда продавалась картошка у обочин. В благородную и дорогую "Мимозу" класть картошку, конечно, было преступно. Зато сыр - это был компонент обязательный. Спрашивать, какой сорт, неуместно http://tanyant.livejournal.com/ |
От слова к запаху: Русская литература, прочитанная носом
Антология Обложка книги: деревянная шкатулка с вложенными в нее герметичными пакетами. Внутри каждого - страница, к которой прикреплен мешочек с "ароматом". Людям с нормальным, не ослабленным обонянием, нюхать рекомендуется бумагу, т. к. от мешочка может исходить слишком резкий запах. СОДЕРЖАНИЕ (СОДЕРЖИМОЕ) Аннотированный указатель 1. ПСАЛТИРЬ Смирна и стакти и кассиа от риз Твоих, от тяжестей слоновых, из нихже возвеселиша Тя (Псалтирь, 44, 9). Смирна - это мирра (греч. Myrrha, от араб. мурр - горький), которую еще египтяне использовали при бальзамировании. Аромат резкий, похож на скипидар или камфору. Состоит из смолы и камеди (т. е. древесного клея, который появляется на почках и порезах коры). Для изготовления библейского благовония годятся разные породы деревьев семейства бурзеровых, что растут в Южной Аравии и Эфиопии; чаще всего брали камедистую смолу от Balsamea Myrrha, а на Руси сырьем стала смола елей и сосен. Мирра очень пахучее и горькое благовоние, употреблялась в лечебных целях, для курения и умащения на пиршествах; упоминается в описаниях многих религиозных обрядов; естественно, она перешла и в христианство. Собирают мирру со стволов деревьев гроздьями, точнее - желто-бурыми комками. Теперь дальше. Если эту смолу отжать, то жидкая часть будет стакти (по-гречески - капля; в церковнославянском словаре переводится: то есть, ладан), а густая - собственно смирна. Ладан и смирна - дары, принесенные волхвами младенцу Иисусу. (Надо же нам когда-нибудь и эту композицию понюхать). В псалме говорится о запахе "от риз" - это потому, что т. н. зерна (застывшие капельки) смирны закладывали также в складки одежды. Кассиа - дикая корица. И мирра, и корица считаются мужскими эротическими запахами. А вот ладан - аромат возвышенный, пробуждающий дух, а не тело. Материалы. Первая страница сделана из пергамента. В кожаную "суму" положены: шарик из воска и меда, с закатанным в него порошком корицы, мирра в деревянном "ковчежке" и три вида ладана: розовый афонский, изготовленный замечательным монахом сербом, бежавшим от Тито; кипарисовый иерусалимский; и простой, сосновый, из Оптиной пустыни. Весь ладан качественный, из хорошей смолы, а не какая-нибудь химия, что продается нынче в церковных лавках. Добавлен еще иссоп - "трава покаянная" из 50-го псалма (Окропиши мя иссопом, и очищуся). Выращена дома, на подоконнике; на пакетике с семенами (куплен на ярмарке "Русский фермер-1999" в Гавани), было написано: "Иссоп обыкновенный". 2. XVIII ВЕК Лаванда. Аромат холодный, свежий, горьковатый. Лаванду начали выращивать в монастырских садах Европы в ХIII веке. На основе лавандового масла, собственно, и стали делаться первые французские композиции. Произошел качественный скачок в парфюмерии, началось новое время. Лаванда скромна - она не столько звучит сама, сколько нейтрализует неприятные запахи, - подмалевок, так сказать, основа для более тонких благоуханий. Считается, что запах лаванды способствует самопознанию, уменьшает умственную вялость. Нормализует ритм. (Пиитический спор Тредьяковского - Ломоносова - Сумарокова, транспонированный в ароматический регистр, - лаванда и есть). Материалы: бумага ХVIII века, выкинутая на помойку при переезде рукописного отдела Пушдома, кусочек материи, выпрошенный у реставраторов. Засушенные цветы и листья лаванды; лавандовое масло. 3. ВАСИЛИЙ ЖУКОВСКИЙ Фиалка; оттенок - ваниль-бурбон. (Сочетание запаха родных лесов и иноземной пряности). Фиалка (аромат легкий, нежный, шелковистый). Способствует расслаблению, успокаивает нервную систему. Ваниль дает радость чувствам, делает сердце добрым, располагает к доверительному общению. Материалы: Бумага голубоватого оттенка; в жестяную коробочку положены две палочки ванили и засахаренные цветы фиалки (парижское лакомство, традиционный подарок куртуазных ухажеров). Честно говоря, все "Людмилы" и "Светланы" уже ничем не пахнут, а "крещенский вечерок" засахарился до состояния детского леденца. 4. АЛЕКСАНДР ПУШКИН Роза, разумеется. Аромат помогает забыть о повседневных проблемах и мысленно переносит в чистые сферы бытия. Преобразует озлобление, разочарование и печаль в энергию самосовершенствования. Уменьшает чувство обиды и ревности, помогает ощутить удовольствие от одиночества. Люди, вдыхающие аромат розы, вызывают симпатию с первого взгляда. Помогает при аритмии (!). Материалы: Пушкин писал еще на серо-голубой, рыхлой и толстой бумаге, она практически не отличалась от бумаги ХVIII в. Розы, розы, розы - и парча, пропитанная розовым маслом. 5. ДЕНИС ДАВЫДОВ Порох. Ну, что тут комментировать. Пороху никто тоже не нюхал. Черный, дымный, сделан по всем правилам: из древесного угля, серы и селитры. Горит хорошо - проверено. К тому же запах горелого пороха выразительнее. За помощь в изготовлении и лабораторном испытании пороха выражаю благодарность сыну. 6. АФАНАСИЙ ФЕТ Ландыш, рододендрон, муск. Так дева в первый раз вздыхает - О чем - не ясно ей самой, - И робкий вздох благоухает Избытком жизни молодой. Фет, стихотворение "Первый ландыш". А вот Шеншин: Рододендрон, рододендрон! Хороши не только розы. Хорошие большие томы И поэзии, и прозы. Ландыш (аромат шелковистый, нежный); рододендрон (аромат влажный, слегка вяжущий), муск (дурманяще-пряный, слегка перечный). Впрочем, муск перебивает все остальные запахи. Материалы: желтоватая бумага середины ХIХ в., ткань - атлас. Наполнители: веточка азалии (почти рододендрона), цветы ландыша, лепестки мускатного цвета (мацис). 7. НИКОЛАЙ НЕКРАСОВ Деготь (выгонка из трех пород дерева: сосна, береза, родная осина). Русский дух; усиливает патриотические чувства. Материалы: бумага для писем ХIХ в., но дешевле, чем у Фета; материя - кусок зеленого сукна с ломберного столика. За помощь в изготовлении дегтя выражаю благодарность сыну. 8. ИВАН ТУРГЕНЕВ Жасмин. Запах стимулирует творчество. Помогает адаптироваться к незнакомой обстановке. Обладает расслабляющим действием. Усиливает чувственность, считается "женским" ароматом, т. к. устраняет фригидность. Одно из главных растений, использовавшихся в классической (натуральной) парфюмерии. Материалы: бумага для писем ХIХ в., ветхий шелк неизвестного происхождения, засушенные цветы жасмина, жасминовое масло. 9. ФЕДОР ДОСТОЕВСКИЙ Пачули. Так пахнут у Достоевского малосимпатичные персонажи. В 60-е гг. ХIХ в. "пачули" были самыми популярными духами. У пачули, как говорится в справочниках, "таинственный аромат, который человеку либо нравится, либо он его ненавидит". Достоевский его терпеть не мог, поэтому в его романах пачули встречаются почти так же часто, как "зловонные черные лестницы". Запах пачули стабилизирует и облегчает чувство страдания, очень полезен при состоянии неуверенности в себе. Его вдыхают, чтобы приготовиться к большим переменам в жизни. При всем при этом - сильный эротический стимулятор. "Послание власти цветов о гармонии и любви - именно то, чем наделен запах пачули", - это уже из современной "восточной" книжки, дешевой и пошлой - как запах пачули. Материалы: бумага - та же, что у Некрасова; дешевая обивочная ткань (кажется, более позднего времени, конец ХIХ-го, но все равно не дороже той, что можно было увидеть в "меблирашках"). Палочки пачули куплены в магазине индийских благовоний. Очень воняют. 10. ЛЕОНИД АНДРЕЕВ Бергамот. (Рассказ "Баргамот и Гараська".) Аромат кисло-сладкий, напоминает запах гнилого лимона. В Европу растение привезено Колумбом. Запах бергамота приводит внутренний мир человека в равновесие, ослабляет чрезмерный негативизм. Вдыхают его для снятия эмоциональных проблем, так как он поднимает настроение, дает ощущение любви и мира. Аромат может рождать в голове неожиданно дерзкие идеи. Материалы: кусок ярко-красных обоев начала века; мешочек - бордовый бархат, в предыдущей жизни бывший театральным занавесом, потом - оконными шторами у свекрови. Бергамот удалось купить только в смеси с черным чаем. 11. ИВАН БУНИН Антоновские яблоки. Запах меда и осенней свежести, и чего-то там еще, лень в книгу заглядывать, я от этого запаха особого кайфа не ловлю. Мне он кажется сугубо бытовым и неинтересным: дома раскладывали антоновские яблоки в платяные шкафы, на полки с постельным бельем, чтобы оно хорошо пахло, поэтому ничего романтического мне в нем не унюхать. Материалы: зеленоватая бумага начала ХХ века, материя - кусок зеленого шелка со старой обивки стульев (из парижского дома русских эмигрантов первой волны). Для антоновки не сезон, так что пока в мешочке лежит мыло "Зеленое яблоко". 12. ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИЙ Лилия, кипарис, трилистник. Цветов мечты моей мятежной Забыв минутную красу, Одной лилеи белоснежной Я в лучший мир перенесу И аромат, и абрис нежный. Не в лом мне было поехать на электричке в Царское село, чтобы на вокзале купить лилию. Веточка кипариса сворована в ботаническом саду. Там же сорван клевер-трилистник, но он ничем себя не проявляет (Ник. Т-о в мире запахов). .................................................. ............................... http://magazines.russ.ru/nlo/2000/43/8.html О.Кушлина |
американская жена
В прежние годы у меня случались романы с англосаксонскими женщинами, разными британскими и американскими барышнями. И это, конечно, очень приятные воспоминания. Впрочем, приятные скорее в том смысле, в каком вспоминают о том, как "однажды заночевали в лесу". Ведь лес - это хорошо, но остаться там вряд ли кому захочется. Приятно не только "заночевать", но и "наутро благополучно выйти на тропинку к деревне". Что нужно понимать про заграничных женщин? (говорю за Англию и Америку, о прочих не знаю) Во-первых, это очень высокая степень сексуальной легкости. Полное отсутствие русского народного разделения на "блядей" и "приличных", на "пьяная помятая" и "я вам не какая-нибудь такая". В отличие от Маруси-Дуси, которая то ли блюдет себя с надрывом, то ли дает как в последний раз, Дженнифер-Элизабет спит с кем хочет, а с кем не хочет - не спит, и не видит в этом бездну романтических и слезных смыслов. Англосаксонский секс - это физиология, а не бездна. Во-вторых, здесь вам никакого театра. Есть "да" и есть "нет", и всегда очень честное, а вот что касается гнойного русского "я вся такая загадочная, вся такая переменчивая" - так вот этого как раз и не бывает. Как правило, тамошняя девушка спит или не спит с вами в первый же вечер после свидания, и если не спит, то вряд ли вы ее в дальнейшем переубедите. Принятая в том мире прямота - невозможная, невообразимая по русским меркам. Подумать только, вы сидите с ней за столиком и обсуждаете не какую-то утомительную чушь "для отвода глаза и запудривания мозгов", а буквально то, за чем пришли. И все, что она про вас думает, она вам расскажет. Далее, совершенно иные ожидания по части мужчин. Интеллектуальные, а не "природные". Нужно уехать куда-нибудь далеко в Канзас, чтобы найти там в заброшенном трэйлере девушку, наркоманку и сироту, которой требуется "самец" или "спонсор", брутальный напор или финансовый блеск. Уже сколько-нибудь образованная барышня в крупном городе совершенно за этим не гонится, и даже мысли такой не допускает, ибо содержанкой себя не мыслит, а об унижениях и побоях не мечтает. Интеллигент вроде меня, такой комический, такой ничтожный в русско-азиатском мире на фоне абреков, башибузуков, тонтон-макутов и пацанов, там делается вдруг чуть ли не центром женского мира. Или, по крайней мере, значимой его частью. Отсюда и следующее. Серьезность, интеллектуальность и политизированность англоязычных женщин, опять же, на наши деньги немыслимая. На первом свидании с обычной девушкой из, например, банка - обсуждаешь смертную казнь, налоги, бандубушаподсуд, войну в Ираке... Казалось бы, рай? Так, да не так. Катастрофой международных (любовных) отношений становится ровно то же, что их и украшает. Заграничная честность, серьезность и прямота. Сама русская речь, русская манера поведения, все интонации, шутки, "уклоны и намеки" слишком туманны, слишком неоднозначны, театральны, полубезумны для четкого англосаксонского сознания. - Ты за красных или за белых? Определись! Я не понимаю! - как бы все время спрашивает тебя англоязычная женщина, спрашивает и по сложному поводу, и по очень простому. И недоумевает, почему ты не можешь раз и навсегда, откровенно и однозначно все на свете для себя выяснить и обьяснить. Так и уходит, расстроенная и недоуменная. Так что лучше уж с нашим родным горе-театром. Д.Ольшанский |
Погода в Новой Англии
(Речь произнесена на банкете общества «Новая Англия» в Нью-Йорке в семьдесят первую годовщину основания общества, 22 декабря 1876 г.) Господа! Я глубоко верю, что тот, кто сотворил нас, создает в Новой Англии все — за исключением погоды. Не знаю, кто ее делает, но мне думается, что это довольно неотесанные подмастерья с фабрики Бюро погоды. Проходя обучение, они практикуются за харчи и одежонку на Новой Англии. Затем их продвигают и поручают изготовлять погоду для районов, где потребителю нужен товар получше, иначе он сделает заказ в другом месте. В Новой Англии погода позволяет себе чрезмерное разнообразие, которое поражает воображение чужеземцев и даже вызывает у них сожаление. У нас она всегда деятельна, работает не покладая рук, вечно что-нибудь придумывает и испытывает на населении, чтобы только посмотреть, каково ему придется. Но более всего она занята в весенний сезон. Весной за один день я насчитывал до ста тридцати шести ее видоизменений. Это я создал славу и помог нажить состояние человеку, который к выставке в ознаменование столетия собрал чудесную коллекцию разновидностей погоды, изумившую иностранных посетителей. Он намеревался отправиться в кругосветное путешествие за образцами погоды разных климатов. Я сказал ему: «К чему эта затея? Приезжайте в подходящий весенний день к нам в Новую Англию». При этом разъяснил ему, каковы будут достижения с точки зрения разнообразия, качества и количества экспонатов. Он так и сделал и за четыре дня составил коллекцию. Что касается разнообразия, он должен был признаться, что добыл сотни видов, о которых раньше никогда и не слыхивал. Количество превзошло все ожидания. После того как было отобрано и выброшено все, ни с какой стороны не заслуживающее внимания, у него осталось столько, что можно было припрятать на черный день, сдать напрокат, продать, положить в банк, пустить в оборот и даже раздать беднякам. Народ в Новой Англии по натуре сдержанный, терпеливый. Однако существуют вещи, которые даже его выводят из себя. Ежегодно он разделывается с массой поэтов, воспевающих «Прекрасную Весну». В общем эти поэты случайно заезжают в Новую Англию с запасом представлений о весне, сложившихся в других местах. Они не могут знать, что думает местное население о собственной весне, и, конечно, первым делом узнают, что возможность порасспросить об этом местных жителей уже безнадежно упущена. Почтенная старушка Теория вероятностей за свои правильные предсказания пользуется хорошей и вполне заслуженной репутацией. Вы берете газету и смотрите, как решительно и уверенно она рассчитывает, какая погода будет на Тихом океане, на юге, в центральных штатах, с каким горделивым сознанием своей правоты она шествует дальше, пока очередь не доходит до Новой Англии. Здесь хвост сразу опускается. Она не в силах предугадать, какая здесь будет погода. Объявить об этом можно с той же уверенностью, с какой сказать, сколько людей в Соединенных Штатах собирается стать президентами в ближайшем году. Приходится пораскинуть мозгами, и понемногу получается нечто вроде следующего: возможны — ветер юго-западный с отклонениями к югу, западу, востоку и в промежуточных направлениях; высокие и низкие показания барометра со стремительными скачками в зависимости от местности; местами дождь, снег, град, засуха с последующими и предшествующими землетрясениями, громом и молнией. Затем в состоянии крайнего смятения она на ходу делает поправку «на всякий случай»; но возможно, что программа за это время полностью изменится. Да, одно из самых драгоценных украшений погоды в Новой Англии — ее обольстительное непостоянство. В одном можно быть уверенным — она предстанет пред вами во многих видах, как в большом богатом обозрении. Нельзя только сказать, с какого конца начнется парад. Вы рассчитываете на ясную погоду и, надев новый котелок, уходите, оставив зонтик дома, и десять к одному, что попадете в наводнение и утонете. Вы уже настроились, что полагается быть землетрясению, выбираетесь из-под кровли, лезете повыше, для устойчивости держитесь за что-нибудь, и первое, что вас встречает, — удар молнии, убивающий наповал. Что делать, бывают большие разочарования!.. И молния-то особенная. Убедительная! Уж если поражает, то остается такая малость, что трудно сказать, было ли здесь что-нибудь путное или же член Конгресса. А гром? Когда он начинает только настраивать инструмент и извлекать из него хриплый рокот, чужеземцы уже говорят: «Ай-ай, какой у вас ужасный гром!» Но вот дирижерская палочка взвилась, концерт начался, и чужеземца можно разыскать разве только в погребе, где он сидит, запрятав голову в кадку с золой. Поговорим о размерах погоды в Новой Англии. Я имею в виду ее протяжение. Обилие погод в явной диспропорции с вместимостью нашей небольшой территории. Погода так уплотнилась, что все время натыкаешься на нее и можешь наблюдать, как она старается выбраться за пределы края и распространиться на сотни и сотни миль в соседние штаты. Новая Англия не в состоянии вместить одну десятую своей погоды. Вы слышите, как наш край трещит по швам, когда ему приходится особенно туго. Я мог бы наговорить целые тома о неслыханных извращениях нашей погоды. Ограничусь маленьким примером. Я люблю слушать шум дождя по железной крыше. Считаясь с роскошью мероприятия, я покрыл жестью только часть крыши. И вы думаете — дождь падает на жесть? Куда угодно, только не на нее! Учтите, в своей речи я сделал только попытку воздать должное погоде в Новой Англии. Ни один язык не способен выполнить такую задачу. Однако после всего сказанного мне хотелось бы отметить одну-две особенности погоды (или, если хотите, ее результаты), которые так дороги нам, местным жителям. Она покрывает свои долги чарующей красотой осенней листвы. Но она была бы в неоплатном долгу, если бы еще не одна особенность, которая искупает все ее дерзкие выходки. Это зимние бури, когда оголенные деревья покрываются снизу доверху льдом, прозрачным и сверкающим, как хрусталь; когда сучки и ветви увешаны ледяными бусинками, сосульками — и все дерево сверкает холодным блеском, наподобие алмазного плюмажа персидского шаха. Но выглянет солнце, пробежится ветер по ветвям — и ледяное убранство превратится в граненые хрусталики, которые звенят, вспыхивают, переливают бесчисленными огоньками, непостижимо быстро переходящими из одного цвета в другой — из голубого в красный, из красного в зеленый, из зеленого в золотистый. Дерево блещет, как фонтан, ослепительно играя огнями драгоценных камней... В этом своя непревзойденная красота, высшая красота и предел возможного и в искусстве и в природе. Великолепное, захватывающей дух, опьяняющее зрелище нельзя описать словами... Из месяца в месяц у меня накапливаются досада и нелюбовь к нашей погоде. Но когда, наконец, начинаются зимние метели, я говорю: «Отныне прощаю тебя; мы — квиты, ты не должна мне ни цента; иди и греши побольше; твои маленькие слабости и недостатки— сущие пустяки... Ты самая очаровательная в мире погода! М.Твен |
Два слова о перспективах
КПРФ, конечно, в определенном смысле народная партия. Это партия быдла, мечтающего вернуться в свое стойло. Там тесно, в стойле, но зато тепло по колено в собственном говне. Кормят скудно, но зато гарантированно. «Единая Россия» - партия антинародная. Потому что партия номенклатуры, которая всегда есть антипод народа. В этом смысле КПСС гораздо ближе к "Единой России", чем к КПРФ. Развивать эту мысль не буду, тут всем все ясно. Еще одна народная партия – ЛДПР. Но это скорее партия шпаны, которая, конечно, часть народа, но не весь народ. Исчезни вдруг Жириновский, вторым идеальным кандидатом для этой партии был бы Путин. Неслучайно его крылатые фразы так схожи с перлами Жириновского. Для «Единой России» Путин не вполне годится. У партии номенклатурщиков все должно быть гладко, приглаженно, бесконфликтно, «Дума не место для дискуссий», и так далее. Партия номенклатурщиков (что КПСС, что «Едро») стремится и вокруг себя – в прессе, в искусстве, на сборищах для быдла – растоптать все живое, нестандартное. Если бы в стране были честные выборы, почти весь парламент состоял бы из представителей народных партий - КПРФ и ЛДПР. Но номенклатуре честные выборы не нужны, с какой стати она будет делиться властью. Чтобы прошли честные выборы, должна созреть революционная ситуация, а это произойдет за пределами жизни нашего поколения. Так что и рыпаться не стоит. Когда уходила КПСС, налицо была революционная ситуация. Быдло поддержало демократов не потому, что поверило в демократические или тем более либеральные идеи, а потому, что ненавидело КПСС. Когда-нибудь быдло восстанет против нынешней номенклатуры, но не скоро. Всякие разговоры о среднем классе смешны. Для номенклатуры малочисленный средний класс – часть огромной бездонной массы быдла. Опасности со стороны этой группы номенклатура не чувствует, особой политики по отношению к нему не выработала. А для самого быдла любой представитель среднего класса – вор, нахлебник, выскочка и куда больший враг, чем номенклатура, которая иногда кой-чего подбросит вкусненького. Поэтому среднему классу приходится воевать на два фронта. Его враги – и быдло, и номенклатура. Он к этому не готов, у него и без политической борьбы забот полон рот. Так что перспектив никаких. Цивилизационно Россия всегда будет в последних рядах. Прорыву помогло бы крушение экономики, а вместе с ней правящего класса. Но этого не случится, потому что экономика сырьевая, а спрос на сырье будет всегда. Перед каждым молодым человеком три пути. Осознанно стать частью быдла и раствориться в патерналистском устройстве общества и экономики. То есть принять условия игры и думать только о личном. Второй путь: пробиваться в номенклатуру, ездить на Селигеры, освоить демагогию, хорошо думать прежде, чем что-либо сказать. Любая политическая деятельность против агрессивной, как при Сталине, номенклатуры опасна и малоперспективна. Третий путь: уехать из страны туда, где можно реализоваться. Думаю, отток молодых мозгов в ближайшие годы будет сопоставим с потоками начала девяностых. http://avmalgin.livejournal.com/1582878.html |
Приветствую вас, господин президент! Некоторые могут сказать, что вы не президент, а премьер, но мы то с вами люди умные - понимаем - кто сейчас в России НАСТОЯЩИЙ ПРЕЗИДЕНТ, а кто всего-лишь сторожит козырное местечко до, ха-ха, "выборов" двухтыщадвенадцатого года! Вы тут часики работягам раздариваете за которые им потом пятьдесят кусков предлагают, а они ни в какую - дескать - нафиг нам полста кусков - мы, российские работяги и так роскошно живём, а то что наш любимый и обожаемый президент носил - в хозяйстве необходимо! Мы всё что он, наидобрейший наш и наищедрейший, нам подарит - кажный божий день цалуем и веся вместо иконы - молимся на него - будь то часики или ручка или волосок! Особенно волоски ценим - бо их совсем немного осталось у него! Вот такие разговоры я про вас в народе слышала! Мечтает вас простой люд по волоскам растащить! И по тем что на голове - тоже! А я более скромная девушка, чем работяги неотесаные! Поэтому у меня и желание скромнее. Прошу у вас о том - чего у вас больше чем волосков! Зовусь я - Маша с Уралмаша! На самом деле я не с Урала, а чуток восточнее родилась, но так прикольнее знакомиться. Тем более что у меня сложилось впечатление, что местным жлобам питерские шлюхи уже приелись и наивные уральские девицы у них вызывают больший интерес. А у меня троюродная тётка в Копейске, это возле Челябинска, так что места известны - врать могу долго, ежели понадобится. Вобще у меня родичей много. В данный момент у меня временная прописка в общаге. Но там в комнате счастливая пара лесбиянок из которой пассивная подозревает, что я хочу увести от нее ее буча и одинокий кобел, которая хочет со мной спать. Я даже боюсь подумать - что же в мужских общагах делается?! Хорошо хоть никто из соседок не наркоманит, не бухает без меры и парней не водит! В соседнюю комнату одна шмара привела хахаля, дак, пока она в магазин ходила - он её соседку изнасиловал и слинял. А шмара то-ли не хочет его выдавать, то-ли действительно первого попавшего-ся незнакомца привела ничего о нем не зная, кроме имени, которым назвался. Ни где живет, ни телефона. Мы хотели ее хорошенько избить, но потом девки согласились с моим предложением, чтобы виновная в нарушении целостности чужого органа - своим органом отработала. Я вечерами халдейкой подрабатываю. Но бабла все равно мало. Поэтому если какому-то клиенту посолиднее и постарше понравлюсь - не особо ломаюсь. Девки за это меня блядью считают. А я считаю, что бляди - кто за так дает, а ежели за интерес, то это - бизнес. Ну и договорились, что я ее десять раз привлеку вместо себя или вместе с собой. И тогда она с порванной соседкой квиты. Так этой шмаре так понравилось! Такая любливая оказалась! Половину клиентов у меня стянула! Я и сама не рада, что с ней связалась! Хоть бы ее зашиб кто! В общем, не хорошие девки в общаге. Не нравится мне там. Вот я и прошу у вас - подарите мне квартирку! Скромную двушечку! Желательно в Москве, чтобы Кремль был из окна виден - чтобы кажный божий день встав по утру смотреть на него и молиться за ваше здравие! С любовью и обажанием - ВАША Маша.
P.S. ВСЕГДА ваша Маша - мне тоже для вас НИЧЕГО не жалко! P.S.S. Ну вы поняли - о чём я... Во второй комнате поставлю кровать двуспальную. И коли захотите заглянуть в гости... P.S.S.S. Кстати, я обожаю - когда меня целуют в пупок и не только в пупок, шалунишка! Жду! Люблю! ЛЮБЛЮ! Л Ю Б Л Ю! |
Два Чехова
Чехов-1 Чехов жил в исключительно смешное время. В том, что он писал смешные рассказы, нет ничего удивительного. Гомерически смешны были все: студенты, проститутки, либералы, министры, земские деятели, невинные девушки, дачники, учителя, священники, интеллигенты, крестьяне, судьи, злоумышленники. Так забавно бывает только в годы большого общественного отчаяния, после очередного общенародного облома, широкомасштабного крушения надежд и возвращения в прежнюю колею. К таким временам идеально применимы слова Мандельштама: “Зачем шутить? И без того все смешно”. В такие времена на вопрос: “Кого вы больше любите — греков или турок?” — естественно отвечать: “Я люблю мармелад”. Именно так и ответил Чехов, по воспоминаниям Горького, на вопрос ялтинской обывательницы. Это было невыносимо пошлое время. На вопрос, что такое пошлость, ни один русский литератор еще не дал вразумительного ответа. Предложенный Набоковым английский аналог posh lust — жажда блеску, шику — остроумен, нет слов, но не исчерпывает проблемы. Мы ее сейчас тоже не исчерпаем, но попробуем. Пошлость — все, что человек делает ради самоуважения или чужого восхищения, все, что делается для соответствия образцу, а не по внутреннему побуждению. Когда все цели иллюзорны, а методы скомпрометированы, человеку остается одна задача — самоутверждаться в собственных или чужих глазах. В такие эпохи омерзительной пошлостью веет от всего — любовного объяснения, интеллигентского служения народу и даже от самого этого народа, несколько кокетничающего собственной темнотой. Никто же не мешает мужику жить менее зверской и темной жизнью. Но он живет вот такой, какая описана у Чехова в “Мужиках” или у Толстого в мрачной до садизма драме “Власть тьмы”. Чехов никогда не острит. Если острит, то в молодости и неудачно. Юмор — не в каламбурах, которых нет, вообще не в словах, которые сплошь нейтральны, не в нарочито комических ситуациях, которые опять же отсутствуют. Чехов смотрит, как люди нечто изображают из себя. Вся жизнь в его так называемой юмористической прозе напоминает творчество семьи Туркиных из “Ионыча”. Любовь — сплошь и рядом как в романе Веры Иосифовны, начинающемся словами “Мороз крепчал”. Искусство — исключительно в духе Ивана Петровича: “Пава, изобрази!”. А если у молодой и чистой девушки заведутся идеалы и жажда деятельности, они удивительно похожи на фортепьянную игру Котика: “она упрямо ударяла все по одному месту, и казалось, что она не перестанет, пока не вобьет клавишей внутрь рояля. Старцев, слушая, рисовал себе, как с высокой горы сыплются камни, сыплются и все сыплются”. Так же в “Доме с мезонином” строгая Лида будет диктовать крестьянской девочке про “кусочек сыру”, и все ее служение народу в читательском сознании навеки соединится с этим кусочком сыру. Вот вам тоже смешная история из другой пошлой эпохи. Однажды мы с друзьями в середине девяностых перепились и заспорили: есть у России будущее или нет? Разбудили культуролога, спавшего в салате, и задали этот же вопрос. Он беспомощно заморгал близорукими глазами и спросил: в онтологическим смысле или в гносеологическом? Между тем вопрос задан совершенно справедливо. Так вот, чеховский юмор — онтологический. Он не в описаниях, не в авторской речи, не в традиционных комических приемах вообще: он в соотношении между тем, как люди живут, и тем, что они себе при этом представляют. В порядке иллюстрации приведем почти целиком крошечный, но очень показательный рассказ Чехова “Сущая правда”, который характеризует авторскую манеру (и самого автора) с исчерпывающей полнотой. “Шесть коллежских регистраторов и один не имеющий чина сидели в пригородной роще и пьянствовали. Пьянство было шумное, но печальное и грустное. Не видно было ни улыбок, ни радостных телодвижений; не слышно было ни смеха, ни веселого говора... Пахло чем-то похоронным... Не далее как неделю тому назад коллежский регистратор Канифолев, явившись в присутствие в пьяном виде, поскользнулся на чьем-то плевке, упал на стеклянный шкаф, разбил его и сам разбился. На другой же день после этого грехопадения он потерял две бумаги из дела № 2423. Мало этого... Он приходил в присутствие, имея в кармане порох и пистоны. Вообще же он ведет жизнь нетрезвую и буйную. Все было принято во внимание. Он слетел и теперь кушал прощальный обед. — Вечная тебе память, Алеша! — говорили чиновники перед каждой рюмкой, обращаясь к Канифолеву. — Аминь тебе! Канифолев, маленький человечек с длинным заплаканным лицом, после каждого подобного приветствия всхлипывал, стучал кулаком по столу и говорил: — Все одно погибать! И изгнанник с ожесточением выпивал свою рюмку, громко всхлипывал и лез лобызать своих приятелей. — Меня прогнали! — говорил он, трагически мотая головой. — Прогнали за то, что я выпивохом! А не понимают того, что я пил с горя, с досады! — С какого горя? — А с такого, что я не мог ихней неправды видеть! Меня их неправда подлая за сердце ела! Видеть я не мог равнодушно всех их пакостей! Этого они не хотели понять... Ладно же! Я им покажу, где раки зимуют! Покажу я им! Пойду и прямо в глаза наплюю! Всю сущую правду им выскажу! Всю правду! — Не выскажешь... Одно хвастовство только... Все мы мастера в пьяном виде глотку драть, а чуть что, так и хвост поджал... И ты такой... — Ты думаешь, не выскажу? Ты думаешь? Аааа... ты так думаешь... Ладно... Хорошо, посмотрим... Будь я трижды анафема... лопни... Подлецом меня в глаза обзови, плюнь тогда, ежели не выскажу! Канифолев стукнул кулаком по столу и побагровел. — Все одно погибать! Сейчас же пойду и выскажу! Сию минуту! Он тут недалеко с женой сидит! Пропадать так пропадать, шут возьми, а я им открою глаза! Все на чистую воду выведу! Узнают, что значит Алешка Канифолев! Канифолев рванулся с места и, покачиваясь, побежал... Когда приятели протянули за ним руки, чтобы удержать его за фалды, он был уже далеко. А когда они надумали побежать за ним и удержать его, он стоял уже перед столом, за которым сидело начальство, и говорил: — Я, вашество, ворвался к вам в дом без доклада, но все это я как честный человек, а потому извините... Я, вашество, выпивши, это верно, — говорил он, — но я в памяти-с! Что у трезвого на душе, то у пьяного на языке, и я вам всю сущую правду выскажу! Да-с, вашество! Довольно терпеть! Почему, например, у нас в канцелярии полы давно не крашены? Зачем вы дозволяете бухгалтеру спать до одиннадцати часов? Отчего вы Митяеву позволяете брать на дом газеты из присутствия, а другим не позволяете? Все одно мне погибать, и я вам всю сущую... И эту сущую правду говорил Канифолев с дрожью в голосе, со слезами на глазах, стуча кулаком по груди. Начальство смотрело на него, выпуча глаза, и не понимало, в чем дело”. В гениальном этом рассказе содержится убийственный портрет русского социального реализма, который, стоя перед начальством, высказывает ему в глаза всю сущую правду о том, что в канцелярии полы не крашены. Начальство смотрит, выпуча глаза. В России нельзя сказать никакой правды, потому что изначальный порок неустраним, а все остальное мелочь. Бывают, конечно, периоды прелестных самообольщений, когда все вдруг обретает смысл. Весьма символично, что Чехов умер накануне как раз такого времени, и не зря у него в прощальной пьесе прощаются со старой жизнью и приветствуют новую, но делают это беспомощная розовая барышня и вечный студент по кличке облезлый барин. А так называемый революционер Саша из “Невесты” — трактуемый советскими комментаторами как луч света в темном царстве — тычет в собеседника худыми длинными пальцами, и шутки у него несмешные, громоздкие, с расчетом на мораль. Что от него плохо пахнет, не сказано, но чувствуется. Зато про Чимшу-Гималайского — сказано. Это тот самый, который говорит про человека с молоточком — должен, мол, около каждого счастливого стоять такой и бить по балде, чтобы не забывали о трагизме бытия. И от трубочки Чимши-Гималайского так отвратительно пахнет перегоревшим табаком, что уснуть рядом с ним нельзя — тоже, вероятно, чтобы не забывали люди про трагизм. Фокус заключается в том, что никакого перелома между ранним и поздним Чеховым нет. Обычно рубежным считается 1891 год — беспричинная, необъяснимая, ускорившая его гибель поездка на Сахалин........................................... ................................ http://magazines.russ.ru/druzhba/2010/1/by15.html Д.Быков |
Сказка старого короля
Однажды оказывается, что все на свете кончается. В самом начале в это совершенно невозможно поверить. Да вы что, смеетесь? Какой конец? Вот сидит новенькая принцесса без единой трещинки, и еще совершенно никому неизвестно, что это у нее не талия, а просто удачно затянутый корсет. Когда вы это будете знать с самого начала. да нет, это ещё не обязательно старость. Это кончилась молодость. Просто я занялся не своим делом. Вот, например, премьер-министр. Он приносит мне списки бунтовщиков, которых нужно немедленно казнить, и просит подписать. Я его спрашиваю: «А зачем их казнить?» Он смотрит на меня как на идиота: «Для порядку в стране и всеобщего благоденствия, Ваше Величество». «Всеобщего благоденствия. Нет, ты скажи, тебе лично от этого легче будет?» «Конечно, - отвечает, - если стране хорошо, то и мне тоже». «Ну, тогда и казни их сам, если тебе это нужно, - говорю я и отодвигаю ему приговор. - Я-то тут при чем?» Но что-то он своей башкой думает. Не знаю уж, про страшный суд или ещё что-то, но начинает он, конечно же, трясти щеками с указательным пальцем и пихать приговор обратно в мою сторону. Они меня кормят и одевают, чтобы сваливать на меня все свои гадости. А я когда-то просто любил принцессу. Тогда я ещё не знал, что это значит так много. Нет, я, конечно, все знал про любовь и ненависть, про жизнь и смерть, про свет и тьму. Но оказалось, что между ними располагается огромное количество совершенно неизвестных мне обязанностей, подлостей, предметов, понятий, причин и следствий, правил и законов, кошек и мышек, жучек и внучек. Откуда они повылезали? И где прятались раньше? Генерал приперся. Скучно ему. Вообще-то нет, не скучно. Он боится, что я его должность упраздню за ненадобностью. А впрочем, не так уж и боится. Он тогда устроит военный переворот и введет хунту. Только ему этого пока не хочется. Он любит просить у меня гречневой крупы для солдатиков. А если он станет диктатором, то у кого её просить? Но, поскольку нам никто не угрожает, хоть их режь, он постоянно придумывает всякие опасности отечеству. «Ваше Величество, - рапортует, - по данным Генштаба, в окрестностях деревни Завалинки обнаружен дракон огнедышащий, который требует трех девиц непорочных с целью их пожирания. Или вступления с ними в брак, по другим источникам. Предлагается послать для искоренения оного два батальона в асбестовом обмундировании с огнетушителями». «Ну, так посылайте», - говорю. «Никак невозможно, Ваше Величество, кладовщик огнетушителей без Вашего приказа не дает, потому что пропил». «Слушай, - говорю я, подписывая приказ кладовщику, - а как ваш дракон определяет - порочную девицу ему прислали или нет? Может, его сначала допросить, чтобы поделился, а потом уже огнетушителями?» «Так точно, Ваше Величество, допросим!» Он сейчас на все согласен. Скучно ему. Теперь зато пойдет к кладовщику, будет орать, грозить саблей, пинать его в тощий зад сияющим сапогом. А смешно было бы, если и правда дракон. Пойти бы в лес, найти избушку на курьих ножках. Старуха бы чего-нибудь присоветовала, если жива еще. Да ладно, сиди уж, дурак старый. с драконами воевать - стимул нужен. А скука - какой это стимул? Сожрет, и правильно сделает. Да и старуха разговаривать не станет. Что-то она тоже себе думает. Министры все воры. Я их понимаю, я бы тоже воровал, пока есть чего. Королевство наше ещё живое только потому, что руки у соседей не доходят. Они там Америку какую-то делят. А как поделят, так и про нас вспомнят. Да и соседушку нашего, Шыша Осьмнадцатого, не забудут. Он по пятницам жену свою колотит из государственных, как уверяет, соображений. За две границы слыхать. Мой генерал все предлагает его завоевать. Завоевать-то можно, он и не заметит. Так ведь солдатики пойдут за яичками мародерствовать, девок крестьянских за груди лапать. Крестьяне разобидятся, да ну их. Нет, не гожусь я в Александры Великие. И профиль мой никаких монет украшать не будет. Оно и к лучшему - совсем негодный у меня профиль, честно сказать. Министр внутренних дел на прием просится. Тоже, небось, про дракона рассказывать. Подождет. Кладовщик тоже фрукт. Ворует-ворует, а сам худой как Кащей, на колене солидол, из подмышки пакля. Никто его ни разу в жизни трезвым не видел, но и не спит он никогда. Сидит он в своей кладовой и желтыми глазами тьму освещает. И все слышит, что в мире происходит. Как постное масло мешки с сахаром заливает, как крыса свечку жует, как гриб растет и как скользкие гады сами по себе в муке заводятся. И верует он свято, что все превзошел, все понял, что все пыль и плесень, и пожрут нас всех, в конце концов, тараканы да мокрицы. Страшная у него работа. Пусть пьет. Прошлый кладовщик тоже постигал. И ведь постиг, сукин сын. Открылись ему тайные пропорции и суть вещей, отчего крупу он стал отмерять в аршинах, а сукно в поллитрах. Пытались мы его отговорить, да где там. Смотрит он на нас и жалеет, непросветленных. Пришлось прогнать. Воровать воруй, а пространство нам не запутывай, мы и сами заблудимся. Вон мой генерал опять пылит по плацу, аж галифе вспотели. Лица на нем никогда не было, но сейчас и рожа красная куда-то пропала. «Ваше Величество, - пыхтит, - солдатики не вернулись. Сгинули». Вот это да. Может, и правда дракон. Или солдатики просто реквизировали самогон у какого-нибудь крестьянина и протирают амуницию, с них станется. Жалко генерала, если их действительно дракон пожрал. Он и правда отец солдатам. Столько времени потратил, чтобы из крестьянских остолопов сделать регулярное войско. Выбивал из моих полоумных кладовщиков кальсоны, сапоги, полевые кухни, жестяные миски. И ведь сделал. Не отличишь, как настоящие. Воевать они, конечно, не пробовали, но во фрунт и за отечество - не хуже пруссаков. Как там, интересно, Её Величество поживает? Когда же мы виделись в последний раз? В эпоху беспрерывных скандалов мал был нам этот дворец, куда ни ткнёшься - везде королева с ледяной спиной. Куда она ни зайдет - а там я с кирпичной рожей. А нынче что уже выяснять? Всё давно понятно и ей, и мне. Где-то она живет, что-то думает. Исчезает куда-то, потом кивает, проходя мимо по неизвестным своим делам. Совершенно прозевал я тот момент, когда стал говорить одни глупости и подлости, когда походка моя стала дурацкой и пахнуть я стал чем-то невкусным. Прозевал. На кого обижаться? Всё время я от нее отстаю. Сначала любила она так, что хоть солнце не всходи, зато и ненавидела потом до того, что в одной кровати спать страшно. Права она - пресный я человек. Никакого порыва. Ни тебе на белом коне, ни в набежавшую волну. Сейчас ей уже все равно. Я устал от нелюбви. Никого ни к кому. Министра внутренних дел я боюсь. У него нет ни одной иллюзии. Это бы ничего, но он и у меня их отнять хочет. Как только он открывает рот, я не очень удачно изображаю из себя солдафона-самодура. «Как докладываешь, мерзавец! - ору. - Пшел вон, десять кругов по плацу строевым шагом!» Он присылает мне отчеты, а я их не читаю никогда. Очень я дорожу своими иллюзиями. Мне без них смерть. И так уже все старые, прочные, порастащили, а новые заводить, ох, как сложно в мои-то годы. Растут кое-как, вялые, полупрозрачные. Я бы этого министра давно прогнал, но боюсь. Не знаю, что там ему про меня известно. А пуще того боюсь, что он про меня знает то, чего я и сам про себя не знаю. Но сейчас придется с ним разговаривать. «Ваше Величество, дракон настоящий. Хотя, конечно, ни на каких девицах он жениться не собирается. Занимается, в основном, поджогом озимой пшеницы и пожиранием коров и мелких домашних животных. Басня про девиц распущена старостой деревни. По моим сведениям, на почве отвергнутых притязаний к одной этих самых девиц». Черт бы тебя подрал. Все-то ты знаешь. И если сказал, что дракон есть, то он есть. Скверно. «А может, ему кошку отравленную подбросить?» - спрашиваю безо всякой надежды. |
«По моим сведениям.» - снисходительно начинает супостат. «Пшел вон! - ору. - Почему воротничок не подшит? Где ремень, мать твою?»
Как будто я сам не знаю, что даже в слона столько крысиного яда не влезет, чтобы этого дракона хотя бы понос прохватил. От генерала толку нет. Он будет рисовать кроки, утыкает карту синими флажками, его солдаты будут кукукать в зарослях, брать языков, он их всех отправит на гауптвахту, сам туда сядет, но больше ни одного солдата он на дракона не отправит. И правильно сделает. По уставу главнокомандующим этой богадельни являюсь я. Но солдаты меня не уважают. Я не умею ласково ткнуть их кулаком в пузо и спросить, хорошо ли кормят. Они со мной никуда не пойдут. Как не вовремя. В голове мутно, хоть бы просвет какой, туман один. Никак не додумать цепочку вытекающих друг из друга предложений - рвется. Может, обойдется? Рассосется как-нибудь, а тут и я в доспехах, со ржавым мечом. «Ваше Величество, не нужно уже - издох аспид.» и домой, домой - улыбаться в бороду, как смешно все с этим драконом вышло. Сижу я с пустыми глазами и думаю, думаю. Надо идти. Как-то получилось, что кроме меня некому. Я бы с удовольствием все свалил на кого угодно. Но никого невозможно найти. Господи, они столько лет не давали мне побыть одному, подумать, что-то решить и бросить, наконец, это дурацкое королевство. И теперь, когда я, замученный и высосанный их проблемами, болезнями, сплетнями, хихиканьем за спиной, еле волочу ноги, меня, наконец, оставили в покое. Я пойду. Конечно же, пойду. с дурацким мечом и без героического профиля. Я плохой, но добросовестный король. И очень боюсь, что и я тоже перестану себя уважать. Сожрет меня этот дракон. Это вам не Змей Горыныч с именем-отчеством, со своими, пусть неправильными, но мыслями об этой жизни. Выходи, чудище-поганище, биться будем. Может, по дороге что-нибудь придумается? Опасность близка, кровь взволнуется, голова прояснится. Обязательно прояснится, а то плохи мои дела. Дракон, по последним донесениям, сжег Завалинку дотла. Хотя староста, сволочь, скормил ему все-таки трех девиц. с согласия деревенского схода. Старосту повесить. Остальным - Бог судья. Министра внутренних дел - в три шеи, за границу, к чертовой матери. Ненавижу непьющих кристально чистых людей. Наделает он тут делов без меня. Генералу - орден, я ему ещё на Пасху обещал, да забыл. Солдатам - водки сколько выпьют и навечно запретить крючок на воротничке застегивать. Извините, дорогой читатель. Сказка только начинается, а я уже ухожу. Я пишу последние строки, сняв глупую железную перчатку, которой только орехи колоть хорошо. Если вернусь, обязательно расскажу, как там получилось с этим драконом, и тогда слово «конец» стоять будет гораздо дальше от этого места. Осталось самое трудное. Дочке обещал написать длинное смешное письмо. Я её люблю. Когда у нее начался переходный возраст, я взял на заметку всех юных разбойников, обдирающих яблони в королевском саду, и всех мало-мальски заметных дураков, уличенных в созерцательности. Я был готов ко всему. к нищим, злодеям, поэтам и мусорщикам. Но её нынешний муж застал меня врасплох. Этого с детства плешивого выпрямителя кривых линий я не ждал. И в собственной дочке я тоже ничего не понимаю, хотя знаю её гораздо лучше, чем всех остальных женщин этого мира. Впрочем, похоже, как-то она там устроилась, в его чугунном замке с сосисками и кислой капустой. Я всегда за нее боялся. Женщине для счастья нужно быть круглой дурой с большими голубыми глазами. И, наконец, Её Величество. «Я ухожу, - говорю я, надеясь неизвестно на что. - Воевать с драконом». Королева пожимает плечами. Если я сейчас подпрыгну к потолку и рассыплюсь на три миллиона разноцветных шариков, она пожмет плечами ещё раз. Поздно. Никакие драконы здесь уже не помогут. Вот и все. Я выполнил все обещания, о которых сумел вспомнить. Осталось последнее. Выполняю. - Сочини мне сказку, милый, - попросила меня королева давным-давно. - и чтобы она обязательно заканчивалась «вот так они и жили». Жили-были глупый король и красавица королева. Жили они душа в душу тридцать лет и три года. Ушел однажды король воевать с драконом и не вернулся. Это было бы грустно, да, к счастью, никто этого не заметил. Вот так они и жили. Д.Горчев |
Цитата:
|
Прописываю вам пилюли от занудства. Три раза в день перед инетом. Курсом...долго. И художественную литературу - классиков.
(с сомнением) это вылечиваемо, ничего, ничего... |
постпраздничное
Первый полноценный рабочий день в новом году. Встала в 6 утра с ощущением ломоты во всех конечностях. Каждая клеточка моего организма не то ,что говорила, кричала: не хочу!!!, отчего в голове образовался гул и подкатила тошнота. Что это? Вспомнив какое сегодня число, поняла, это элементарный инстинкт самосохранения. Я прекрасно понимала что ждет впереди. Собрав волю в кулак, выпив кофе и пополнив дозу никотина в крови, я еду на «любимую» работу. В городе подозрительно спокойно и немноголюдно, что создается ощущение продолжающихся праздников. При подходе к поликлинике картина начинает меняться кардинальным образом. Количество граждан на один квадратный метр возрастает в разы, настораживает число такси, делающих тщетные попытки припарковаться. Сердце начинает биться сильнее, я знаю что меня ожидает. Внутри поликлиника напоминает приемник госпиталя 19 века после каких-то военных действий, распределение болезных по типу пироговских рядов, сортировка начинается с регистратуры. Столпотворение, стоны, ругань и конечно же мат. Впереди заветная цель, добраться живой до своего кабинета. Первый этаж. Человеки с перевязанными глазами, фингалами, ячменями - это территория глазников. Прорываюсь дальше, лестница забита, бабки карабкаются вверх, выделывая замысловатые акробатические этюды. Второй этаж. Костыли, корсеты ,перемотанные головы и стойкий запах метаболизма алкоголя. Неврологи, держитесь! Третий этаж, это мой, но нужно пройти целый коридор. Очереди как в советский гастроном. По дороге кабинет травматолога, разнообразно перегипсованная публика с грустными глазами на простом русском выясняет кто заходит первым, запах алкоголя усиливается. О! У урологов тоже аншлаг. Здесь спокойнее, сидят молодые печальные люди с поджатыми ножками и скрещенными руками ниже пояса, стеснительно отводят глаза. На полпути к своему заветному кабинету мне под ноги падает нечто невнятное и абсолютно пьяное со сногсшибательной фразой: «Привет, киска!», убиваю взглядом. Вот и моя территория. На глаз очередь человек 15. Завидев меня, на их лицах появляется просветление, что уже плохой признак. Человек пять одновременно начинают хватать меня за руки пытаясь отвести в сторону, повествую о своих болях, резях и т.д. Некоторое время мне начинает казаться ,что сейчас каждый оторвет от меня кусочек на память и утащит домой, заскучали, блядь целых 10 дней не видели. В итоге 40 человек на приеме и полный вынос мозга. Это незримый бой какой-то, игра на выживание. Господа «водочные короли», вы же озолотились за эти праздники, отстегните нам за вредность хоть миллионную долю со своего навара. Ведь помимо того что приходится на все это смотреть, нам приходится все это слушать, осматривать и … нюхать… medun_nica http://community.livejournal.com/dok...r/1612524.html |
| Часовой пояс GMT +3, время: 13:57. |
Powered by vBulletin® Version 3.8.1
Copyright ©2000 - 2025, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot